Интересный вопрос: кто стал носителем идей? Так ведь идеи были две: сместить президента и распустить парламент. Во главе первого авторского коллектива стояли Хасбулатов, Зюганов плюс стая крикунов и примкнувшие к ним вице-президент Александр Руцкой и председатель Конституционного суда Валерий Зорькин. Во главе второго — Ельцин и все, кто противостоял Хасбулатову. Примирение было невозможным. Компромисс между двумя приговоренными к повешению вряд ли реален. Спорной оставалась только очередность. И хотя в самом парламенте не было единства, но довлеющее большинство непримиримых брало верх. Переход на сторону парламента вицепрезидента Александра Руцкого довершил рисунок политического абсурда. Никто не хотел уступать. Тот факт, что во главе оппозиции президенту оказались коммунисты и объективно Руслан Хасбулатов опирался в своем противостоянии Ельцину именно на эту силу, заведомо настраивало Ельцина на самые решительные действия. Президент еще раз вспомнил, что в 91-м году упустил момент и не запретил компартию, как организатора антиконституционного переворота. Не совершив тремя годами ранее большего, Ельцин совершил меньшее — он распустил парламент.
Но Россия — страна крайностей. И стремление к классической середине в нашем отечестве всегда было недостижимой иллюзией. И чем спокойнее и хладнокровнее президент смотрит на вызывающее поведение парламента, тем большее волнение охватывает парламентариев: почему молчит, отчего не реагирует? Значит, что-то задумал.
Президент по натуре малоразговорчив. Его эмоции, а президент, как это ни странно, при такой несловоохотливости, человек эмоциональный, так вот, его эмоции устремлены как бы внутрь себя. И там, внутри, страсть, возмущение, раздражение достигают высшей точки кипения. И, как результат, могут последовать действия нестандартные, так хорошо подтверждающие загадочность русской души. В нашем случае, в пересчете на середину 96-го и начало 97-го года президент вынужденно перемолчал: болезнь, операция, восстановительный период, снова болезнь. И, казалось бы, сам Бог велел выговориться. Ничего подобного не случилось. Президент так же скуп на публичные выступления. С 1996 года, момента своего переизбрания, до апреля 1997 года президент не провел ни одной крупномасштабной пресс-конференции по внутренним проблемам страны. В Ельцине все меньше президентского и все больше царского. Придуманная процедура радиообращений к народу, как некая новация имиджмейкеров, вызывает улыбку.
Я был в числе тех, кто с 91-го по 96-й год настаивал на «говорящем президенте», старался внушить эту мысль самому президенту и его окружению. Моя концепция — это идея «президентского часа» на телевидении и радио. Это постоянный диалог президента с обществом. Исключить самое досадное, самое малопродуктивное — монологовость власти.
Выступить с радиообращением легче, проще — незатратно для нервов. Идея радиообращений (2–3 страницы заранее написанного текста) понравилась президенту, и это лишь доказывает его нежелание менять свои привычки. Но в сознании общества, вне зависимости от желания людей, сочинивших такую тактику президентского присутствия, складывается устойчивое мнение о президенте как человеке, перенесшем тяжелую болезнь, которая дала необратимые последствия. Если смотреть на все происходящее глазами дочери она права: папу надо щадить. Если смотреть глазами общества, даже той его части, которая устойчиво симпатизирует Ельцину, то не избежать нерадостных реплик: наш президент состарился быстрее своего срока. Он и внешне неизмеримо больше напоминает одряхлевших Брежнева и Черненко, нежели в преклонных годах Рональда Рейгана, Гельмута Коля или Франсуа Миттерана. У нас нет надежды ни на процветание, ни на реформаторский прорыв. Ну а эти молодые в лице Чубайса, Немцова, Коха и прочих — инъекция в одряхлевшее тело президентской власти. Наступает момент, когда и крест твой, тебе положенный, несут другие. А для твоих ослабевших царских плеч тяжела даже мантия. А без нее ты не царь. Она тебя держит, лишает, уже и не скажешь размашистого, а просто шага. И при призывных выкриках (Царь идет!) чувствуешь всю свою невозможность, слабосильность, и что еще хуже, молчаливое понимание твоей ненужности людьми, тебе подвластными и тебя окружающими. И задыхаешься от гнева на самого себя и отчаяния.
И количество благозвучных слов, которые научились выговаривать приближенные Его Величества, исповедующие разные до поразительности взгляды: «Все решает президент!», «Последнее слово за президентом!», «Первое слово за президентом!». Вся эта суматошная речивость напоминает рыцарский турнир, на котором определяется самый преданный из высоковластных подданных царя. Кто они? Куликов? Черномырдин? Немцов? Чубайс? Рыбкин? Лужков?
Одно из ненаписанного, недодуманного, не произнесенного вслух не вызывает сомнения. Для дочери президента наступает час непростых испытаний. Уберечь — значит, сказать? Или смолчать — значит, уберечь? И никакой разменной монеты под рукой. «Не сейчас! Не время, потом!» Потому как время, которое, возможно, и было, ушло, растворилось, улетучилось, растранжирилось.
Есть много тяжких откровений для политика, но самым тяжким остается одно: однажды утром проснуться и понять, что твое будущее давно в прошлом. Усиление энергоресурса не в умении его сберечь, а в прямо противоположном, в его постоянной затратности. Миф о президентском всесилии поддерживается наподобие ускользающей моды. Уже весь мир одевается иначе, а мы все еще укорачиваем и укорачиваем юбки. Мы уже не говорим, что пишут немецкие газеты о последнем визите нашего президента в Баден-Баден. О самом президенте, о лицах, его сопровождающих.
Немцы насмотрелись, у них есть с чем сравнивать. Хорошая фраза «Ельцин производит впечатление человека, который хочет выздороветь». Любопытная формула, поделившая оптимизм на четыре части: остался жив, хочет выздороветь, полностью восстановился, здоров. Ничего не поделаешь, немцы педантичная нация.
* * *
2 мая. Испания.
Курорт Ла-Коста. 35 километров от Малаги. Реплика одного из отдыхающих. Он тут уже две недели. Смотрит на штормящее море, цедит сквозь зубы: «А в России опять война». На самом краю Европы, у Гибралтарского пролива. Вглядываюсь в штормящую даль.
— Почему, — спрашиваю, — война?
— Потому, — отвечает он. — За неделю четыре взрыва. На вокзале в Армавире, в Пятигорске. Вчера взорвали газопровод на границе с Белоруссией. Сегодня опять рванули.
Философия обывателей вне философии политиков. Обе философии взаимно связаны. Заблуждения вторых есть причина прозрения первых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});