Читать интересную книгу Ельцин - Тимоти Колтон

Склонность Ельцина к чрезмерному употреблению спиртного сильнее бросалась в глаза его российским соратникам. 22 апреля 1993 года, за три дня до национального референдума о доверии ему и его политике, Ельцин выступал на грандиозном митинге и рок-концерте на Васильевском спуске. Он был явно нетрезв, и Елена Боннэр отобрала у него микрофон[1148]. К счастью, Ельцин не любил пить в одиночку, что, возможно, избавляло его от худших проблем. Но, выпивая с товарищами в первой половине 1990-х годов, он чаще отдалялся от них, чем сближался. Иногда он погружался в молчание, но при этом продолжал внимательно наблюдать за собравшимися, и тогда кое-кто сравнивал его со «спящим крокодилом». На одной такой вечеринке один из членов Совета министров произнес непристойный тост. Ему сказали, что Ельцин этого не любит, но он ответил, что шеф не слышит. На следующее утро Ельцин издал указ об увольнении этого человека, который с тех пор больше не поднимался до столь высокой должности[1149].

В 1994 году пристрастие Ельцина к алкоголю из тайны, известной всем, превратилось в вопрос общественной значимости. 31 августа он находился в Берлине на церемонии, устроенной канцлером Колем в честь вывода последнего контингента российских войск с территории бывшей Восточной Германии. Выпивать Ельцин начал еще накануне, в отеле, вместе с министром обороны Павлом Грачевым. В день церемонии было очень жарко, но это не помешало ему продолжить. После обеда на площади перед берлинской ратушей в стиле ренессанс был устроен концерт духового оркестра местной полиции, исполнявшего марши. Ельцин отобрал у дирижера палочку и, согнувшись, несколько минут размахивал ей в воздухе, а музыканты вежливо продолжали играть. Потом Ельцин схватил микрофон и затянул не самую мелодичную версию русской песни «Калинка-малинка», завершив ее возгласом, после чего поднял вверх большой палец и послал хихикающей толпе воздушный поцелуй[1150].

Политические советники Ельцина, группа которых присутствовала на церемонии, задумались об отставке, но потом приняли другое решение. Костиков включил в обзор прессы, ежедневно подготавливаемый для президента, язвительные статьи о берлинской оплошности. Ельцин прочел и поморщился, но ничего не сказал. Затем советники попытались уговорить Коржакова поговорить с Ельциным. Тот отказался, сказав, что уже пытался урезонивать своего шефа в прошлом, но безуспешно, и предложил написать президенту письмо. Свердловчанин Виктор Илюшин, который работал с Ельциным с 1970-х годов, сперва выступил против, считая подобные действия бессмысленными. Сверхосторожного Илюшина удалось переубедить, и Костиков начал составлять коллективное письмо. Его подписали семь человек: Костиков; Илюшин, который отредактировал текст; Коржаков и его коллега по службе безопасности Михаил Барсуков; многострадальный шеф президентского протокола Владимир Шевченко; спичрайтер Людмила Пихоя и помощник Ельцина по международным вопросам Дмитрий Рюриков. 10 сентября Коржаков лично передал письмо Ельцину на борту президентского самолета, направлявшегося в Сочи. Ехидные журналисты прозвали этот документ «Письмом помощников к своему султану» — по аналогии с названием известной картины Ильи Репина. В письме выражалось негодование по поводу замкнутости президента, его самодовольства и «царских» манер, отвращения к планированию, из-за чего многие решения принимаются под влиянием «иррациональных факторов, случайности и даже капризов», разрыва с прошлыми и потенциальными союзниками. Авторы не приписывали все или большинство проблем Ельцина исключительно алкоголю. Но, несмотря на желание пощадить чувства президента, они ясно констатировали, что, по их мнению, алкогольная зависимость — «известное русское бытовое злоупотребление» — тянет его ко дну. Берлинский инцидент было «невозможно игнорировать и трудно исправить». Помощники обратились к Ельцину с просьбой «решительно пересмотреть отношение к собственному здоровью и вредным привычкам», «исключить неожиданные исчезновения и периоды восстановления» и найти способы отдыха, которые не подразумевали бы «спорта с последующим застольем». Ни один правитель России не получал подобного письма ни до, ни после него[1151].

Ельцин оскорбился и надулся. В течение нескольких недель он не здоровался с авторами письма, исключил некоторых из них из состава делегации, направлявшейся в Лондон и Вашингтон, а с Пихоя полгода не разговаривал. Костикова в ноябре отправили в почетную ссылку — российским послом в Ватикан. Прогуливаясь в сентябре по сочинскому пляжу, Ельцин обдумывал свое поведение. Он решил «восстанавливать силы» и ввести для себя ограничения[1152]. Таким образом, можно сказать, что авторам письма все-таки удалось донести до него смысл своего послания, хотя инциденты, в том числе и за границей, не прекратились[1153].

От компанейских пирушек Ельцин перешел к безудержному пьянству, проливавшему бальзам на его уязвленное эго и в период невыносимой напряженности облегчавшему бремя, давившее на его плечи. Только в «Президентском марафоне» — третьей части его мемуаров, опубликованной уже после его отставки, — он смог признаться в том, что произошло: «В какой-то момент почувствовал, что алкоголь действительно средство, которое быстро снимает стресс». В Берлине Ельцин находился под влиянием эмоций момента и одновременно остро ощущал лежавший на нем колоссальный груз ответственности. «Тяжесть отступила после нескольких рюмок. И тогда, в этом состоянии легкости, можно было и оркестром дирижировать». В словах Ельцина чувствуется глубокая жалость к себе и обида на тех, кто раздул этот инцидент: «Если бы не пресловутый алкоголь — били бы за что-то другое. Нашли бы другую уязвимую точку»[1154].

Употребление алкоголя могло бы пойти на пользу психическому здоровью и уравновешенности Ельцина — если бы он знал меру и делал это в свободное от государственных обязанностей время. Придаваясь этому пороку безудержно и на официальных мероприятиях, он сам себе наносил «увечье», всем доставлявшее одни лишь неприятности. Конечно, нельзя снимать с него ответственность за эти поступки, но было бы справедливо заметить, что окружающие терпели такое поведение и даже потакали ему. Наина Ельцина изо всех сил старалась сдержать мужа и ругала его помощников, которые этого не делали. Жена и дочери президента обвиняли Александра Коржакова в том, что он поддерживает у Ельцина пагубную привычку к алкоголю и использует ее, чтобы укрепить свое положение рядом с ним. К 1995 году именно по этой причине Наина Иосифовна стала избегать общаться с Коржаковым[1155]. Коржаков подобные обвинения отрицает и в этом отчасти прав. Как указывают авторы «Эпохи Ельцина», он умел худо-бедно «регулировать процесс» и не только спаивал президента, но иногда и сдерживал его. Кроме того, Коржаков был не единственным, кто находил выгоду для себя в том, чтобы поднять рюмку с Ельциным. Виновником берлинского инцидента был Павел Грачев: «Для „лучшего министра обороны всех времен“ каждая выпитая с президентом рюмка водки была как звезда на генеральском погоне»[1156].

Упомянутое выше «письмо к султану» пришло поздно, но это был тот случай, когда поздно лучше, чем никогда. Для России и для Ельцина было бы еще лучше, если бы больше людей раньше заняли принципиальную позицию и не боялись бы высказывать ее определенно. Даже «берлинские подписанты» не решились открыто поговорить с ним о своем беспокойстве. Ельцин спросил у Пихоя, почему она подписала письмо, но никогда не говорила с ним на эту тему. «Бывают ситуации, — сказала она вполголоса, — когда легче написать, чем сказать»[1157]. Это была как раз такая ситуация. «Извиняться перед помощниками не стал, — написал Ельцин в „Президентском марафоне“. — Вряд ли кто-то из них мог помочь мне. Дистанция между нами была слишком велика»[1158]. Но создал эту дистанцию не кто иной, как сам Борис Ельцин, чей характер отталкивал от него всех, кто мог ему помочь.

Ельцин был не первым современным политиком, питавшим слабость к утехам Бахуса. По результатам одного исследования современных лидеров было установлено, что алкоголем в тот или иной момент злоупотребляли 15 % из них (показатель, отмечаемый и среди американского населения в целом)[1159]. Кемаль Ататюрк и Уинстон Черчилль поглощали спиртное в таком количестве, какое Ельцину и не снилось[1160]. Но ни один разумный историк не стал бы сводить политическую карьеру Ататюрка или Черчилля к их пьяным выходкам. Не следует это делать и в отношении Ельцина.

Противники Ельцина и его ненавистники иногда пытались представить дело так, будто его возлияния предопределяют результаты его политики. В ноябре 1991 года Горбачев жаловался своим помощникам на то, что Геннадий Бурбулис и свита Ельцина сознательно накачивают его спиртным, чтобы вовлечь в свои сепаратистские планы, и что в таком состоянии Ельцин может стать «слепым орудием» других людей[1161]. Никаких доказательств подобных предположений нет. Иностранные партнеры считали, что пьянство Ельцина не оказывает значительного влияния на его решения и поступки, а лишь отвлекает его и удлиняет процесс общения и переговоров. На ванкуверской встрече с президентом Клинтоном в 1993 году поведение Ельцина в первый вечер «никаким образом не повлияло на его способность работать на следующее утро. Встреча увенчалась полным успехом»[1162]. Во внутренней политике ни одно из решительных действий Ельцина в течение его первого президентского срока, то есть до того, как он бросил пить, не было осуществлено спьяну или под влиянием алкоголя.