погорели... Не читал еще и газете? Почитай: «Интервью с руководителем отстающего коллектива». Это мы с тобой и отстающих теперь ходим. И заголовок огромадными буквами: «Коксовый пирог дал трещину». Опозорили на всю округу. Ну, Шумкова там особо не ругают, а он юлит вокруг да около, уклончиво оправдывается.
— Вот оно что, — проговорил Сергей Тимофеевич обеспокоенно. — Я еще удивился: толкует мне Шумков о каких-то рапортах, орденах, о том, что план завалили, и при этом не очень волнуется.
— То его дело — без году неделя на заводе. А я не стерпел. Поехал к редактору. Давайте, говорю, опровержение коллектив не виноват. Он смотрит на меня, как на контуженного, спрашивает, кто я такой и кто меня уполномочивал. Растолковал ему, мол, рабочий, машинист загрузочного вагона, и считаю, что тут надо не коллектив критиковать, а прищучить тех, которые подложили нам свинью, и нечего, дескать, валить с больной головы на здоровую.
— Ну, хватил, — сдержанно улыбнулся Сергей Тимофеевич.
— А что? По справедливости... Я ему фактически доказываю, почему мы вдруг стали отстающими. А он мне газету сует под нос. Кто, спрашивает, тридцать пять тысяч тонн кокса недодал? Кто прогулы делает? Кто безобразничает?.. Про это про все, мол, и написано, сам начальник цеха признает...
Они не заметили, как приехали в поселок. А разговор не кончился, и Сергей Тимофеевич вопросительно взглянул на товарища:
— Разве по паре пивка?
По пути к пивному бару Пантелей Харитонович возбужденно продолжал:
— Вижу, не то что не понимает, о чем я ему долдоню, а не хочет этим делом заниматься. Нет, думаю, надо добираться к самому первому. Пошел в обком. Пропуск мне выписали все честь по чести. Ну, а к Геннадию Игнатьевичу не попал. Оказывается, к нему не я один — в журнале, на прием целый список. Там его помощник этим делом занимается. Расторопный такой парнишка, уважительный. Расспросил меня обо всем, записал. Адрес тоже. Теперь вызов жду.
— К первому идут с серьезными вопросами. Продумывают все хорошенько, чтобы было доказательно, коротко и ясно. У тебя же, кроме обиды, ничего пет.
— А что? — заершился Пантелей Харитонович. — Обижать рабочего человека никому не позволено.
— Ты только не кипятись, предостерег Сергей Тимофеевич. — Боюсь я за тебя, Паня. Геннадий Игнатьевич тоже с характером. Как бы замыкания не случилось.
— Ничего, Серега, — обнадежил его Пантелеи Харитонович. — Столкуемся. Работяга работягу всегда поймет.
— Конечно, — кивнул Сергей Тимофеевич. — Само собой. — И поинтересовался — О каких прогулах редактор говорил? О каких безобразиях?
В эту пору пивной бар пустовал. Стульев в ном вообще не держали, чтобы посетители не засиживались. Взяв по кружке нива, они отошли в сторонку, облокотились о высокий круглый стол,с жадностью отпили, потому что день был жаркий и они шли сюда но солнцепеку.
— Свежее, — удовлетворенно сказал Пантелей Харитонович.
— Хорошо, — крякнул Сергей Тимофеевич. И напомнил: — Так что редактор?
— А это тоже по статье видно: и праведное, и грешное — одним кулем... Тут же я не возражаю, если правда написана! На пятую надо было набирать расчет. Ну, а с чистой водой, бывает, и дерьмо плывет. Попало несколько обозников да сразу и драпанули с передовой но тылам шастать, присматривать, где не так горячо. Прогулы сразу подскочили. А то как-то Яшка Найда явился на смену под газом. Сначала не видно было, и мастер не заметил,, вручил ему график. Начал работать развезло. С пьяных глаз в планирный лючок не попал штангой планира да искорежил его, погнул.
— Невеселые дела, —задумчиво проговорил Сергей Тимофеевич. Отставил порожнюю кружку. Наверное, на парткоме большой разговор будет. Тех членов парткома, кто на смене, подменять собираются. Гольцев обрадовался, что я еще вольный казак, велел быть, хотя ив отпуске. Да приглашенных целый список.
— По всему видать, большой сабантуй готовится, — проронил Пантелей Харитонович. Только будет ли от него толк? Себя за чубы поскубете, на том и кончится, а главные виновники — в стороне. От ваших разговоров им не холодно и не жарко. А вот когда секретарь обкома их прищучит, забегают. Пантелей Харитонович заемыкал козырек кепчонки. Что же я тебе еще хотел доложить?.. Ага. Дружка твоего, Герасима, скорая помощь забрала — упал на обслуживающей площадке.
— Ах ты ж, несчастье какое! —вырвалось у Сергея Тимофеевича. — Отчего упал?
— Говорят, какой-то криз... То еще хорошо, что не в жар да не сверзился в>низ. Считай, тогда не воскресить.
— Ну что ты скажешь? — опечалился Сергей Тимофеевич. — Говорил же ему — проверься!..
* * *
Затаила Анастасия Харлампиевна свои тревожные подозрения. Не сказала мужу об Олеге, не поделилась с ним своими опасениями. Ведь ничего определенного она и не могла сказать. Зачем же еще ему переживать? Так рассудила Анастасия Харлампиевна. Она тоже догуливала свой отпуск, а это означало ежедневные хлопоты по дому. Приступил к работе Ростислав. Его надо было и проводить, и встретить... Да что там говорить, хозяйка всегда найдет себе дело: семья требует внимания. А Сергей Тимофеевич посвящал ее в заводские новости. В первый же день сообщил, что завод лихорадит. А потом, узнав подробности, сказал ей с обидой и горечью:
— Совсем плохо, мать. Туговато придется, пока снова на ноги станем. Ну и прогрессивки, премий, конечно, не видать. Так что планируй финансы соответственно.
— Это уже хуже, — озабоченно проговорила Анастасия Харлампиевна. — Лето немало забрало...
— Ничего не поделаешь, — отозвался Сергей Тимофеевич. — По одежке протягивай ножки. — И добавил: — Ладно, мать, не последнее доедаем... Ты вот что: наверное, одевайся, отпускница, да пройдемся парой, пока смены не развели, — улыбнулся он.
— Как это ты, Сережа, надумал? — удивилась Анастасия Харлампиевна, не в силах скрыть радости.
— Надо же реабилитироваться, — отшутился Сергей Тимофеевич, — Прогуляемся, покажемся людям... Герасима проведаем. Он уже дома.
Анастасия Харлампиевна быстренько переоделась, задержалась возле трюмо, взяла губную помаду... Что ж, она, мать взрослых детей, еще привлекательна и не отказывает в удовольствии следить за своей внешностью. Она имеет полное право с гордостью пройти по городку в сопровождении мужа, потому что верны друг другу, потому что она не только жена, но и работница, помощник ему в жизни, и что в доме у них — достаток, созданный общими усилиями, а в семье — мир и согласие. Перед уходом заглянула к Олегу:
— Мы пойдем, сынок. Если задержимся — кушайте с Ростиком, когда он со смены придет. Еда на конфорках. Подогреете.
— Ладно, не пропадем, — озабоченно отозвался Олег, оторвавшись от книги.
Он слышал разговор,