После встречи в Бэймуте несчастный баронет раза три виделся с полковником, но не сообщал Стронгу, о чем у них шел разговор, хотя шевалье, выполнявший все его поручения, несколько раз передавал от него письма полковнику. В один из таких дней посланец набоба был, надо полагать, особенно не в духе: он скомкал письмо Клеверинга в кулаке и разразился целой тирадой:
— К дьяволу сотню! Хватит с меня и писем и вилянья. Скажите Клеверингу, что мне нужна тысяча, не то я не буду больше молчать, и тогда от него мокрое место останется. Пусть гонит тысячу, и я уеду за границу и, даю слово джентльмена, на год оставлю его в покое. Так и передайте ему, дружище. Если я не получу деньги в пятницу к двенадцати часам, то, не будь мое имя… такое, как есть, в субботу я даю заметку в газету и на той неделе вся лавочка взлетит на воздух.
Строит передал эти слова баронету, и они произвели такое впечатление, что в назначенный день и час шевалье опять явился в бэймутскую гостиницу, где стоял Алтамонт, и вручил ему требуемую сумму. Алтамонт называл себя джентльменом и поступил по-джентльменски: расплатился по счету в гостинице, и бэймутская газета сообщила, что он отбыл в заграничное путешествие. Стронг проводил его в Дувр, до самой пристани. "Тут пахнет подлогом, — думал он. Не иначе как вексель попал к этому типу и теперь он шантажирует Клеверинга".
Однако еще до истечения года полковник вновь ступил на берег нашей благословенной страны. По его словам, ему дьявольски не повезло в Баден-Бадене: красное выходило четырнадцать раз подряд, ни один благородный человек такого не выдержит. Денег на проезд он был вынужден просить у сэра Фрэнсиса; и баронет, хоть ему и приходилось туго (у него было много предвыборных расходов, и жизнь в поместье стоила недешево, а тут еще он обставлял свой лондонский дом), все-таки умудрился уплатить по векселю Алтамонта, хотя и очень неохотно: в присутствии Стронга он, ругательски ругаясь, выразил сожаление, что полковника не упекли в Германии в долговую тюрьму до конца дней, тем избавив его от дальнейших домогательств.
Деньги для полковника сэру Фрэнсису пришлось добывать без ведома жены; ибо эта добрая женщина, хотя и не скупилась на расходы, однако вместе с большим состоянием унаследовала от своего папаши Снэлла неплохую деловую хватку и супругу положила лишь такое содержание, какое, на ее взгляд, приличествовало его званию ж титулу. Время от времени она делала ему подарки или оплачивала какой-нибудь экстренный карточный долг, но всегда требовала подробного отчета об употреблении этих подачек; и Клеверинг напрямик сказал Стронгу, что за деньгами для Алтамонта он просто не может обратиться к жене.
В обязанности мистера Стронга входило добывать для своего патрона как эти, так и другие суммы. И в его квартире в "Подворье Шепхерда" нередко велись переговоры между сэром Фрэнсисом и господами из мира денежных мешков и перешло из рук в руки немало крупных банкнот и листков вексельной бумаги. Когда человек с молодых ногтей привык делать долги и получать наличные в обмен на обязательства уплатить через год, не бывает, чтобы удача долго ему сопутствовала: чуть немножко повезет, глядишь — ростовщик уже опять на пороге, а векселя с твоей подписью пущены в оборот. Клеверинг находил более удобным встречаться с этими господами не у себя, а у Стронга; и шевалье питал к баронету столь сильное дружеское расположение, что хотя сам он не имел за душой ни шиллинга, его подпись как поручителя стояла на обороте чуть ли не всех векселей, какие выдавал сэр Фрэнсис. Приняв векселя Клеверинга к платежу, он учитывал их "в Сити". Когда подходил срок оплаты, торговался с держателями и либо платил что-нибудь в счет долга, либо получал отсрочку, переписав вексель на нового держателя. Правдами или неправдами джентльменам надобно жить. Мы ведь только что читали в газетах, что гарнизон Коморна держится бодро, военные ставят пьесы, танцуют на балах и поедают свой рацион, хотя им ежечасно угрожает штурм австрийцев, а в случае его удачи — виселица; так же и в Лондоне сотни неунывающих должников расхаживают по улицам, изо дня в день обедают достаточно сытно и весело и крепко спят по ночам; а поблизости уже маячит бейлиф, и веревка долгов уже накинута им на шею — каковые мелкие неудобства старый солдат Нэд Стронг сносил без малейшего труда.
Однако нам еще представится случай ближе познакомиться с этими, да и с другими интересными обитателями "Подворья Шепхерда", а сейчас возвратимся к леди Клеверинг и ее друзьям, очень уж долго мы заставили их ждать в дверях дома на Гровнер-Плейс.
Они сразу вошли в роскошную столовую, отделанную в средневековом стиле, — "почему — одному богу известно, — как заметила, добродушно смеясь, хозяйка, — разве что потому, что мы с Клеверингом дожили до середины своего века", — и здесь гостям были предложены обильные остатки завтрака, еще не убранного со стола, за которым только что сидели леди Клеверинг и Бланш. Наша маленькая сильфида, на званом обеде съедавшая не более шести зернышек риса, как Амина, приятельница джиннов, в "Тысяче и одной ночи", без свидетелей весьма энергично орудовала ножом и вилкой и поглощала основательную порцию бараньих котлет, тем самым уподобляясь в лицемерии многим другим светским девицам. Пен и майор от угощения отказались, но убранство столовой расхвалили на все лады, не забыв и модного словечка "очень строгий стиль". И в самом деле, здесь имелись голландские, с высокими спинками стулья семнадцатого века; буфет резного дерева — шестнадцатого; у стены — другой буфет, тоже резной, из деревянной отделки церкви в Нидерландах, а над круглым дубовым столом — огромная церковная люстра; были тут и фамильные портреты с Уордор-стрит, и гобелены из Франции, щиты, двуручные мечи и секиры из папье-маше, зеркала, статуэтки святых и дрезденский фарфор — словом, ничего более строгого и вообразить невозможно. Из столовой дверь вела в библиотеку, где стояли подобранные по размеру бюсты и книги, глубокие кресла и бронзовые скульптуры в классическом стиле. Здесь, за надежным прикрытием двойных дверей, сэр Фрэнсис курил сигары, читал "Беллову жизнь" и засыпал после обеда, если не играл на бильярде в одном из своих клубов и не понтировал в игорных домах близ Сент-Джеймс-стрит.
Но что могло сравниться со строгим великолепием гостиных? Ковры там были столь толстые и пушистые, что нога ступала по ним бесшумно, как тень; на белом их фоне цвели розы и тюльпаны величиной с постельную грелку; в живописном беспорядке расставлены были стулья высокие и низкие, стулья кривоногие и стульчики до того хрупкие, что под стать только сильфиде, столики маркетри, на которых громоздились диковинные безделушки, фарфор всех веков и всех стран, бронза, кинжалы с позолотой, альбомы, ятаганы, турецкие бабуши и коробки с парижскими конфетами. Где бы вы ни сели, из-за вашего плеча выглядывали дрезденские пастушки и пастушки. И были там еще голубые пудели, утки, петухи и куры из датского фарфора; были нимфы кисти Буше и пастушки кисти Греза, до чрезвычайности строгие; были муслиновые занавески и парчовые портьеры, золоченые клетки с попугаями — два какаду, тщетно старающиеся перекричать и переболтать друг друга; часы с музыкой на подзеркальнике, и на камине — еще одни часы, с боем, — как у колокола Большой Том, — словом, там было все, чего может требовать богатство и что может изобрести утонченный вкус. Лондонская гостиная, обставленная без оглядки на расходы, — это, безусловно, одно из самых возвышенных и любопытных зрелищ нашего времени. Римляне Восточной империи, прелестные графини и маркизы Людовика XV — и те не могли бы проявить столь изысканного вкуса, как наши современники; и всякий, кто попадал в парадные комнаты леди Клеверинг, бывал вынужден признать, что они великолепны и что такого "строгого" убранства не увидишь даже в самых красивых гостиных Лондона — ни у леди Харли Квин, ни у леди Хэнуэй Уордор, ни у миссис Ходж-Поджсон, супруги прославленного железнодорожного магната.
Бедная леди Клеверинг мало смыслила в таких вещах и на окружавшую ее роскошь взирала без должного почтения.
— Я знаю одно — что денег на это ухлопали пропасть, — сообщила она своему гостю, — и не советую вам садиться на те вон золотые стульчики. Я сама один продавила в тот вечер, когда у нас был второй званый обед. И что вы раньше к нам не зашли? Мы бы и вас пригласили.
— Вам было бы, вероятно, очень интересно посмотреть, как мама сломала стул, правда, мистер Пенденнис? — спросила милочка Бланш с недоброй улыбкой.
Она сердилась, потому что Пен смеялся и разговаривал с ее мамашей, потому что ее мамаша, расписывая дом, несколько раз попала пальцем в небо… да мало ли еще почему.
— Я бы с радостью помог леди Клеверинг подняться, — с поклоном отвечал Пен.
— Quel preux chevalier! [71] воскликнула Сильфида, тряхнув головкой.