собственной вины! И Гольцев не побоялся сказать ему об этом в глаза, причем прижать аргументированными доводами. Такую закалку он получил еще в институте, где до самого диплома являлся бессменным секретарем комитета комсомола. Наверное, воспитанные комсомолом бойцовские качества впоследствии и привели инженера Гольцева к партийной работе. Ему лишь тридцать пять, а уже шестой і од возглавляет партийный комитет такого огромного предприятия. В третий раз коммунисты завода оказали ему свое доверие.
— Партком собирать будем, продолжал он, и выступить, Павел Павлович, мы вас попросим.
— Да, да, — закивал Чугурин. Высокий, суховатый, достаточно подвижный для своих лет, зашагал по кабинету, рассуждая вслух: — Пас никто не обязывает давать ответ на это выступление газеты. Интервью и есть непосредственные ответы на вопросы редакции. Мы, конечно, знаем, как самоотверженно работали наши люди. Кажется, достаточно причин для того, чтобы этот материал просто принять к сведению. По это и было бы самой большой ошибкой.
— Я тоже так подумал, — сказал Гольцев. — Если отбросить то, что нам, при всем желании, самим не решить, остается та часть интервью, которая касается разгильдяйства отдельных товарищей, о котором никак нельзя молчать.
— Возьмем, Константин Александрович, объемней. Воспользуемся выступлением газеты, чтобы еще раз проанализировать и наши дела на главном направлении, и состояние тылов. Коммунисты нас. поддержат. — Чугурин остановился против Гольцева, посмотрел ему в глаза: — Вот так, Костик, наверное, лучше будет. Так и ориентируй актив — по всему комплексу. Созовем расширенное заседание парткома, пригласим начальников цехов, служб, наших ветеранов, профсоюзных и комсомольских вожаков... Информация, пожалуйста, за мной.
Гольцев закивал, бросил быстрый взгляд на Чугурина, улыбнулся:
— Не собьетесь, Павел Павлович, на покаяния?
— Ну-ну, — проворчал Чугурин. — Поймал старика на эмоциях и радуешься... — Зазвонил телефон. Он снял трубку, ответил: — Мое почтение, Николай Григорьевич... Какое может быть самочувствие? Неважное, конечно... Да нет, воюем. С Гольцевым как раз обсуждаем... Расширенное заседание... Да... Жаль... Ну, то такое дело. Всего хорошего.
— Каширин?
— Тоже неприятно человеку, — проговорил Чугурин. — Советует не откладывать, не ждать его. Сам-то не сможет быть — не отпускает уборочная. Второй секретарь в отъезде. Пришлет заведующего промышленным отделом. Но и тебя просит потом подъехать... Вообще-то секретарствовать в таком районе, как наш!.. Не позавидуешь. Железнодорожный транспорт, машиностроение, коксохимия, строительные организации, село... Диапазонами, а!
— Между прочим, — заметил Гольцев, — пришла разнарядка: сто человек с завода отправить на помощь колхозникам.
— Опять?! Кукурузное поле на шее висит — весь сезон, от прополок до уборки. Теперь сверх того... Придется снова оголять службы заводоуправления, цеховые конторы. Хотя это тоже выбивает из определенного ритма, нарушает естественный ход производства, но все же наиболее приемлемо.
— Домохозяек подключим, — сказал Гольцев. — Попросим выручить нас и в этот раз.
— Совсем не ко времени с завода людей отдавать, — все еще хмурился Чугурин. А ничего не поделаешь, придется как-то выпутываться.
12
Пантелей Харитонович Пташка спустился со второго этажа в вестибюль заводоуправления и, увидев Сергея Тимофеевича Пыжова, за горланил
— Сто лет, сто зим, дружище!
— Сто не сто, — пожимая руку Пантелея, уточнил Сергей Тимофеевич, — а больше месяца не виделись.
— Точно, — подтвердил Пантелей. Оценивающе оглядел товарища, похлопал по широкой спине: — Вижу, подкрепился на теплых морях. В самый раз впрягаться.
— А на тебе совсем не видно прибытка, хотя и в деревне гостевал, заметил Сергей Тимофеевич. — Или у колхозников молока да сала нету?
— Есть, — махнул рукой Пантелей. — Этого добра сейчас хватает. Но, как говорится, синицу — хоть на пшеницу...
Пташка и в самом деле не вышел видом — низенький, худенький. С годами он еще больше усох. Только глаза остались те же — светлые, по-детски наивные. Они-то и вводили в заблуждение склонных считать Пантелея мягким, безответным.
Они вместе пошли к остановке трамвая.
— Жаль, Паня, без тебя обмывали Ростислава диплом, — сказал Сергей Тимофеевич. — Послал Олега за тобой, а ты уж, наверное, самогончик попивал где-то в садочке под вишней.
— Было, было, — улыбнулся Пантелей и заметил: — Значит, уже одного довел до ума.
Вступил в должность, — не без гордости ответил Сергей Тимофеевич. Это он на Горный Алтай мотался со студенческим строительным отрядом и посмотреть, и деньжат на свадьбу подзаработать. Теперь бы меньшему дать толк. Готовится, а как там оно обернется?
То ж и у меня забота Светку в медицину определить. А что? Я эту мечту, еще и дочки вовсе не было, всю войну — от звонка до звонка — повеем фронтам пронес.
Пока подошел трамвай, перебросились разными разностями, поделились своими домашними хлопотами, как водится у хороших друзей. А когда уселись почти в пустом вагоне, — тут бывает полным-полно лишь к пересменам, — Сергей Тимофеевич сказал:
— Шумков вернул бумаги. Категорически против.
— По новой серийности? Да что он?! — возмутился Пантелей Харитонович. — Может быть, подключиться? Устроим ему Корсунь-Шевченковский «котел»!
Отгородился инструкцией. И парторг цеха для него не фигура. Для него он просто старший люковой... Я уж понял — толку не будет.
— Пе с того конца ты, Серега, начал.
— Очевидно, — согласился Сергей Тимофеевич. — Надо бы сразу к Пал Палычу. Пойдем к нему, Паня? Ивана возьмем, сябра нашего — Григория, с коксовой стороны Аньку Сбежневу, кого-нибудь из газовой группы... Не может такого быть, чтоб не пробили. Тем более сейчас.
— У меня своя линия, — возразил Пташка, — Сначала надо...
— Да, Паня, из-за чего план летит? — нетерпеливо прервал его Сергей Тимофеевич. — Шумков плел какую-то околесицу. Гольцсву некогда было. Что произошло?
— А сразу и не скажешь, — отозвался Пантелей Харитонович. Тут, Серега, одно к одному. И «трудности роста», как у вас, партийных, говорится, и объективные причины, и то, что малость рассобачились. Поднакапливалось все это и выперло должком почти и тридцать пять тысяч тонн кокса. Только в июле, когда мы в отпуске были, недодали к плану двадцать тысяч тонн!
— Ух ты, черт возьми! — вырвалось у Сергея Тимофеевича. — Как же это?!
— Углсфабрика забарахлила. Шихту из силосов повыбирали, а новая не поступает. Батареи на холостом ходу — загружать нечем!
Сергей Тимофеевич помнит, какие большие надежды были связаны со вступлением в строй своей углефабрикн. Отпадала зависимость от поставщиков, появлялась возможность самим регулировать состав углей в зависимости от надобности увеличения выхода газа или кокса.
— Ведь новая фабрика, — сказал он. — Всего ничего поработала.
— Правильно. И пятая батарея не старая — только ввели, — уточнил Пантелей Харитонович, — А тоже на ней крепко