Читать интересную книгу История Беларуси - Митрофан Довнар-Запольский

Сырокомля брал иногда для своих произведений исторические сюжеты. Но хотя он много работал над историческими данными, для своего времени был хорошим историком Белоруссии, однако, его поэтические произведения на исторические темы не отличаются высотою поэтического дарования: исторический колорит бледен, чувствуется недостаток фантазии. Зато Сырокомля неподражаемо хорош в своей лирике, как поэт сельской будничной жизни.

§ 3. Отношение к великорусской культуре

Польское общество, литература и национальность старались ввести Белоруссию в сферу своего влияния. Результаты этих стремлений теперь для нас ясны. Русское общество и литература не только ничего не делали в этом направлении, но отличались весьма большим невежеством в вопросах, относящихся до Белоруссии и в великорусской среде даже создавались разного рода басни на счет белорусской национальности. Так, в русской литературе совершенно серьезно не раз трактовался вопрос об особой захудалости белорусского народа, и даже пущена была басня о вымирании белорусского племени, очень распространяемая в свое время и тогда же осмеянная Добролюбовым. Несмотря на это, интерес великорусского общества к Белоруссии был настолько слаб, знание ее настолько не подвинулось, что много лет спустя уже в конце 19 в. известный публицист С. Н. Южаков на страницах «Северного Вестника» доказывал, что Белоруссия вымирает и рекомендовал заселить восточную часть ее великоруссами, западную — поляками. В русской прессе консервативного лагеря с недоверием относились к коренному белорусскому элементу в крае и на страницах «Нового времени» не раз встречались статьи о ненадежности белорусов, как местных чиновников и даже присылаемые великорусские чиновники, породнившиеся с «обливанцами», как презрительно не переставали называть белорусов, теряют свою русскую национальную устойчивость. Впрочем, бывали великорусские органы, которые вспоминали о родстве великорусского и белорусского племени. Но белорусская национальность мало выиграла от признания ее родства с великорусами. Так, известная газета «День» в 60-х годах упрекает русское общество в забвении Белоруссии, но сразу же ставила вопрос антинациональный: ведя борьбу с поляками, «День» не отводил самостоятельного места белорусам, считая их придатком великорусского народа. Вообще, органы великорусской печати смотрели на Белоруссию и белорусов исключительно с политической точки зрения, борьбы с полонизмом. Но вообще, великорусское общество мало интересовалось и знало Белоруссию и ничего не сделало для сближения с ней.

Белорус знал великоруса только в лице ее чиновного элемента, а с великорусским языком знакомился в силу необходимости. Несмотря на индиферентизм общества и литературы, несмотря на близорукость русской политики, все же русское влияние проходило в Белоруссии многими путями, как влияние господствующей и правящей национальности. Белорусы прежде всего знакомились с русским языком. Мы уже знаем, что русский язык постепенно стал входить в административное управление. С 30-х годов он становится языком школы и начинает конкурировать с польским языком. С 1863 г. польский язык во всех общественных учреждениях уступил место русскому. Но и тут получилась известного рода странность: Николай I запретил употребление русского языка в иноверческих церквах: это запрещение долго действовало. Получилось оригинальное положение: польский язык можно было употреблять в костелах, но не русского ни белорусского употреблять нельзя. В конце 80-х годов виленский генерал-губернатор Каханов поднял было вопрос о замене польского языка в дополнительном богослужении русским языком. Еще раньше Синод разрешил произносить проповеди на русском языке, но решительно воспротивился печатанию этих проповедей, боясь, что русские люди будут читать их и совращаться в католицизм. Эта последняя мера успеха не имела. Она имела бы успех только в том случае, если бы разрешалось и говорить по — белорусски. Предложение Каханова тоже встретило оппозицию в высших сферах. Вопрос остался невыясненным, хотя некоторые ксендзы, вроде Сенчиковского, стали применять русский язык в проповедях и в дополнительном богослужении. Но большим успехом эти новаторы не пользовались. Кроме официальных мер к утверждению русского языка действовали и другие стороны русификаторской политики правительства. С 80-х годов польская пресса исчезает в крае и польская газета становится достоянием немногих элементов. Ее заменяет русская газета и русская книга. То и другое входит в обиход белорусской жизни через школу и через кадр интеллигентных белорусов, отдавшихся административной службе. Количественно увеличивается состав великорусского элемента края. Однако, если великоросы мало проявляли интереса к русской культуре, то с другой стороны замечается отлив белорусов в лоно великорусской культуры. В 30-х годах уже можно указать на некоторые примеры (публицист Ф. Булгарин, ученый-ориенталист и публицист Сеньковский, писавший под псевдонимом барона Брамбеуса). Но к концу 19 в. этот отток белорусских сил становится весьма заметным. Независимо от того, что белорусы дали великоросам некоторых крупных деятелей (профессор и адвокат В. Спасович, профессор Микуцкий, известный композитор Глинка, беллетрист Дедлов, знаменитый Достоевский, профессора Фойницкий, Сапежко, Мочульский и многие другие, работающие и в настоящее время), отсутствие в Белоруссии центра, отсутствие высшей школы, недоверие администрации к местным уроженцам, вопрос о религии при назначении на места, — все эти условия способствовали тому, что белорусы, окончив среднюю школу на родине, уезжали в университетские города и уже редко возвращались на родину. Здесь они не могли приложить к делу свои способности, силу и энергию, здесь они рисковали получить у администрации отказ в скромном месте и т. п. Вот почему наши города сравнительно бедны интеллигентными силами, вышедшими из среды родного народа.

Представители русского землевладения, вызванные из России чиновники, наконец, старообрядцы, поселившиеся в Белоруссии еще в последнее десятилетие самостоятельности Речи Посполитой, явились представителями русской национальности в крае. К этому еще можно было бы прибавить и то небольшое число колонистов из великорусских крестьян, которые выкупили землю при посредничестве крестьянского поземельного банка. Но вообще великорусский элемент в крае не оказался в надлежащей мере деятельным элементом. Это, вообще говоря, был по преимуществу пассивный элемент, сильный только поддержкою правительства и своим официальным положением. Он не дал достаточного количества борцов в деле проведения русского влияния в крае. Иногда во главе администрации появлялись люди, искренне отдавшиеся работе, но после Муравьева и его ближайших сотрудников, разогнанных при Потапове, русская администрация выдвигала весьма немногих таких лиц, какими были, напр. Батюшков, А. В. Белецкий, И. П. Корнилов и немногие другие, действовавшие не только из чиновничьего усердия, но и по преданности делу и со знанием дела. Вообще говоря, приезжий русский элемент не шел далее обычного чиновного исполнения своих обязанностей.

Только в среде православного духовенства русские идеи нашли более самоотверженных и искренних деятелей. Высшее духовенство увлекло за собою низшее, а здесь оно уже опиралось на чисто белорусский элемент. Вообще, если идеи русификации плохо проводились заносным русским элементом, то в среде белорусов они в последние десятилетия стали встречать сильную поддержку и ревностных работников. Многочисленные православные братства при церквах и монастырях сплотили вокруг себя группу деятелей, проникнутых идеей русификации Белоруссии и борьбы с полонизмом. Важнейшими братствами являются Виленское, Минское, Слуцкое и нек. др. Хотя братства состоят из местных, большей частью демократических элементов, однако, к сожалению, они и в политическом отношении явились элементом консервативным, и в национальном отношении они, борясь с полонизмом, противопоставляют ему русскую культуру, нисколько не заботясь о поднятии местной белорусской культуры. Кроме того братства старались занять слишком официальное положение и стремились к тому, чтобы бороться с полонизмом не только культурными средствами, но и административными. Это обстоятельство, конечно, отвращало от братства такие слои населения, которые с такими приемами борьбы не могли мириться.

§ 4. Начало научного изучения Белоруссии

Развитие полонизации нашего края в связи с деятельностью Виленского университета как бы заглушило в поляках и ополяченных белорусах представление о том, что крестьянство и мещанство принадлежат к иному племени. Представители русской национальности и руководители русской политики совсем забыли об исторических традициях, коими руководились русские дипломаты и общественные деятели 17 и 18 вв., признавая в белорусах особую национальность, не только православную по религии, но и близкую по национальным особенностям. Они тоже считали белорусов поляками, не отличали от поляков. В самом деле, в самом конце 18 в. академик Севергин путешествовал по Белоруссии, он удивляется, что белорусские схизматики «имеют религиозные обряды, близкие к православным», он дал печальную характеристику грубости и невежества простого народа. Ученый Аделунг не мог понять, к какому племени принадлежат белорусы и решил, что они составляют особый от славян народ. В очень распространенном энциклопедическом словаре Плюшара белорусский язык характеризуется как тарабарщина — ни польский, ни русский. Даже ученый Московского университета известный профессор Каченовский, историк и славист, наш язык рекомендовал назвать «русским», а составитель тогдашней популярной грамматики Греч называл этот «русский» язык составленным из слов церковно-славянских, польских и латинских. Вот каковы были понятия о белорусском языке.