я никогда не прячусь от людей за вычурными словесами, не стремлюсь похвастаться перед другими писателями «техникой письма». Мне нужна другая оценка — деньги, которые люди отдают за мои книги; платят, потому что им приятно меня читать. Фонд помощи деятелям искусства?! Маразм! Деятели искусства, живущие на подачки таких фондов — неумелые проститутки!.. Ты наступил на мою любимую мозоль. Налей себе еще и выкладывай зачем пришел.
— Джабл, у меня неприятности.
— Это не новость.
— У меня полно новых неприятностей. Даже не знаю, стоит ли об этом говорить.
— Ну, тогда поговори о моих.
— Как! У тебя тоже неприятности? Я считал тебя человеком, у которого всегда все в порядке.
— Как-нибудь я тебе расскажу о своей супружеской жизни… Да и сейчас не все хорошо. Дюк ушел, ты слышал?
— Да, знаю.
— Ларри хороший садовник, но техника у него в руках ломается. Хороший механик сейчас редкость. А таких, как мне нужно, и вообще нет. Вызываю разных, когда что-нибудь не в порядке, так они отвертку в руках удержать не могут и по глазам видно, что воры.
— Я тебе сочувствую, Джабл.
— Садовники и механики — это роскошь, а секретарши — необходимость. Из моих секретарей две беременны, а одна выходит замуж.
У Бена отвисла челюсть.
— Сейчас они дуются, что я утащил тебя в дом и не дал им возможность похвастаться. Поэтому, если они начнут хвастаться, сделай вид, что удивился.
— Кто выходит замуж?
— Ты не понял? Тогда я скажу, кто женится: сладкоголосый сын пустыни, наш брат, Вонючка Махмуд. Я сказал ему, что если он не собирается уезжать из Штатов, пусть живет у меня. Он заржал и заметил, что уже давно имеет на это право. Жили бы они здесь, невеста продолжала бы работать.
— Да, она не умеет сидеть без дела. А две другие беременны?
— Уж дальше некуда! Говорят, что будут рожать дома. Любопытно, в каком режиме придется работать, когда они родят? Кстати, почему ты решил, что невеста не беременна?
— Мне казалось, что Вонючка придерживается на этот счет традиционного мнения…
— От Вонючки ничего не зависит. За свою долгую жизнь я не раз убеждался, что все решает женщина, а мужчине остается лишь мириться с неизбежным.
— Ну, хорошо, кто остается без мужа и без живота? Мириам? Энн?
— Погоди, я же не сказал, что невеста беременна и ее зовут Доркас. Арабский язык у нас изучает Мириам.
— Как?! Ну и осел же я!
— Очевидно.
— Но Мириам всегда нападала на Вонючку.
— И после этого тебе доверили целую колонку? Ты видел, как ведут себя школьники?
— Да, а Доркас к нему ластилась, как кошка, разве что о ноги не терлась.
— Это ее обычная манера поведения. Так вот, когда Мириам покажет тебе кольцо — кстати, камень редчайшей красоты и величины, — сделай круглые глаза. Я не собираюсь вычислять, кто из них ждет ребенка. Главное не это, а то, что они не считают себя обманутыми и несчастными. Не вздумай им сочувствовать, наоборот, поздравляй изо всех сил. — Харшоу вздохнул. — Я уже слишком стар, чтобы наслаждаться топотом детских ножек, но и не хочу лишаться квалифицированных секретарей. М-м-да, с тех пор, как Джилл сделала Майка мужчиной, все пошло кувырком. Но я ее не осуждаю и надеюсь, что ты тоже.
— Безусловно, но почему ты думаешь, что это она?
— А кто? — удивился Джабл.
— Не знаю, но Джилл сказала, что это не она. Майка соблазнила та, которая первая попалась ему на глаза, когда он решил соблазниться.
— Возможно.
— Так сказала Джилл. Зная ее логику, из этого можно сделать какие-то выводы.
— Я и своей-то толком не знаю. А что до логики Джилл, то она не должна проповедовать даже в самом влюбленном состоянии, поэтому я о ней не имею ни малейшего представления.
— Оставим логику и обратимся к фактам. Что можно выяснить по календарю?
— Что?
— Не кажется ли тебе, что это сделал Майк в один из наездов?
— Я тебе не давал повода так думать.
— Еще как давал! Ты сказал, девчонки довольны. А я знаю, как женщины относятся к этому чертову супермену!
— Как можно, Бен! Он наш брат.
— Знаю, знаю, — Бен заговорил спокойнее, — и тоже люблю его. Тем лучше понимаю, почему они довольны.
Джабл разглядывал стакан.
— Бен, мне кажется, ты виноват тут не меньше, чем Майк, а может и больше.
— Ты с ума сошел!
— Тем не менее мне трудно поверить, что человек с нормальным зрением и слухом может не совать нос в чужие дела. Я, конечно, старый и глухой, но если по моей гостиной пройдется военный оркестр, я услышу. Ты ночевал в этом доме десятки раз. Ты хоть раз спал один?
— Негодяй! В ночь своего приезда я спал один.
— За ту ночь ты не можешь ручаться, я накормил тебя снотворным. Что еще скажешь в свое оправдание?
— Не собираюсь ничего говорить.
— То-то и оно. Кстати, новые спальни я велел сделать как можно дальше от моей. Звукоизоляция всегда что-нибудь да пропускает.
— Джабл, а твоей вины тут нет?
— Что-о?!
— О Дюке и Ларри я уже не говорю. Ходят сплетни, что ты держишь гарем, лучший со времен турецких султанов. Люди думают, что ты старый развратник, и завидуют тебе.
Джабл побарабанил пальцами по ручке кресла.
— Бен, не в моих правилах кичиться возрастом, но в данном случае я требую почтения к детям.
— Прошу прощения, — сухо сказал Бен, — я думал, мы равноправны и твоя личная жизнь может обсуждаться так же свободно, как моя.
— Бен, ты не понял! Я требую почтения к женщинам.
— А-а-а…
— Ты верно подметил, что я немолод. Более того, я стар. Но я до сих пор развратник, и мне это приятно. Однако я не позволю похоти возобладать надо мной и предпочитаю свое достоинство удовольствиям, которыми уже успел пресытиться. Кроме того, человек моего возраста, лысый и жирный, может уложить женщину в постель только за деньги или завещание. Ты можешь себе представить, чтобы мои девочки легли с кем-нибудь в постель за деньги?
— Нет.
— Спасибо, сэр. Я общаюсь исключительно с порядочными женщинами и рад, что вы это понимаете. Правда, иногда случается