Читать интересную книгу Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия - Михаил Огарев

Разумеется, определение «мужской» означало не намек на однополовое сексуальное действо, а указание на носителя активного начала…

Я взяла сей папирусный разврат из простого любопытства: как-никак, всё это еще совсем недавно было под строжайшим запретом и каралось или изгнанием, или тюремным заключением, если в деле были замешаны несовершеннолетние. Великая Римская Империя и Чистота Нравов – одно без другого как-то не мыслилось. Ну а если и мыслилось, то тайком, с соблюдением внешних приличий. Зато теперь дозволено слишком много и, по-моему, напрасно. Конечно, об Элладе, которую в жуткой спешке объявили возрожденным Культурным Идеалом, можно сказать немало хороших слов, но ведь и плохих достаточно найдется! И как раз из области морали и нравственности. Если не избежать извечного выбора меньшего из двух зол, то не лучше ли замочная скважина чем вызывающе распахнутая дверь?

Однако одеваться придется на греческий манер, ибо от моды никуда не денешься. Пристойный моему зрелому возрасту пеплос в такую жару не наденешь, поэтому легкомысленно ограничимся легким хитоном. Естественно, дорийским, позволяющим полностью обнажить руки. Поясок мне, как незамужней женщине, вполне позволительно разместить не под грудью, а у талии; закрепляющая пряжка на правом плечике будет в виде голубой розы, под стать общей кайме. Потом на ножки – плетеные сандалии, вокруг запястьев – миниатюрные астрономические часики и магнитный браслетик, под мышку – солнцезащитный зонтик, в ушки – скромные сережки с бирюсинками… Вот я и готова к выходу!

2

На улице было еще достаточно свежо для поддержания в норме моего хорошего настроения, поэтому я шла не спеша, наслаждаясь прохладными прикосновениями утреннего ветерка к моим открытым рукам. Грабциева дорога в это время суток обычно пустовала, и мне совершенно не возбранялось гордо вышагивать по самой её середине, не опасаясь тяжело груженых повозок с прицепами и быстроходных колесниц. А вот вечером нужно быть более осмотрительной.

Дойдя до спуска в знакомый овражек, я достала из сумки лакомство в виде очень даже аппетитной куриной ножки (самой еще можно было погрызть…) Как всегда, мне не удалось заметить, откуда выскочил Кербос – только что его не было и в помине, и вот он уже несется впереди, хрустя выхваченной из моих пальцев косточкой. Несмотря на наше давнее знакомство и регулярные угощения, эта здоровенная, мрачная псина так и не стала относиться ко мне дружелюбнее, чем ко всем остальным-прочим. Но и посторонних близко не подпускает, а это главное. Ложбина, которую предстоит нам сейчас миновать, не слишком приятное место. Особенно в темное время суток.

Спрыгнув с валуна и осторожно обогнув заросли высокой крапивы, я вступила в неширокий проход, по обе стороны которого бесконечной угрюмой вереницей тянулись одинаковые гаражи кооператива «Ромул и Рем». Большие квадратные коробки, сложенные из неровного, грубого камня. В них зимой размещались прогулочные колесницы, а летом – расписные возки небогатых горожан. Нехватка свободного городского пространства вынуждала строить на окраинах, почему-то тоже в тесноте и скученности. Увешанные громоздкими замками, заросшие мхом и отвратительно пахнувшей плесенью, эти неуклюжие строения казались давным-давно покинутыми. Во всяком случае, за восемь лет постоянного хождения мимо них мне ни разу не довелось увидеть никого из хозяев. А вот разных отщепенцев, подозрительных бродяг и тому подобных неприятных личностей сколько угодно.

Поворот следовал за поворотом, но ничего не менялось. Разве что мусора становилось больше, и Кербос то и дело проявлял к нему повышенный зверский интерес, явно чуя нечто съедобное или пикантное. Впрочем, так он отвлекается только по утрам, а вечерами бежит рядом со мною, напряженный и внимательный. Наверное, тоже понимает, что опасность чаще всего приходит из мрака.

Наконец, недалеко от выхода из этого лабиринта мы миновали самый неприятный участок пути, где росшие за гаражами дикие яблони подступали к ним так близко, что их перепутанные ветви образовывали над погнутыми крышами настоящие лиственные шатры. Там постоянно ночевали нечесаные, немытые, неухоженные и донельзя ленивые представители той самой опустившейся бездомной черни, которая органически ненавидела всё на свете и столь же упорно всему завидовала, что вполне согласовывалось с диалектикой Аристотеля. После краха политики повсеместного насаждения коллективных сельских хозяйств, столь угодных сердцу предыдущего Императора (говорят, из-за чар халдейских мудрецов, кои в изобилии подвизались при его дворе), вся эта внушительная масса озлобленных неудачников хлынула в города, где продолжала активно бездельничать и не менее активно сетовать на свою злую судьбу. А также попрошайничать у храмов, перед рынками и на площадях, шокируя воспитанное патрицианство и всадничество. А еще разбойничать.

Я осторожно покосилась вверх – и сразу же наткнулась на мутный, неподвижный взгляд, устремленный на меня с одной из крыш. Его владельцу было настолько тоскливо после очередного алкогольного излишества, что он даже не стал тратить время на традиционные жалобы и нытье, а сразу с надрывом произнес:

– Не пожертвует ли добрая госпожа малую толику из своих больших средств на скудное пропитание несчастному инвалиду Карфагенских и Пунических войн?

– Это одно и то же, – не без ехидства заметила я. Наверху страшно удивились:

– Правда? А ты не ошибаешься, сестренка?

– Ни в малейшей степени. Кстати, попрошу без фамильярностей! – (это предупреждение было совершенно необходимо сделать). – Лучше вот уточни, когда именно воевал: на Второй войне или на Третьей?

Наступило продолжительное молчание. Затем две грязные ручищи одновременно провели по длинной бороде и по необъятной шевелюре – послышалось мощное характерное скрипение. Я продолжала ехидно улыбаться, чем сбила с толку волосатую пасть, уже почти готовую решительно гаркнуть: «А на самой первой!» – уж первая-то Пуническая война точно была! Разумеется, но вот когда именно? Кажется, наверху засомневались, что самолично жили в ту эпоху.

– Я участвовал в Испанской кампании! – последовало, наконец, хвастливое заявление. – Сражался в десантных когортах, которыми командовал сам доблестный Сципион!

– Правда? Ой, как интересно! А какой конкретно: Гней Корнелий или Публий Корнелий?

– Ну-у-у… Э-э-э… Сначала был Гней, – сообщили мне после звучного покашливания. – А уж потом, само собой, появился и Публий…

– Старший или Младший?

С этим уточнением я перестаралась – о таких деталях «участник Испанской кампании» явно понятия не имел. Однако, как всегда в подобных случаях, на помощь растерянности пришла наглость:

– Слушай, сестричка, что-то ты об этом слишком много знаешь! Случайно, сама не карфагенская ли шпионка?

– Карфаген давным-давно разрушен до основания, а его поля засеяны солью, – вздохнула я и тихим свистом подбодрила заскучавшего Кербоса. – Публием Корнелием Сципионом Эмилианом, если ты не знал. Приемным внуком Африканца.

– Как, опять Публий?! – с негодованием возмутились наверху. – Ишь, сколько их развелось – разве всех упомнишь! Ладно, Юпитер им судья. Главное, что в результате многочисленных кровопролитных и жестоких битв мое здоровье пришло в полный упадок, равно как и общее состояние нашей Великой Империи…

– Одно неотделимо от другого, – на сей раз я с ним согласилась. – Но прошлое не поправишь!

– А вот настоящее поправить вполне возможно! Имеется ввиду мое сегодняшнее тягостное самочувствие – о, как же несправедливы ко мне бессмертные Боги!

– А может быть, смертные Императоры?

Это непозволительно дерзкое замечание обдумывали на крыше гаража минуты три, после чего мне деликатно намекнули:

– Вы бы поосторожнее выражались, о смелая госпожа! Даже, если высказанное мнение и справедливо, то все равно лучше укорять во всех бедах именно Богов. Они-то не слишком на это обижаются, в отличие от имперской власти. Честно говоря, вообще не желают на мою ругань реагировать, хотя на цветистые выражения я мастак! Поначалу подобное равнодушие меня здорово задевало, но потом я сообразил, что к чему.

– И-и-и-и-и?

– А у Богов логика совсем иная. Немасштабируемая. Ежели по Гераклиту, то отстраненная, а по Эпиктету, стало быть, условно-безразличная…

– Ага! Значит, в первом случае им до фени, а во втором – по фигу?

– Примерно так… Кстати, откуда у столь нарядно одетой красивой дамы знание такой типично плебейской лексики?

– Нарядно одетая красивая дама вынуждена вместе с плебеями работать, – надменно изрекла я, хотя осталась довольна незатейливым комплиментом (увы, не избалована). – А вот твоему знакомству с трудами эллинских мудрецов действительно можно удивиться!