Читать интересную книгу Море, море - Айрис Мердок

Я шагнул в переднюю. Запах роз, которые и здесь стояли в нескольких вазах, мешался с затхлым духом дома, приторным и чуть тошнотворным, как в комнате у дряхлой старухи.

Хартли сказала собаке: «Тихо», но та стихла, когда сама сочла нужным, а тогда стала обнюхивать меня и вилять хвостом. Бен крикнул из гостиной:

– Заходите!

Я вошел. За широким окном отлого спускался луг, а дальше поднималось синее море, терявшееся в знойной дымке, и никогда еще красивый вид не выглядел столь зловеще. Обе флейты лежали на широком белом подоконнике рядом с биноклем.

– Садись, пожалуйста,- сказала Хартли. Я заметил, что она прифрантилась. Волосы завиты и аккуратно уложены, на ней строгий темно-синий сарафан и полосатая синяя с белым блузка. Выглядит как будто моложе, здоровее. – Где хочешь сидеть, здесь или здесь?

Я опустился в низкое кресло с деревянными подлокотниками, предпочтя его тому тесному мягкому креслу, в которое с трудом вдавился когда-то. На круглом столике и рядом на подносе все было приготовлено для грандиозного чаепития – хлеб и масло, домашние лепешки, варенье, какие-то сандвичи и торт с глазурью.

– Пойду заварю чай, – сказала Хартли и исчезла в кухне, оставив меня наедине с Беном.

Бен, не садясь, вступил в разговор с собакой:

– Чаффи (так ее, очевидно, звали), Чаффи, ко мне. Сидеть. – Чаффи сел, после чего уселся и Бен, но тут вернулась Хартли с чайником, и Чаффи опять вскочил.

– Пусть чуток настоится, – сказал Бен. Хартли потрясла чайник:

– Уже настоялся. – И обратилась ко мне: – С молоком? С сахаром?

– Спасибо, и с тем и с другим.

– Молоко можно сразу? Сандвич хочешь? Или чего-нибудь с вареньем? Торт домашнего приготовления, но приготовлен, увы, не в этом доме. – И стала разливать чай.

– Сандвич, да, спасибо. Вид от вас замечательный. -Последнее я добавил чисто автоматически. От волнения я почти не сознавал, что говорю.

– Да, вид что надо, – сказал Бен. Он повторил: – Вид что надо. – И опять заговорил с Чаффи: – Сидеть! Вот так, молодец. – И дал ему половину сандвича.

– Балуешь ты его, – сказала Хартли.

– Это та самая собака, с фермы Аморн? – спросил я все так же автоматически. Потом спохватился: а может быть, считается, что я ничего про это не знаю? – потом подумал, не все ли равно.

– Да, они их разводят, – сказал Бен. – Хорошая порода, валлийские колли. Этот-то оказался неспособным, не научился стеречь овец. Что, Чаффи, не захотел тратить драгоценное время на безмозглых овец, верно я говорю?

Чаффи опять вскочил и завилял хвостом.

Я поставил чемодан на пол рядом с собой, а на него положил пакет с косметикой Хартли и своими лезвиями. Теперь я отставил чашку, открыл чемодан, убрал в него пакет и закрыл чемодан. Я боялся, что Бен как-нибудь разглядит или угадает, что в пакете. Бен и Хартли следили за моими движениями.

– Интересно было встретить вашего брата, военного, -сказал Бен.

Едва ли Хартли когда-нибудь рассказывала ему о моей • родне. У чудовищ родни не бывает.

– Он мой двоюродный брат.

– Ах да, двоюродный. В каких частях служит?

– Полк королевских стрелков.

– Знаю, Зеленые куртки.

– Да, Зеленые куртки.

– Он все гостит у вас?

– Нет, уехал в Лондон.

– Зря я не стал кадровым военным, – сказал Бен.

– В мирное время было бы, наверно, скучновато, – возразила Хартли.

– Зря, – повторил Бен.

– В армии человека узнаешь как облупленного. Все время среди людей. А впрочем, и дома неплохо.

– Очень даже неплохо.

– Как ваш дом?

– Крыша протекла.

– Да, дождь был знатный.

– Скушай еще сандвич, – сказала Хартли. – Ах, ты и первый не съел.

Я схватил сандвич и так сжал, что огуречный сок брызнул на пол. Я стал запихивать сандвич в карман. Сказал:

– Это такое горе, такое горе, мне так жаль…

– Титуса, – сказал Бен. – Да, нам тоже. – И после паузы добавил: – Чего только не бывает.

– Это настоящая трагедия, – сказала Хартли, будто давала научное определение.

Я продолжал что-то говорить. Мне нужно было всех нас втянуть в общий поток скорби, нужно было остановить эту ужасную машину пристойной, неискренней вежливости, но я не мог найти подходящих слов.

– Мне все кажется, что это я виноват… я не могу… я никогда не…

– Вовсе ты не виноват, – сказала Хартли.

– Вы-то, безусловно, не виноваты, – сказал Бен рассудительно. – Скорее уж это он виноват.

– Я не вынесу этого. Я не могу в это поверить, я…

– Мы должны и поверить в это, и вынести, – сказала Хартли. – Это случилось. Словами тут не поможешь.

– Да, словами тут не поможешь, – сказал Бен. – Это как на войне. Что-то случилось, а ты продолжаешь делать свое дело. Потому что нужно. Так я говорю?

Хартли сидела, сложив руки на коленях. На меня она не смотрела. Она неловко поеживалась и приглаживала свою аккуратную прическу. Губы она не подмазала, на загорелом лице не было и признака косметики. В вырезе полосатой блузки видны были загорелая шея и ключицы. Такой гладкой, чистенькой и ухоженной я еще не видел ее со времени нашей новой встречи.

И Бен тоже, как я отметил, излучал комфорт и довольство. На нем были чистая рубашка в широкую полоску и галстук в тон. Свободная коричневая летняя куртка, брюки тоже коричневые, но посветлее, и белые, на вид новехонькие парусиновые туфли. Обтянутый рубашкой живот самодовольно выдавался вперед повыше кожаного ремня. Короткие волосы приглажены, щеки свежевыбриты. А на лице странное выражение какой-то спокойной отчужденности. Глаза прикрыты, короткая верхняя губа как-то брезгливо втянута. Он тоже не смотрел на меня. Он уже успел съесть несколько сандвичей.

– Наверно, так, – ответил я на его вопрос.

– Я тебе дам салфетку, – сказала Хартли. – У тебя все руки липкие. – Она достала из ящика бумажную салфетку и протянула мне.

– Зимовать будете здесь? – спросил Бен. Разговор о Титусе они, видно, считали законченным. Я не осуждал их. К чему им открываться мне в своих

чувствах? Им нужно оправиться от этой утраты по-своему. Они довольны, что тема эта была нами затронута и теперь ее можно оставить. Возможно, для этого меня и пригласили.

– Да, я здесь живу постоянно.

– Я думал, может, поедете во Францию, либо на Мадейру, либо куда там еще богачи на зиму ездят.

– Нет, не собираюсь. К тому же я не богач.

– А тут зимой дьявольски холодно.

– Ты погляди, погляди, как он сидит! – сказала Хартли, указывая на Чаффи. Тот теперь сидел, аккуратно подобрав под себя передние лапы, а задние вытянув во всю длину. Он поднял голову, очень довольный собой.

– Смешная ты собака, а? – сказал Бен, и Чаффи вильнул хвостом в знак согласия.

– Собаку не думаешь завести? – спросила Хартли.

– Нет, едва ли.

– Кошатник? – спросил Бен.

– Как вы сказали?

– Кошатник?

– А-а, э-э… нет.

– Морока с этим карантином, – сказал Бен. – Шесть месяцев, это надо же.

– С карантином?

– Ну да, мы уезжаем в Австралию. Хватит с нас английских зим. Мы, когда взяли Чаффи, не знали, что это так долго, а теперь уж тебя не бросишь, верно, псина?

– В Австралию? То есть как, насовсем? -Да.

Я посмотрел на Хартли. Ответом мне были взгляд широко раскрытых лиловых глаз и едва заметная улыбка. Потом она встала и понесла чайник на кухню.

– В Австралию?

– Ну да, ума не приложу, почему все туда не уезжают. Климат прекрасный, еда дешевле, жилье дешевле. Черт, стать бы опять молодым, я бы нашел чем там заняться.

– Пенсию Бен может получать и в Австралии, – сказала Хартли, возвращаясь с чайником.

– Вы там бывали? – спросил Бен.

– Да, несколько раз. Страна замечательная.

– Сиднейский порт, сиднейский оперный театр, дешевое вино, кенгуру, медведи коала и все прочее, просто не дождусь.

– И когда же вы уезжаете? – спросил я, глядя на Хартли, наливавшую Бену чай.

– О, еще не скоро, недель через пять-шесть. Еще много всяких дел, и сестру хочу повидать. Думаем-то мы об этом давно, но теперь, когда малого нет, это проще.

– Но… вы, значит, все время это обсуждали? – Я постарался поймать взгляд Хартли. – Ведь отъезд в Австралию требует длительной подготовки, я и не знал, что у вас такие планы. Как же ты мне не сказала? – Это я спросил лично у Хартли.

– А мне самой не верилось, – отвечала она со слабой улыбкой. – Казалось, это сон.

– Поверишь, когда увидишь оперный театр, – сказал Бен. – Как он улыбается, словно огромная раковина на синей воде.

Если они уезжают через пять-шесть недель, этот план не мог возникнуть после того, как я в последний раз виделся с Хартли. Почему она мне не сказала? Как она могла мне не сказать? Потом я подумал, может, она и правда не верила, что это сбудется. Ну, а если она склонялась к мысли сбежать со мной, так и подавно не сказала бы. Я не сводил с нее глаз, но она после той слабой улыбки уже не смотрела в мою сторону.

Она обратилась к Бену:

– Ты как думаешь, Чаффи нас узнает после такого долгого карантина?