— Сама? Та вы шо? Тут всякие пристают. Тот длинный, шо у вас сотнягу выцыганил, проходу мне не дает.
— Ты его видела?
— А как же! Обещался до вас зайти, долг принести. Шо здесь за жизнь? У нас там вечерници, хлопцы и дивчата собираются, поют, а тут? Сидит каждый на своем хуторе, как на цепи.
«На хуторе», — повторил Юра. Он слышал о хуторах и хуторянах, только до сих пор не знал, что он тоже сидит на хуторе. А ведь верно! Оттого и скучно бывает. «Спокойная жизнь!» — радовалась мама. А чего радоваться? Скучно.
Здесь все так, будто и революции не было. Однако такие скучные настроения находили на Юру все реже и реже.
Жизнь в Эрастовке и в гимназии уже казалась ему такой далекой, словно в древности. Для него, выросшего в степи, все здесь было неожиданным, интересным. Открытие блистающего, синего мира! Все здесь было внове: и мир моря, и мир гор, и мир виноградников, и даже мир судакских жителей.
И каждый мир делился для Юры еще на четыре мира: дружественный ему, враждебный, нейтральный и мир непонятных существ, вещей, явлений.
В море, например, съедобные рыбы были миром, дружественным ему, а морской кот, электрические скаты, о которых наговорили много страшного, медузы-крапивницы, так же как сколопендры, скорпионы и гадюки на суше, — были миром враждебным. Черноморские акулы непонятны: людей не едят, а все же акулы! Самым загадочным оставался мир людей.
Немцы в немецкой колонии возле Генуэзской крепости жили особняком, очень замкнуто, строго соблюдая свои обычаи, вывезенные из Германии еще при Екатерине Второй. Однако их обычаи, навыки и даже приемы садоводства не переняли ни русские, ни украинцы, ни татары, ни греки, ни болгары, жившие в Судаке.
Долгая жизнь в России не сделала немецких колонистов своими в новом отечестве, а война обострила разногласия. Но были немцы, ругавшие кайзера, объявлявшие себя русскими патриотами. Татары тоже были разные.
Больше всего привлекали и удивляли Юру его новые друзья.
Если владельцы дачных участков и поместий жили как хуторяне, то обитатели слободки словно одна большая семья. У них было принято называть друг друга только по имени, без отчества. Юрой, Костей, Жорой называли мальчика. Юрой, Костей, Жорой называли и седовласого мужчину. Удивительно! Но так же обращались ко взрослым мальчишки и девчонки. Взрослые не обижались. Здесь держались с малолетками, как с равными, уважительно. Это нравилось Юре.
В слободке много шутили, много смеялись, но никто никогда не ругался грубо, даже редко повышали голос. Драки случались. В Судаке пили много вина, как пьют на юге, но обычно дрались и ругались не судачане, а пришлый народ. С каждым днем наехавших с севера беженцев от революционных бурь становилось все больше.
Новым для Юры было и другое: серьезное отношение подростков к порученному им делу. Может быть, именно это и было причиной уважительного отношения взрослых к малолеткам.
Степа помогал отцу управляться с сетями, ходил с ним на баркасе в море. Сережа трудился с отцом, лучшим бондарем от Феодосии до Алушты. Коля помогал отцу в парикмахерской, а еще охотнее — дяде-рыбаку. Миша Чепурной, с которым Юра только вчера познакомился на рыбалке, помогал отцу, обжигавшему известь в печах возле Алчака. В печь закладывали топливо и обломки мраморовидного известняка, из которого был сложен Алчак. И после обжига получался белый порошок. Приятели рассказали Юре, что там для взрывов применяют артиллерийский порох — крупные черные горошины. Если этот порох растереть в порошок, им можно стрелять из охотничьих ружей.
Как-то новые друзья спросили Юру, какую работу он делает дома. Юра удивился и ответил: «Никакой». Тут уж удивились они. А Юра задумался. И когда на следующий день Юсуф поехал за песком для сада на побережье Капселя, где купались мальчики, он отобрал у Юсуфа лопату и сам стал насыпать песок в повозку. Его сменил Коля, Колю — Сережа.
— А ты, Юсуф, купайся! — сказали мальчики.
Друзья вели счет времени по знаменательным событиям: «когда поднялся на море смерч и пошел прямо на нас, а мы спрятались в пещеру»; «когда расчищали подземный ход в Девичьей башне Генуэзской крепости и Колю укусила гадюка»; «когда поднимались на вершину Георгия и увидели турецкий берег и дредноуты»; «когда в Новом Свете искали горный хрусталь».
Последнее событие произошло с участием Юры. Кусок горного хрусталя величиной с кувшин он увидел в графской гостиной, когда мама с Оксаной и с ним «отдавала визит» графине. Прозрачный, холодный, таинственный кристалл, как магнит, тянул к себе Юру. Лиза сказала, что это подарок княгини Трубецкой, жившей в Новом Свете. У Трубецких много горного хрусталя, целое месторождение.
Вот тогда-то мальчики и отправились в Новый Свет искать это месторождение. Полдня они ползали по склонам, измучились и наконец наткнулись на дыру, возле которой валялись блестящие осколки. Бросали туда камни — неглубоко.
— Нашли! — диким голосом заорал Коля.
Опустили в дыру Степу — самого худого и долговязого, а вытащили его назад с… двумя бутылками шампанского! Оказалось, что дыра эта — отдушина из винного подвала, где выдерживалось шампанское.
«Хм… — усмехнулся про себя Юра, вспомнив свои «клады» в курганах Екатеринославщины. — Хрусталь, наверное, заговоренный, «обернулся» шампанским…»
Но вскоре секрет хрустальных «месторождений» случайно открыл Коля. Как-то они всей компанией спускались с горы Сокол и стали скатывать по крутому склону голыши, круглые, величиной с голову камни вроде простого известняка. Вдруг один голыш, налетев на валуны, раскололся, и внутри оказались красивые кристаллы горного хрусталя.
8
Ох, этот горный хрусталь! Юра рассказал Лизе о смешном приключении в Новом Свете и взял с нее слово никому не раскрывать тайну «шампанской дыры». Лиза обещала сводить его за хрусталем, но не в Новый Свет, а за Алчак, к Синей горе.
Им разрешили идти в сопровождении бонны, а та позвала Васю. Вообще это была не прогулка, а мучение. Отбежишь в сторону собирать окаменелости — замечание. Идешь быстро — замечание. И как это Лизе не надоест! Поднялись по круговой дороге, ведущей на Алчак — на Капсель, взошли на невысокий перевал, и стоп! Бонна устала! Она расстелила на гладком камне носовой платок и уселась, предложив детям любоваться «райским видом».
Судакская долина, зеленая, в садах и виноградниках, казалась отсюда лесом тополей, так их много росло вдоль арыков, по границам участков. Самые высокие росли вдоль извилин реки, и казалось, будто в долине извивается огромный зеленый змей.
Отсюда была видна Генуэзская крепость, немецкая колония, а за ней — долина под Перчемом.