Читать интересную книгу Листопад - Александр Никонов

Это непередаваемо, право. Она была непередаваемо прекрасна. У каждой женщины есть своя прекрасная грань, нужно ее только увидеть. У кого-то грань одна, у кого-то две.

Но самой сверкающей многограньем мне почему-то кажется Дашенька из Бежецка, из моей последней мирной осени. Алмаз, который я до конца не раскрыл, не изучил, не познал.

А Катя-Катюша... У нее была своя блистающая прелесть. И я рассмотрел ее и познал (о, какой точный библейский термин!) ее всю.

...Затянувшись кожаной сбруей, я вышел не оборачиваясь, чтобы не смущать взглядом одевающуюся Катю-Катюшу. Пройдя аршин тридцать к тылу, увидел солдат и лежащего на шинели Федю, мертвого. В лице ни кровинки, в груди - красная дыра, легкое видно. Тем шальным снарядом его накрыло.

Я стоял и смотрел.

Тут же прибежала Катя-Катюша, сгоряча нагнулась, но поняв, что ничего сделать уже нельзя, выпрямилась и перевела взгляд на меня.

Я стоял и смотрел. Это же я его послал под снаряд. Того, кого любил, мальчика Федю Галушко, себя самого из ТОЙ жизни. Если б не я, если б наорал, если б не этот случай-случка... В отпуск хотел отправить, в Вятскую...

Я на него, а Катя-Катюша на меня смотрела. Все знали, и она о моем отеческом отношении в Феде. И, видно, было в моих глазах что-то такое, отчего Катя задрожала губами и разрыдалась. Хотела упасть мне на грудь, но что-то остановило, и она, растолкав унтеров, убежала.

Я молча развернулся и ушел. В другую сторону.

Потом был брусиловский прорыв - светлое и горячее время. Трудное, хорошее, удачное. Вдохновенное. Так меня не радует отчего-то даже наше теперешнее наступление, как возбуждало и армию, и всю Россию наше тогдашнее продвижение, когда взломав немецкую оборону, мы ходко пошли вперед. Брусилова обожала вся армия, вся Россия. Он стал национальным героем.

Катю ранило и ее отправили в тыл, а через неделю осколком мне разворотило бедро. Врачи спасли ногу.

Внешне Олег Козлов совсем не поход на Федю Галушко. Я пока не пойму, отчего я подумал об их сходстве."

x x x

Весточки от Борового не было.

Штабс-капитан задумчиво крутил карандаш, сидя на своем скрипучем стуле в кабинете. Перед ним лежал листок, на который Ковалев выписывал фамилии офицеров контрразведки - носителей той служебной информации, которая утекала к красным. Список был довольно внушительный, а был бы еще больше, если б Ковалев, покумекав ночку с Козловым, не придумали способ сократить его. Пару месяцев назад они по отработанному плану в приватных беседах за бутылкой водки запустили в строго очерченные круги коллег по управлению правдоподобную дезу. Отслеживая действия красных и перепроверяя по каналам разведки, они убедились, что большая часть дезы не прошла. Этот нехитрый трюк позволил сильно сократить список.

- Искать надо на пересечении множеств, - любил повторять поручик, поигрывая цепочкой с маленьким деревянным черепом.

- Амулет? Талисман? Символ? Брелок? - спросил как-то Ковалев, кивнув на эту цепочку.

- Просто игрушка, -честно признался Козлов, - которую приятно вертеть и накручивать на палец. Вот так.

Он раскрутил цепочку и выпрямил указательный палец. Цепочка намоталась на него, и череп уткнулся подбородком в ноготь...

Ковалев вздохнул и еще раз проглядел список. Проформы ради он вписал туда и свою фамилию, и тут же вычеркнул ее. Затем он вычеркнул генерала Ходько, начальника контрразведки, посчитав его шпионство маловероятным. Выяснив об утечке, Ковалев и Козлов докладывали об этом Ходько, и тот именно им поручил вычислить предателя.

Дальше по списку шел Стас Ежевский. Родом из Варшавы. Кадровый. Закончил Житомирское училище. Воевал еще в японскую. В Добровольческой армии с ее основания. Собственно, участвовал в формировании.

Капитан Андрей Стылый. Воевал в Бессарабии. При немцах был в личном окружении гетмана. После взятия Киева Петлюрой бежал в Румынию, оттуда морем в Новороссийск.

Есаул Ефим Крайний. Из даурских казаков. Обширный послужной список. И никаких проколов в нем. Этот от красных настрадался больше всех. Этот вряд ли.

Подпоручик Резуха. Самое тонкое личное дело. В принципе, темная лошадка, хотя рекомендации самые лучшие. Одно время был порученцем в секретариате Ходько. Кто его рекомендовал в управление? Ежевский и недавно погибший в стычках с махновцами штабс-ротмистр Карнаухов.

Кто такой Карнаухов?..

Конечно, Резуху проверяли, но... С точки зрения контрразведки, количество проверок никогда не может быть признано достаточным. Лишнее не помешает. Кашу маслом...

Карнаухов?.. Почему Ковалеву ничего про него не известно? Нет, кто-то, конечно, его лично знает.. знал. Может быть Ежевский, может быть сам Ходько. Но Ковалев не знает. А должен. Ничего, узнает.

Ковалев поставил напротив фамилии Резухи два жирных вопроса и написал в скобках "Карнаухов". Кстати, начало службы подпоручика почти точно совпадает с началом утечки.

Так, дальше. Штабс-капитан Горелов. Денис Иванович. Ковалев вспомнил низенького, рыхлого толстячка, вечно потеющего, сидевшего этажом ниже в большой классной комнате, ныне Архиве. Оперативной работой Горелов не занимался, сидел на бумагах и, значит, обладал богатой информацией.

Личное дело, конечно. безупречно. Сын костромского фабриканта. Окончил петербургский университет... Ковалев усмехнулся: небось папашка, такой же толстый и рыхлый как сынок, послал учиться в надежде на продолжателя дела. Да только сын беспутный попался. И учился ни шатко, ни валко и- черт патриотический шилом кольнул - в четырнадцатом на всеобщем поветрии ушел вольноопределяющимся на германский фронт.

Навоевался быстро. После легкого ранения стараниями перепуганного папы, ставшего к тому времени крупным военным поставщиком, лично знакомым с Гришкой Распутиным, осел в штабе, а потом и вовсе перебрался в столицу, где продолжал службу, не желая отчего-то совсем распростится с погонами. Но не очень преуспел, до сих пор штабс-капитан. С папиными-то связями и по близости к штабам, мог бы уже подполковником ходить, как минимум. А он как максимум штабс-капитан. Значит, совсем бездарный. И тут осел в теплом месте, над бумагами корпит, по связям папы, наверное. А где папенька его, кстати?..

Хлопнула дверь. Вошел поручик Козлов. Как всегда без стука. Ковалев правой рукой открыл ящик стола, левой кинул туда листок, правой задвинул ящик. Не столько по привычке, еще не успевшей закрепиться, сколько потому, что последним в его списке значился поручик Козлов.

- Ну чего ты без стука врываешься?

- А когда я стучал? - искренне удивился Козлов. - Небось, не в спальню захожу. А если кто-то в служебное время в служебном кабинете уд свой дрочит, ему, конечно, будет неудобно, что не постучались.

- Наглец какой. И за что я тебя люблю, говнюка такого?.. Вот это именно и называется: питать слабость. Потому как и не за что, а вот симпатизирую!

- А за то, Николай Палыч, что видите во мне качества, которых в себе не находите.

- Ну-ка, ну-ка. Какие? Отвечай, подлец, тотчас же!

- Холодную расчетливость, например. Я не эмоциональный человек. Далее. Я не без способностей. Причем, именно к тому делу, коим мы тут с вами имеем честь заниматься. Еще я свободный человек, без особых предрассудков.

- Просто развязный.

- Развязный, значит, развязанный, то есть не скованный, свободный. Несколько циничный.

- Это уж точно.

- В твоих словах прозвучала нотка осуждения. А ведь что есть цинизм, Николай Палыч? Циник - это человек, который не стесняясь говорит вслух ту правду, которую все знают, но не рискуют произнести сами. Герой, по сути. Первый, кто решается сказать. А уж остальным потом легче. Так и происходит раскрепощение нравов, через циников.

- До того упростились все и раскрепостились, что башки друг другу смахивают фамилии не спросивши. Всю империю кровью залили.

- Ой, да неужто циники в этом виноваты? Брось, Николай Палыч, ты путаешь. Циники внешне раскрепощают. Убирают излишнюю церемонность в словах. Тебе не все равно, с церемониями тебе башку снесут или без?

- Да уж лучше с церемониями.

- Эстетствуешь.. Да, ну и кроме того, я как Шерлок Холмс, сильный логик. Вот я, например, знаю, что у тебя в сейфе лежит бумага, где написаны фамилии всех подозреваемых. И моя фамилия там есть.

- В ящике стола. Перед твоим приходом убрал. А с чего ты взял, что я тебя еще не вычеркнул?

- Да у меня такая бумага тоже лежит. И ты там фигурируешь. Но дело не в этом, а в том, что я тебя уже вычеркнул, а ты меня нет.

- Сущий дьявол! И за что же ты меня так почтил?

- Ну, во-первых, потому что с тобой легче. Ты у нас личность видная, Георгиевский кавалер, бессребреник. Со студенчества, небось, с политическими не общаешься. Весь как на ладони. Я твое дело ой как хорошо изучил, Николай Палыч. Негде тут червоточине быть. Не на чем ей угнездится. Чист Ковалев, как образ божий.

- Таких чистых у меня полный список. Личные дела одно чище другого. Но ведь не потому ты меня вычеркнул. Есть еще и "во-вторых". И, как я понимаю, в главных.