письма: все подробно о детях и о себе. Мамочка, я очень-очень скучаю по вас, очень хочу домой. Знаю, что и вы меня ждете с нетерпением. Придет же он когда-то, этот день, когда мы встретимся навсегда. Только надежда на это дает мне еще какие-то силы и терпение. Будем ждать, будем терпеть.
Целую тебя и детей. Будьте обязательно здоровы.
Ваша дочь и мама Наташа
Сноски
1
В Чехии «Полдень» был издан в 2012 году: Gorbaněvská N. Poledne. Praha: Torst, 2012. (Примеч. ред.)
2
Автор этой записи – Александр Самбор (1937–1980-е), переводчик, друг моих друзей Ирины Максимовой и Виктора Сипачева. От них он и узнал о демонстрации. Сами эти мои друзья активно занимались распространением самиздата и фотосамиздата (в частности, с самого начала до самого конца «Хроники текущих событий» перепечатывали и переснимали на позитивную пленку ее выпуски). Они же сделали и первые фотопленки «Полдня». – Здесь и далее в сносках и в квадратных скобках непосредственно в тексте – пояснения автора, сделанные частично в 2005 году при подготовке журнальной публикации отрывков (Урал. 2005. № 6), частично в 2007-м при подготовке первого российского издания книги. Примечания, которые были в книге с самого начала, даются либо в круглых скобках с подписью «Н.Г.», либо отдельными абзацами с соответствующими подзаголовками.
3
После того как в январе 1968-го, в последний день процесса Галанскова – Гинзбурга, Лариса Богораз и Павел Литвинов написали свое «Обращение к мировой общественности», им начала приходить обширная почта, и не только из разных уголков Советского Союза. Письма Ларисе, давно находившейся под неусыпной слежкой КГБ, были быстро перекрыты, но Павлу письма еще некоторое время приходили. Среди них было письмо школьников из Гданьска (см.: Процесс четырех / Сост. и комм. П. Литвинова. Амстердам: Фонд им. Герцена, 1971), которое заканчивалось призывом «За нашу и вашу свободу».
4
«Чистить квартиру» перед потенциальным обыском означало уничтожать или переносить в безопасное место весь самиздат и вообще все, что могут счесть «криминальным».
5
Это письмо я писала при участии Андрея Амальрика, который был связан с иностранными корреспондентами и приехал ко мне с предложением написать письмо. Я уже и сама понимала, что надо бы что-то написать, но, не зная, как передать написанное на Запад, оставалась в растерянности. Андрей потом еще подсократил и подредактировал текст и в этом виде передал корреспондентам. Здесь, как и в книге (и во всех ее переводах на иностранные языки), печатается полный, не отредактированный Андреем текст. Но следы участия Андрея видны и здесь. Я, например, хотела написать: «Вадим Делоне, студент, Наталья Горбаневская, инженер-переводчик» (я работала в отделе технической информации, и моя официальная должность была инженер), но Андрей настоял, чтобы в обоих случаях было поставлено «поэт».
6
Есть, увы, куда более правдоподобная версия: Якир решил на демонстрацию не идти, но, боясь обвинения в трусости (из нас такого обвинения, конечно, никто не предъявил бы: мы считали правом каждого идти или не идти на демонстрацию), выдумал историю с задержанием. Весьма подробную и убедительную, как вы могли заметить.
7
Оську мы крестили в тот же день, но позже, уйдя от слежки, и не в церкви, а дома у одной старухи-прихожанки. Крестил о. Димитрий Дудко. Так и надо было сделать с самого начала, но с о. Димитрием договаривался Анатолий Эммануилович Краснов (Левитин), который, видно, хотел, чтоб все прошло торжественно, в церкви…
8
Илья Габай (1935–1973), политзаключенный в 1967 и 1969–1972 годах, и Виктор Тимачев (1935–1995).
9
Все формулировки из следственного дела, к которому я, разумеется, доступа не имела, а также тексты обвинительного заключения и приговора, вошедшие в запись суда, я получила от адвоката Софьи Васильевны Калистратовой (см. предисловие).
10
Автор – Владимир Гершуни (1930–1995), в 1949–1955 и 1969–1974 годах политзаключенный.
11
Честно говоря, я даже чуть-чуть умерила эту эмоциональность, но Илья, принеся мне очерк незадолго до своего ареста, дал мне карт-бланш на любые исправления и редактуру. Только в том виде, как он напечатан в моей книге очерк и сохранился, (и перепечатан в посмертно изданной книге его стихов, воспоминаний и публицистики): все черновики я, конечно, уничтожала.
12
Решата Джемилева, активиста крымско-татарского движения, мы (я и Литвинов) встретили у С. В. Калистратовой, когда пришли предупредить ее о готовящейся демонстрации. Он горько сожалел, что не может принять участия в демонстрации, так как у него свои обязанности внутри национального движения. Тем не менее он пришел на площадь и издалека наблюдал ход демонстрации. Вообще, как можно заметить, среди подписей под этим письмом – необычно высокая доля крымско-татарских активистов.
13
Впрочем, как показывает его книга с воспоминаниями о лагере, у уголовников он скоро стал личностью высокоценимой: все ж таки поэт (а не просто студент).
14
Здесь, наверное, уместно рассказать об их дальнейшей судьбе.
Лариса Богораз (1929–2004), вернувшись в 1972-м из ссылки, вышла замуж за Анатолия Марченко, родила второго сына и делила Толину судьбу. Получив в день вторжения в Чехословакию год лагеря, он был уже там приговорен на новый срок и вышел в 1971, в 1975–1979-м отбывал ссылку в той же самой Чуне, где перед тем была в ссылке Лариса, в 1981-м арестован снова и осужден на 10 лет лагеря и пять – ссылки. Лариса принимала активное участие в правозащитной деятельности, одним из зачинателей которой была в 60-е годы. В 1987-м, уже после трагической гибели Анатолия Марченко, была в числе основателей общества «Мемориал». В 1990-е продолжала правозащитную деятельность, в особенности занималась распространением правовых знаний.
Константин Бабицкий (1929–1993) после ссылки не получил ни возможности работать по специальности, ни разрешения жить в Москве. Жил в Костромской области, в Москву вернулся лишь незадолго до смерти.
Вадим Делоне (1948–1983) после лагеря женился на Ирине Белогородской, вскоре во второй раз арестованной. Под давлением ГБ вместе с женой выехал в эмиграцию. Жил и скончался в Париже. Уже после смерти вышла его книга «Портреты в колючей раме», удостоенная литературной премии имени Даля, и книга стихов.
Владимир Дремлюга заработал в лагере второй срок (еще три года) по той же