Никонов Александр
Листопад
Александр Никонов
Листопад
Ковалев
"Если присмотреться, осенние листья вовсе не желтые. Они тысячи цветов и оттенков - от золотисто-льняного, почти белого до багрового в коричневых прожилках.
Когда-то, доставая дождливым осенним днем очередную книгу из тяжелого "многоуважаемого шкафа" красного дерева в нашем родовом поместье, я знал почти наверняка, что найду между страниц высохшие осенние листья. Именно осенние. Их когда-то закладывала в книги моя покойная мать. Бродя с книгой по усадьбе, она нагибалась, поднимала листок понравившегося ей оттенка или формы и клала между страниц.
В лежанке трещал огонь, за окнами свистел стылый ветер и сыпался осенний дождь сонно барабаня по крыше. Я приехал, чтобы продать дом, но покупателей не находилось. Оставалось только читать. Я шел к шкафу, тянул за очередной кожаный переплет, листал пожелтевшие страницы. И находил там листья из прошлых осеней. Тонкие, как крылья бабочки, они ломались и осыпались в пальцах. Чтобы уберечь их от гибели, нужно было осторожно брать за черенок и перекладывать хрупкий листик ближе к началу книги, на уже прочитанные страницы.
...Это было давно, в какой-то смутной нереальности. Может, это было не в моей жизни? Да и было ли? От тех небывших лет, от никогда не существовавшего меня нынче осталось одно - привычка класть осенние листья между страниц. Вот и сейчас...
Эти листья между страниц - единственная осязаемая ниточка связывающая меня с тем прошлым домашним миром.
Впрочем если я напрягусь, я вспомню тот несуществовавший год. Это было за год до войны, стало быть, через год после смерти матери. Значит прошло всего шесть лет. Пропасть времени. Узенькая, но бездонная. Можно не заметив перешагнуть. А можно сорваться. Мы все совались. И летим, летим.
Всего шесть лет! Но за это время кончился мир, вышел из подземных серных лабиринтов Антихрист и началась Армагеддонская битва.
Армагеддон продолжается... А я в перерывах между сечей и глотанием вражьей крови тихо кладу в страницы осенние листья. Может быть эта паутинка, тянущаяся из прошлого и держит мою жизнь?"
x x x
Открылась дверь и в кабинет вошел поручик Козлов. Нитка усов, улыбочка, лихо сдвинутая на затылок фуражка.
- Трудящиеся контрразведчики всех стран, объединяйтесь! - пошутил поручик и подошел к столу хозяина кабинета - штабс-капитана Ковалева. Коман са ва?
Он был молод, очень молод. Штабс-капитан давно хотел спросить, сколько ему лет, да все как-то стеснялся. Лет двадцать? Двадцать два? А уже поручик. Мыслимое ли дело до войны...
- Трэ бьян.
Ковалев машинально прикрыл свой дневник. Поручик, мелком бросивший взгляд на закрывающуюся страницу, покрытую вязью фиолетовых строчек, успел заметить лежавший там красный кленовый лист.
- У тебя, Николай Палыч, патологическая страсть к мертвечине, - поручик ткнул указательным пальцем в сторону закрытой коленкоровой тетради. Гербарии, листки сушеные. Ты, наверное, обожаешь прикладываться к святым мощам, накалывать жуков на булавки, гулять по погостам, наливаться осенней грустью. Да и вообще, разве человек не склонный к мертвечине стал бы работать в контрразведке?
Пряча в усах улыбку, Ковалев встал из-за стола, скрипнув старым учительским стулом - раньше в здании располагалась гимназия, - одернул френч и с хрустом потянулся.
- Нет, мой милый юный друг. Ты меня. В сущности, не знаешь. На самом деле я очень веселый и жизнерадостный человек. Просто у всех слишком долго просидевших в окопах появляется в характере и поведении нечто философичное. Поверх животной жизнерадостности - легкий флер серьезности и размышлений о вечном. У тебя, Олег, этого пока не наблюдается.
- Намекаешь на то, что молодой офицеришко пороху не нюхал, Николай Палыч?
- Боже упаси! Разве может бесхитростный фронтовик хитрить да намекать, Олег э-э... Вениаминович.
- Вадимович.
- Пардон. Вадимович. Я же говорю исключительно о себе, хоть и во множественном числе. Стараюсь придать значительность своему опыту. Не в моем характере старого окопника ваши штабные иезуитства, полунамеки.
- У меня, если что и есть, то только контрразведывательское иезуитство, Николай Палыч, контрразведывательское всего-навсего. Штабное-то еще покруче будет. Где уж нам, серым, ненаученным в придворной дипломатии.
- Это ты-то дипломатии не научен?
- Увы. Увы, оказался неспособен. Да и не наше это дело. В штабах работают языком и задницей, Николай Палыч. А наше с вами оружие - голова.
Ковалев вспомнил хищный оскал ротмистра Таранского, его блестящие навыкате глаза, прилизанные волосы с аккуратной белой линией пробора и вечно сбитые кулаки.
- И кулаки. И никелированные инструменты.
- О Таранском подумали? - с лица Козлова слетела улыбка. - Такие как он, по-моему, только компрометируют нашу контору. Я бы даже сказал, профанируют. Абсолютно неинтеллигентные методы.
- Совершенно скотские. И если ты заметил, Олег, руки я ему не подаю.
- А вот это глупо. Зачем наживать врагов? Их по ту сторону фронта хватает. Одно дело делаем. Гибче надо быть.
- Да, поручик, испортили меня окопы. Да и воспитание подкачало.
- Дело не в воспитании, штабс-капитан, дело в профессионализме. Методы Таранского непрофессиональны, грубы, примитивны, неинтересны мне лично. Они запросто могут завести его в тупик... Хотя иногда необходимо и силовое воздействие, отдадим должное. Ну да черт с ним. Вы нынче вечером не собираетесь к мадам Желябовой?
Ковалев не ответил. Он молча прохаживался по кабинету. Поскрипывали половицы.
В ожидании ответа Козлов уселся на край ковалевского стола.
- Знаешь, Николай Палыч, вот также скрипели половицы у нас в гимназии, в Саратове, в кабинете директора, когда мы еще жили в России, до Парижа.
- Тебя, наверное, часто вызывали туда?
- Частенько, - засмеялся поручик. - Проказливый был мальчишка... Так как насчет мадам Желябовой? Говорят, у нее новенькие появились.
Ковалев молчал. Отчего-то ему было неловко перед этим молодым поручиком. А между тем, какая у них разница в возрасте? Лет шесть-восемь, не больше, в сыновья ему Козлов явно не годится. Можно считать, что почти ровесники. Но сам поручик называет его по отчеству. Наверное потому, что Ковалев воюет практически без перерыва пять лет. С четырнадцатого года, с германской. Ровно в пять раз больше поручика. Отсюда уважительная приставка к имени - "Палыч".
Ковалев быстро взглянул в чистые голубые глаза поручика. По-хозяйски сидящего на его столе. Не стесняется же он этого мальчишки, ей-богу!
- Новые, говоришь... Зайду, наверное. Необходимо снять пробу, - говоря это, штабс-капитан чувствовал, будто плывет сквозь толщу воды. Такие разговоры вообще были не в его стиле. И в чем-то он даже завидовал раскованности этих молодых офицеров, могущих вслух обсуждать самые интимные вещи. Лишь только с одним человеком Ковалев мог позволить себе подобные откровенности - с другом детства Димкой Алейниковым. Ну и еще со своим дневником.
- От Борового никаких новостей? - сменил тему Ковалев.
Козлов, кажется, понял, неловкость штабс-капитана, причину его быстрой перемены темы, и подобие улыбки скользнуло по его лицу. Ковалев заметил призрак улыбки и досадливо крякнул. И уже более требовательно спросил, чувствуя ненужность самого вопроса, понимая, что и поручик осознает его никчемность и пустоту.
- Что Боровой?
- Вы же знаете, Николай Палыч, - перешел на официальный язык поручик. Если б что было, вы бы первым узнали. Я соблюдаю субординацию.
- Вот это умно. Нельзя скакать через голову начальства.
- Конечно, - серьезно сказал Козлов, - скакать через голову непосредственного начальства весьма неполезно. Это уже чисто штабная наука. Кстати, сегодня утром опять появились эти листовки. Наверху уже нервничают.
- Зря нервничают, там же чушь написана. Бред красной кобылы.
- Конечно, чушь, - вздохнул поручик. - Но сам факт неприятен: большевистское подполье.
- Ерунда, - Ковалев раздраженно махнул рукой. - Самое главное - найти источник утечки из конторы, задавить саботаж. Один этот мистер икс принесет больше вреда, чем пуды листовок. Или хотя бы оставить его без связи, обрубить все связи. И еще Боровой молчит.
- Ждать информации от Борового еще рано. Я думаю, пару-тройку недель еще потерпеть надо.
- "Пару-тройку", - Ковалев прислонился спиной к еще теплому кафелю печки (утром солдаты протопили: в гимназии было сыровато). - Все тянется, тянется. Слушай, у тебя никогда не было ощущения, что все может рухнуть? Уже этой осенью?
Поручик помолчал.
- Не знаю... Если хочешь, я зайду за тобой ближе к вечеру. Поужинаем вместе у Хмельницкого и отправимся к Мадам. Даккор?
Уже у двери Козлов обернулся:
- А по поводу общего краха... Только между нами. Несмотря на то, что дела наши в общем-то хороши, думаю, если этой осенью товарищи вдруг разовьют наступление на своем южном фронте, оно может быть успешным. Чисто теоретически. Только не надо этого больше ни с кем обсуждать, Николай Палыч. Неадекватные положению на фронте пораженческие настроения.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)