Читать интересную книгу Химеры просыпаются ночью - Райво Штулберг

Мы обогнули небольшой лесок, потом пошли по какому-то кочковатому полю, на котором можно было запросто вывернуть ноги: уж очень часто под высокой травой кочки попадались. Медленно начинало светать, холод продирал до самых костей, хотелось идти быстрее, чтобы согреться, но приходилось осмотрительно ступать, прощупывая каждый шаг, чтоб не попасть в яму или не навернуться на кочке.

— Что за овраги! — бросил я в раздражении.

— Мины, — спокойно отозвался мой спутник.

— Какие такие мины? — я насторожился.

— Обыкновенные, противопехотные. Раньше тут было минное поле, военные ставили против кабанов, собак… Заодно и сталкеров. Грохотало постоянно. Потом то ли заленились, то ли еще что, но больше не ставили.

И действительно, вскоре мы прошли потемневший от ржавчины, испещренный сколами указатель «Стой! Мины!». И череп. Стало не по себе.

— А вдруг не все взорвались?..

— Да не, тут постоянно ходят, так что ничего не осталось, не ссы.

Оставив лес далеко сзади, вышли на какие-то заброшенные высокие сооружения. То ли градирни, то ли хранилища. Здесь путь пролегал через протоптанную тропинку, и мы ускорили шаг.

— Вон там, — сталкер показал на крышу одного из сооружений, — по весне снайпер сидел, бандюки так хабаром разживались. Идет сталкер с вылазки, понятное дело, устал, только бы до своих добраться. По сторонам не смотрит. А тут тебя снайпер тюк — и хана. А остальные набегут, до нитки разденут. Случалось, что и без нижнего белья оставляли. Надоели они нам — спасу никакого нет. Договорились с наемниками, те их в два счета выкурили. А снайпера нам живого выдали…

Он замолчал.

— И что потом? — не выдержал я.

— А что потом? Не погладили же по головке. Двенадцать человек загубил, сволочь такая. Всех помню: Сеня Комбайн, Михаль, Ромка Перехватов, Тошка Булкин, Волкодав… Но мы эту сволоту тоже не пожалели, трясся, что твой лист осиновый, когда судили да казни ему выдумывали. В аномалию отправили. Связали и бросили. Обосрался гад напоследок, говно его по веткам в Карусели развесило. Зато с тех пор тут ходить стало без опаски, а то ведь даже хотели через Дикую территорию таскаться. Там хоть бандитов тоже полно, но украдкой пройти можно, а здесь все, как на ладони. Ни пройти, ни объехать.

— Почему она Дикая?..

— Раньше была Дикая, когда только первые хабарщики приходили. Теперь-то уж давно эти места исхожены, а название осталось. А можно еще на Янтарь через Янов пройти, но там теперь неспокойно. Долг со Свободой сцепились, того и гляди под раздачу попадешь. А было время, когда ребятки за бутылку могли и на машине подбросить.

— А кстати, — опомнился я, — а как тебя звать-то хоть?

— А Петром звать, — охотно последовал ответ.

Назвался и я.

— Ну что ж, буду теперь знать, с кем иду, — усмехнулся Петр.

Я подумал, что сталкеры, возможно, не такие уж и замкнутые люди, как показалось вчера. В конце концов, много народа здесь, должно быть, всякого ошивается, не известно, чего от кого ждать. Если ко всем с распростертыми объятиями…

Когда солнце заметно приподнялось над горизонтом, мой спутник сказал:

— Шабаш, тут привал на десять минут.

Мы уселись на поваленное дерево. Погода заметно испортилась, с той стороны, куда мы шли, подтягивались тяжелые тучи.

— Под дождь попадем, — заметил я, указывая на небо.

Петр мотнул головой:

— Не попадем. Это и есть Янтарь, почти пришли. По пять капель от радиации примем и вперед. Тут всегда тучи. Гиблое место, что ни говори. Хоть излучатель и отрубили, а все равно место не такое, не как везде.

— Излучатель?..

— Долго болтать придется, как-нибудь в другой раз. А сейчас вот что скажу, а ты вникай. Всему тебя учить не буду, раз сам вызвался, сам и смотри. А только вот что. Если почувствуешь, что хреново стало, в глазах темнеет, голоса там всякие слышать будешь, шепот, то пулей назад и не оглядывайся. Понял?

Я кивнул. Такие новости мне не нравились. Еще бы: голоса…

— Вот… Побродим тут, чего-нибудь, может, и найдем. Чтоб к торгашу не мотаться по сто раз — тут яйцеголовым и загоним. Но это если повезет. Увидишь впереди что-то подозрительное — стой и ни шагу, а то заколебешься кишки с веток собирать. К тому же, ты без детектора.

— Да, вот насчет детектора…

— Потом, — отрезал Петр, — давай пока на дорожку.

Он достал из мешка бутылку, грязными пальцами выковырнул ошметок колбасы.

— Ну, чтоб сегодня не с пустыми руками…

И забулькал прямо из горла. Я почему-то вспомнил, что алкаши в подворотне считают бульки, чтоб всем досталось поровну. Бульков насчитал семь. Когда Петр оторвался от бутылки, в ней оставалось меньше половины.

— Давай… — крякнул он, мощно вдыхая колбасу.

Я взял бутылку; по-видимому, мне предстояло выпить ее всю.

— Не обижай…

Я задержал дыхание и сунул горлышко в рот. Главное, чтоб на язык не попало, а сразу в горло лилось — вспомнилась от кого-то услышанная старинная алкашовская мудрость. Мудрость и вправду оказалась мудрой: несмотря на общее отвращение, водку удалось пропихнуть всю, без остатка. Кусок колбасы пришелся весьма кстати.

Молча посидели. Петр проверил автомат. Я тоже на всякий случай осмотрел свой пистолет.

— Слабовата пукалка, но лучше, чем доской, — ухмыльнулся он, из чего я сделал вывод, что мой «подвиг» вчера утром не прошел незамеченным.

Спиртное подействовало благотворно, по крайней мере, начинавшаяся нервная дрожь поутихла. Небо впереди уже не казалось таким зловещим, да и озноб прошел. Наверное, здесь пить приходится много, иначе вряд ли долго выдержать. Почти как на войне. Впрочем, на войне я не был, но очевидно, что «боевые сто грамм» выдавали бойцам отнюдь не для дезинфекции.

Когда спускались с косогора, внизу у деревьев увидели несколько фигур, припавших к земле. Неестественными дергаными движениями они копошились в траве, будто бы что-то выискивая.

— Зомби? — шепнул я.

Петр приложил палец к губам и кивнул: дескать, да, они; потом дал знак обходить мне слева, а сам пригнувшись двинулся вперед. Ни про какой условленный знак атаки мы не договорились, я даже не понял, будем ли мы нападать первыми или просто обойдем нежить от греха подальше. Сердце отчаянно заколотилось. Я стал медленно огибать зомби метрах в пятидесяти, все гадая, каким же образом мой провожатый планировал обход.

Но все разрешилось в следующую минуту, когда справа хлестнула автоматная очередь. Ветки захрустели, послышалось хриплое, но довольно громкое бормотание в полный голос. Что-то похожее на «лучезарнейшие… сияние… твое сияние… отец придет…» Впрочем, вникать не было желания. В следующую секунду я уже выхватил пистолет и помчался на выстрелы. И моя торопливость едва не стоила мне жизни. Пуля коротко свистнула у самого уха, обожгла скулу. Я инстинктивно отпрянул в сторону и за ветками увидел серо-зеленое лицо с желтыми вытаращенными глазами. Нежить в изодранном свитере непонятного цвета медленно, но упорно ползла вперед, держа на вытянутой руке пистолет. Я вскинул руку, дуло оказалось на уровне зеленой головы. Движение пальцем — и голова исчезла. Мертвое тело рухнуло пустым мешком в траву.

А впереди кипела перестрелка. Отчетливо стрекотал автомат Петра, вразнобой хлопали остальные выстрелы. Я спрятался за тоненький ствол — хоть какое-то укрытие — прицелился, выстрелил, но, видимо, все-таки не попал; выстрелил еще и еще. Тут и на меня обратили внимание. Хотя нескольких Петр успел свалить, осталось еще четверо.

— Какая хорошая лошадка… — навстречу попер один, едва двигая прогнившей челюстью, уставившись в меня провалившимися глазницами. Стало и вправду жутковато. Но выстрел — и пуля угодила прямиком в рот. Голову зомби опрокинуло, будто от удара, он упал, а из отстреленной нижней челюсти выполз громадный черный язык, почти обвивая плечи мертвеца.

Наверное, от вида этого мясистого склизкого языка во мне внезапно пробудилось желание — убивать. Это было не совсем то, что я испытывал раньше. Все усилилось в десятки, нет, даже в сотни раз. Я с торжествующим ревом набросился на елозивший в окровавленной траве полутруп и рванул его извивавшийся и такой живой — язык. И всей кожей, каждой клеточкой тела во мне отдался этот сладкий сочный хруст вырываемого мяса. Если б не стойкое отвращение от запаха гнили, я непременно сжевал бы и съел кусок. А потом схватил какую-то сухую палку и несколько раз воткнул в закатившиеся бессмысленные глаза. Они так и брызнули, облепив собой мое лицо. Но вместо парной человеческой жидкости на коже остались ледяные вонючие сгустки. А я ковырял и ковырял в глазницах, пока чья-то мощная рука не оттащила меня назад.

— Эй, эй, будет уже, убил давно!

Петр, тяжело дыша, утирая с лица грязные ручьи пота, стоял надо мной. Я поднялся, но не удержался, чтоб не пнуть почти безголовое тело.