Александр Сергеевич Пушкин
КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК
Посвящение
Н. Н. Раевскому
Прими с улыбкою, мой друг, Свободной музы приношенье:Тебе я посвятил, изгнанной лиры пенье И вдохновенный свой досуг.Когда я погибал, безвинный, безотрадный,И шепот клеветы внимал со всех сторон, Когда кинжал измены хладный, Когда любви тяжелый сон Меня терзали и мертвили,Я близ тебя еще спокойство находил;Я сердцем отдыхал — друг друга мы любили:И бури надо мной свирепость утомили,Я в мирной пристани богов благословил.
Во дни печальные разлуки Мои задумчивые звуки Напоминали мне Кавказ,Где пасмурный Бешту[1], пустынник величавый,Аулов[2] и полей властитель пятиглавый, Был новый для меня Парнас.Забуду ли его кремнистые вершины,Гремучие ключи, увядшие равнины,Пустыни знойные, края, где ты со мной Делил души младые впечатленья;Где рыскает в горах воинственный разбой, И дикий гений вдохновенья Таится в тишине глухой? Ты здесь найдешь воспоминанья, Быть может, милых сердцу дней, Противуречия страстей,Мечты знакомые, знакомые страданья И тайный глас души моей.
Мы в жизни розно шли: в объятиях покояЕдва, едва расцвел и вслед отца-герояВ поля кровавые, под тучи вражьих стрел,Младенец избранный, ты гордо полетел.Отечество тебя ласкало с умиленьем,Как жертву милую, как верный свет надежд.Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем;Я жертва клеветы и мстительных невежд;Но сердце укрепив свободой и терпеньем, Я ждал беспечно лучших дней; И счастие моих друзей Мне было сладким утешеньем.
Часть первая
В ауле, на своих порогах,Черкесы праздные сидят.Сыны Кавказа говорятО бранных, гибельных тревогах,О красоте своих коней,О наслажденьях дикой неги;Воспоминают прежних днейНеотразимые набеги,Обманы хитрых узденей[3],Удары шашек[4] их жестоких,И меткость неизбежных стрел,И пепел разоренных сел,И ласки пленниц чернооких.
Текут беседы в тишине;Луна плывет в ночном тумане;И вдруг пред ними на конеЧеркес. Он быстро на арканеМладого пленника влачил.«Вот русский!» — хищник возопил.Аул на крик его сбежалсяОжесточенною толпой;Но пленник хладный и немой,С обезображенной главой,Как труп, недвижим оставался.Лица врагов не видит он,Угроз и криков он не слышит;Над ним летает смертный сонИ холодом тлетворным дышит.
И долго пленник молодойЛежал в забвении тяжелом.Уж полдень над его главойПылал в сиянии веселом;И жизни дух проснулся в нем,Невнятный стон в устах раздался;Согретый солнечным лучом,Несчастный тихо приподнялся;Кругом обводит слабый взор…И видит: неприступных горНад ним воздвигнулась громада.Гнездо разбойничьих племен,Черкесской вольности ограда.Воспомнил юноша свой плен,Как сна ужасного тревоги,И слышит: загремели вдругЕго закованные ноги…Всё, всё сказал ужасный звук;Затмилась перед ним природа.Прости, священная свобода!Он раб. За саклями[5] лежитОн у колючего забора.Черкесы в поле, нет надзора,В пустом ауле всё молчит.Пред ним пустынные равниныЛежат зеленой пеленой;Там холмов тянутся грядойОднообразные вершины;Меж них уединенный путьВ дали теряется угрюмой:И пленника младого грудьТяжелой взволновалась думой…
В Россию дальний путь ведет,В страну, где пламенную младостьОн гордо начал без забот;Где первую познал он радость,Где много милого любил,Где обнял грозное страданье,Где бурной жизнью погубилНадежду, радость и желанье,И лучших дней воспоминаньеВ увядшем сердце заключил.
Людей и свет изведал он,И знал неверной жизни цену.В сердцах друзей нашед измену,В мечтах любви безумный сон,Наскуча жертвой быть привычнойДавно презренной суеты,И неприязни двуязычной,И простодушной клеветы,Отступник света, друг природы,Покинул он родной пределИ в край далекий полетелС веселым призраком свободы.
Свобода! он одной тебяЕще искал в пустынном мире.Страстями чувства истребя,Охолодев к мечтам и к лире,С волненьем песни он внимал,Одушевленные тобою,И с верой, пламенной мольбоюТвой гордый идол обнимал.
Свершилось… целью упованьяНе зрит он в мире ничего.И вы, последние мечтанья,И вы сокрылись от него.Он раб. Склонясь главой на камень,Он ждет, чтоб с сумрачной зарейПогас печальной жизни пламень,И жаждет сени гробовой.
Уж меркнет солнце за горами;Вдали раздался шумный гул;С полей народ идет в аул,Сверкая светлыми косами.Пришли; в домах зажглись огни,И постепенно шум нестройныйУмолкнул; всё в ночной тениОбъято негою спокойной;Вдали сверкает горный ключ,Сбегая с каменной стремнины;Оделись пеленою тучКавказа спящие вершины…Но кто, в сиянии луны,Среди глубокой тишиныИдет, украдкою ступая?Очнулся русский. Перед ним,С приветом нежным и немым,Стоит черкешенка младая.На деву молча смотрит онИ мыслит: это лживый сон,Усталых чувств игра пустая.Луною чуть озарена,С улыбкой жалости отраднойКолена преклонив, онаК его устам кумыс[6] прохладныйПодносит тихою рукой.Но он забыл сосуд целебный;Он ловит жадною душойПриятной речи звук волшебныйИ взоры девы молодой.Он чуждых слов не понимает;Но взор умильный, жар ланит,Но голос нежный говорит:Живи! и пленник оживает.И он, собрав остаток сил,Веленью милому покорный,Привстал — и чашей благотворнойТомленье жажды утолил.Потом на камень вновь склонилсяОтягощенною главой,Но всё к черкешенке младойУгасший взор его стремился.И долго, долго перед нимОна, задумчива, сидела;Как бы участием немымУтешить пленника хотела;Уста невольно каждый часС начатой речью открывались;Она вздыхала, и не разСлезами очи наполнялись.
За днями дни прошли как тень.В горах, окованный, у стадаПроводит пленник каждый день.Пещеры влажная прохладаЕго скрывает в летний зной;Когда же рог луны сребристойБлеснет за мрачною горой,Черкешенка, тропой тенистой,Приносит пленнику вино,Кумыс, и ульев сот душистый,И белоснежное пшено;С ним тайный ужин разделяет;На нем покоит нежный взор;С неясной речию сливаетОчей и знаков разговор;Поет ему и песни гор,И песни Грузии счастливой,[7]И памяти нетерпеливойПередает язык чужой.Впервые девственной душойОна любила, знала счастье,Но русский жизни молодойДавно утратил сладострастье.Не мог он сердцем отвечатьЛюбви младенческой, открытой —Быть может, сон любви забытойБоялся он воспоминать.
Не вдруг увянет наша младость,Не вдруг восторги бросят нас,И неожиданную радостьЕще обнимем мы не раз:Но вы, живые впечатленья,Первоначальная любовь,Небесный пламень упоенья,Не прилетаете вы вновь.
Казалось, пленник безнадежныйК унылой жизни привыкал.Тоску неволи, жар мятежныйВ душе глубоко он скрывал.Влачася меж угрюмых скал,В час ранней, утренней прохлады,Вперял он любопытный взорНа отдаленные громадыСедых, румяных, синих гор.Великолепные картины!Престолы вечные снегов,Очам казались их вершиныНедвижной цепью облаков,И в их кругу колосс двуглавый,В венце блистая ледяном,Эльбрус огромный, величавый,Белел на небе голубом.[8]Когда, с глухим сливаясь гулом,Предтеча бури, гром гремел,Как часто пленник над ауломНедвижим на горе сидел!У ног его дымились тучи,В степи взвивался прах летучий;Уже приюта между скалЕлень испуганный искал;Орлы с утесов подымалисьИ в небесах перекликались;Шум табунов, мычанье стадУж гласом бури заглушались…И вдруг на долы дождь и градИз туч сквозь молний извергались;Волнами роя крутизны,Сдвигая камни вековые,Текли потоки дождевые —А пленник, с горной вышины,Один, за тучей громовою,Возврата солнечного ждал,Недосягаемый грозою,И бури немощному воюС какой-то радостью внимал.
Но европейца всё вниманьеНарод сей чудный привлекал.Меж горцев пленник наблюдалИх веру, нравы, воспитанье,Любил их жизни простоту,Гостеприимство, жажду брани,Движений вольных быстроту,И легкость ног, и силу длани;Смотрел по целым он часам,Как иногда черкес проворный,Широкой степью, по горам,В косматой шапке, в бурке черной,К луке склонясь, на стременаНогою стройной опираясь,Летал по воле скакуна,К войне заране приучаясь.Он любовался красотойОдежды бранной и простой.Черкес оружием обвешен;Он им гордится, им утешен;На нем броня, пищаль, колчан,Кубанский лук, кинжал, арканИ шашка, вечная подругаЕго трудов, его досуга.Ничто его не тяготит,Ничто не брякнет; пеший, конный —Всё тот же он; всё тот же видНепобедимый, непреклонный.Гроза беспечных казаков,Его богатство — конь ретивый,Питомец горских табунов,Товарищ верный, терпеливый.В пещере иль в траве глухойКоварный хищник с ним таитсяИ вдруг, внезапною стрелой,Завидя путника, стремится;В одно мгновенье верный бойРешит удар его могучий,И странника в ущелья горУже влечет аркан летучий.Стремится конь во весь опор,Исполнен огненной отваги;Всё путь ему: болото, бор,Кусты, утесы и овраги;Кровавый след за ним бежит,В пустыне топот раздается;Седой поток пред ним шумит —Он в глубь кипящую несется;И путник, брошенный ко дну,Глотает мутную волну,Изнемогая, смерти проситИ зрит ее перед собой…Но мощный конь его стрелойНа берег пенистый выносит.
Иль ухватив рогатый пень,В реку низверженный грозою,Когда на холмах пеленоюЛежит безлунной ночи тень,Черкес на корни вековые,На ветви вешает кругомСвои доспехи боевые,Щит, бурку, панцырь и шелом,Колчан и лук — и в быстры волныЗа ним бросается потом,Неутомимый и безмолвный.Глухая ночь. Река ревет;Могучий ток его несетВдоль берегов уединенных,Где на курганах возвышенных,Склонясь на копья, казакиГлядят на темный бег реки —И мимо их, во мгле чернея,Плывет оружие злодея…О чем ты думаешь, казак?Воспоминаешь прежни битвы,На смертном поле свой бивак,Полков хвалебные молитвыИ родину?… Коварный сон!Простите, вольные станицы,И дом отцов, и тихой Дон,Война и красные девицы!К брегам причалил тайный враг,Стрела выходит из колчана —Взвилась — и падает казакС окровавленного кургана.
Когда же с мирною семьейЧеркес в отеческом жилищеСидит ненастною порой,И тлеют угли в пепелище;И, спрянув с верного коня,В горах пустынных запоздалый,К нему войдет пришлец усталыйИ робко сядет у огня, —Тогда хозяин благосклонныйС приветом, ласково, встаетИ гостю в чаше благовоннойЧихирь[9] отрадный подает.Под влажной буркой, в сакле дымной,Вкушает путник мирный сон,И утром оставляет онНочлега кров гостеприимный.[10]
Бывало, в светлый Баиран[11]Сберутся юноши толпою;Игра сменяется игрою.То, полный разобрав колчан,Они крылатыми стреламиПронзают в облаках орлов;То с высоты крутых холмовНетерпеливыми рядами,При данном знаке, вдруг падут,Как лани землю поражают,Равнину пылью покрываютИ с дружным топотом бегут.
Но скучен мир однообразныйСердцам, рожденным для войны,И часто игры воли празднойИгрой жестокой смущены.Нередко шашки грозно блещутВ безумной резвости пиров,И в прах летят главы рабов,И в радости младенцы плещут.
Но русский равнодушно зрелСии кровавые забавы.Любил он прежде игры славыИ жаждой гибели горел.Невольник чести беспощадной,Вблизи видал он свой конец,На поединках твердый, хладный,Встречая гибельный свинец.Быть может, в думу погруженный,Он время то воспоминал,Когда, друзьями окруженный,Он с ними шумно пировал…Жалел ли он о днях минувших,О днях, надежду обманувших,Иль, любопытный, созерцалСуровой простоты забавыИ дикого народа нравыВ сем верном зеркале читал —Таил в молчанье он глубокомДвиженья сердца своего,И на челе его высокомНе изменялось ничего;Беспечной смелости егоЧеркесы грозные дивились,Щадили век его младойИ шепотом между собойСвоей добычею гордились.
Часть вторая