Читать интересную книгу Море, море - Айрис Мердок

– Я хотела тебе написать, – сказала Лиззи сдавленным голосом. – Это была моя инициатива, я натолкнула его на это.

– Но вы стали встречаться, – сказал я, – вы не только разговаривали по телефону.

– Да, мы встречались, но очень, очень редко, не больше шести раз за все эти годы.

– И ты думаешь, я этому поверю?

– Ему было жалко меня, – сказала Лиззи.

– А как же! Значит, вы встречались, чтобы поговорить обо мне.

– Да, но только, если можно так выразиться, на деловой почве.

– Смотри, какие деловые люди!

– Я в том смысле, что Лиззи интересовало, где ты находишься, как твое здоровье. Ни в каком другом смысле мы тебя не обсуждали. Знакомство наше было поверхностное и отнюдь не в личном и не в эмоциональном плане.

– Не может этого быть.

– Речь шла о тебе, а не обо мне и Лиззи. И повторяю, мы почти не виделись и вообще никакого общения не поддерживали.

– Он просил, чтоб я к нему не приставала, – сказала Лиззи, – а мне иногда так хотелось что-нибудь про тебя узнать.-

– Джеймс всегда знал про меня меньше, чем кто бы то ни было.

– Безусловно, – сказал Джеймс, – нам давно следовало бы тебе сказать, что мы немного знакомы. Но ты мог истолковать это знакомство по-своему. Не обижайся, но я ведь знаю, какой у тебя болезненно ревнивый характер.

– Ты очень недвусмысленно дал мне понять, что я уже расстался с Лиззи к тому времени, когда ваше знакомство созрело…

– А оно и не созрело. Но la jalousie natt avec 1'amour…

– Это-то верно.

– Что это значит? – спросила Лиззи, все такая же красная, испуганная, несчастная.

– Ревность рождается вместе с любовью, но не всегда умирает вместе с любовью.

– Но зачем было говорить мне теперь? – спросил я Джеймса. – Могли бы дурачить меня и дальше.

– Я должен был сказать тебе раньше, – повторил Джеймс. – Это вообще не должно было случиться. Всякая ложь таит в себе моральную опасность.

– В том смысле, что рано или поздно попадешься!

– Это было преградой и… – Он поискал нужное слово. – И… изъяном.

– В твоем представлении о себе.

– Нет, в нашей… – Он опять запнулся. – В нашей дружбе и… да, и во мне самом.

– Дружбе! Не знаю, что нас с тобой связывает, но только не дружба.

– И раньше мне казалось, что я должен оберегать Лиззи.

– Ну еще бы!

– Но теперь… в последнее время сказать тебе стало необходимо, ради Лиззи, чтобы устранить всякие помехи.

– Какие еще помехи, черт побери?

– В ее любви к тебе, в твоей любви к ней. Секреты -это почти всегда ошибка и источник порчи.

– И еще из-за Тоби, – брякнула Лиззи.

– О Господи, а Тоби при чем? Это ты про Тоби Элсмира? – спросил я Лиззи.

– Он видел нас с Лиззи в баре, – сказал Джеймс. Это он выдавил из себя с трудом.

– И вы, конечно, говорили обо мне?

– Да.

– И вы побоялись, что он мне расскажет, и потому решили лучше рассказать сами! А то бы так и продолжали лгать.

– Мы бы все равно тебе рассказали, – сказала Лиззи. – Мы больше не могли молчать, это стало каким-то кошмаром, для меня, во всяком случае. Сначала казалось, что это такой пустяк и говорить-то не о чем, тем более зная твой характер. И пойми, мы и виделись-то через год по пять минут. И еще я звонила ему, очень, очень редко, узнать про тебя. Как правило, я его вообще не заставала…

– Какая жалость. Оба вы за мной шпионили. С этого, во всяком случае, началось.

– Все было не так, – сказал Джеймс, – но что поделаешь, раз уж начал лгать, так получай по заслугам.

– А когда вы встретились здесь, то сделали вид, что незнакомы. Эту сцену я не скоро забуду!

– Мы не сказали, потому что знали – ты нарочно не захочешь понять, – сказала Лиззи, – и вот, пожалуйста, ты нарочно не хочешь понять.

– Значит, вы оба считаете, что виноват во всем я, раз я, как вы выражаетесь, так болезненно ревнив.

– Виноват я, – сказал Джеймс.

– Нет, нет, это я виновата, – сказала Лиззи. – Я его заставила. Я знала, как ему это претит.

– Пожалуй, я все же знаю Джеймса лучше, чем ты, – сказал я Лиззи. – Никто никогда еще не мог заставить его сделать то, что ему претило.

– Он не виноват…

– Этот спор меня не интересует. Можете продолжить его где-нибудь не здесь, уверен, что это вам обоим доставит удовольствие.

– Я же вам говорила, – сказала Лиззи Джеймсу. – Я говорила, что он не поймет…

– Ну так, – сказал Джеймс. – Дело сделано. Поступили мы не похвально, но ты, надеюсь, согласен или согласишься, когда поостынешь…

– Как это я поостыну?

– …что в мировом масштабе все это не так уж важно. Понятно, что ты вспылил. Но подумав, ты поймешь, что это никак не отражается на твоих отношениях с Лиззи да и, надеюсь, на твоих отношениях со мной. Как это случилось и почему – яснее ясного, что это не должно было случиться, – я признаю и очень сожалею…

– И ты думаешь, я тебе верю?

– Да, – сказал Джеймс строго. Однако на лице его было написано горестное недоумение – как он мог уронить свое достоинство, очутиться в столь несвойственном ему положении обороняющегося.

– А я вот не верю. С чего бы? Ты поступил гадко, отвратительно. Ты сам признал, что сказал мне только потому, что Тоби застукал вас с Лиззи в баре. По-твоему, мне должно быть приятно, что вы годами встречались…

– Лишь очень, очень редко…

– …и говорили обо мне?

– Ты не понимаешь, как это было, – сказала Лиззи со слезами на глазах. – Тут не было ничего постоянного, не было никаких «отношений», просто мы случайно познакомились на твоей вечеринке…

– Отсюда мораль – не устраивай вечеринок.

– И раззнакомиться уже было нельзя, и я иногда справлялась у Джеймса, где ты и как ты, потому что я тебя любила и это было моей единственной связью с тобой все время, пока ты был с Жанной и когда ты был в Японии, и в Австралии тоже, и я о тебе думала и ни с кем, кроме Джеймса, я не могла…

– Ни с кем, кроме Джеймса. Заместитель, полагаю, был неплох. Неужели вам не ясно, до чего больно это слушать?

– Она права, – сказал Джеймс, – тут совсем не то, что ты думаешь. Однако…

– Так и вижу, как вы сидите рука в руке и говорите обо мне.

– Никогда мы не сидели рука в руке! – сказала Лиззи.

– Проклятье! А мне не все равно, сидели или не сидели? Или чем там еще занимались, в чем никогда не признаетесь. Вы беседовали по телефону, и встречались, и смотрели друг другу в глаза, скорее всего вы всегда были знакомы, ты скорее всего познакомился с Лиззи раньше, чем я, ты был первым, ты обскакал меня, как было с тетей Эстеллой, и., и с Титусом, недаром он сказал, что видел тебя во сне. Ты, наверно, и был тот человек, с которым он прожил те два года, понятно, что он не захотел в этом признаться! И ты заставил Лиззи спеть ту любимую песню тети Эстеллы. Лиззи небось каждую ночь видит тебя во сне, ты всюду лезешь, ты все мне портишь, ты бы и Хартли мне испортил, если б мог. Но до нее тебе не достать, она-то моя, и только моя!

– Чарльз!

– Ты всюду поспевал раньше меня и всюду будешь после меня, когда я умру, а вы с Лиззи будете сидеть в баре и обсуждать меня, и уже не важно будет, кто вас может увидеть.

– Чарльз, Чарльз…

– Я в тебе разочаровался, – сказал я Джеймсу. – Никогда я не думал, что ты способен на подлое предательство, никогда не думал, что ты можешь впутаться в такую грязную историю. Это самая заурядная, неумная хитрость, и я как дурак воображал, что ты ею не страдаешь. Ты вел себя как все заурядные люди, неспособные представить себе последствия своих поступков. И одно из последствий – что я тебе не верю, не могу верить. Между вами могло быть что угодно. Ничтожные, заурядные люди воображают, что достаточно покаяться в десятой доле истины, чтобы целиком себя обелить. Все твои слова обернулись ложью, ты сам их выхолостил, ты одним махом испортил все прошлое, теперь уже ни на кого и ни на что нельзя положиться.

– Пожалуй, было ошибкой заговорить об этом сейчас, – сказал Джеймс. В его тоне сквозь явное огорчение уже пробивалась досада. – Конечно, ты в любое время усмотрел бы в этом обиду, это-то мы знали. Я надеюсь и верю, что со временем ты расценишь то, что мы утаили, как совершеннейший пустяк, хотя самый факт утаивания пустяком не был. Я понимаю, что ты счел его оскорбительным для своего достоинства…

– Моего достоинства?

– Ну да, и я об этом от души сожалею. Но с поправкой на то, что это была ошибка, едва ли ты захотел бы, чтобы недоразумение продолжалось. Говорить эту самую правду – нелегкое дело, мы пошли на это ради тебя. Лиззи чувствовала, что, если не покается в этой лжи, она не может быть для тебя тем, чем хочет быть. Она не хотела, чтобы вас, особенно сейчас, разделял барьер неправды.

– Почему же это «особенно» сейчас?

– Не надо, – начала Лиззи, – не надо…

– Не беспокойся, я не волнуюсь, я даже не сержусь. Так не сердятся. – Я и правда ни разу не повысил голоса.

– Тогда, значит, все в порядке, – сказала она. – Ведь верно, все в полном порядке?