Фидель вместе с Петром Мироновичем по ступенькам поднялись на самый верх кургана. Но спускаться Фидель решил не по ступенькам, а прямо вниз по косогору. На нём были ботинки военного образца с рифлёной подошвой. Пётр Миронович, такой же высокий, не отставал от него, хотя на нём были обычные ботинки. А все остальные, одетые для банкета, буквально катились вниз по траве. Пётр Миронович, тоже в костюме, спокойно спустился, ни разу не поскользнувшись.
Вообще надо сказать, что второго такого человека с таким потенциалом, как у Машерова, больше не было. Он никогда ни на кого не повышал голос. Но все знали, что если не устранить недоработки, он примет решение. И все чувствовали себя за его спиной как за глыбой».
Машеров проявлял высочайшую требовательность, даже известную жёсткость к чиновникам, особенно если это были работники высшего эшелона власти — ведь они были на виду всего народа, по ним люди судили о партии, её деятелях и рядовых коммунистах. Он не терпел и пресекал недобросовестное отношение к своим обязанностям, невыполнение обязательств и нарушение морально-этических норм. Малейшее нарушение закона и законности встречало с его стороны суровую реакцию. Так, по требованию Машерова лишились занимаемых должностей прокурор республики, первый секретарь ЦК ЛКСМ Белоруссии, секретарь Минского обкома партии. Были сняты с работы председатель одного из райисполкомов Минска, ряд сотрудников Мингорисполкома. В Витебской области первый секретарь райкома партии решил сменить себе хорошую квартиру на еще лучшую, за что лишился должности. Ещё один нашумевший эпизод — уголовное дело на директора Минской плодоовощной фабрики и по факту махинаций с металлом и овощами.
«Пётр Миронович очень большое внимание уделял работе правоохранительных органов, — считает генерал-майор Красновский. — Он постоянно вызывал к себе и министра внутренних дел, и начальника минского управления КГБ. А я уже был его заместителем. Поэтому периодически и меня приглашали на эти совещания, на которых Пётр Миронович прямо и без обиняков высказывался по наиболее больным вопросам: “Ребята, у нас начинает появляться организованная преступность. И я прошу вас навести порядок. В противном случае я сам буду вмешиваться”. А это был тот период 70‑х годов, когда Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов начинал борьбу с коррупцией. То есть Пётр Миронович все время держал руку на пульсе, особенно в работе с МВД и УВД. Я это хорошо знаю, потому что сын начальника УВД Минского горисполкома генерал-майора Пискарёва Виктора Алексеевича (с 1983 года генерал-лейтенанта, начальника ГАИ МВД СССР, с 1984 года министра внутренних дел Белорусской ССР) работал у меня. Генерал Пискарёв был очень жёстким человеком, и Пётр Миронович поддерживал эту жёсткую линию. Ведь по всей стране начались проявления взяточничества, местничества, халатности, появились “цеховики” и оргпреступность. А в Белоруссии этого не было — ни одного крупного дела. Потому что Пётр Миронович интересовался каждую неделю состоянием дел в сфере борьбы с организованной преступностью».
У Брежнева, в ближний круг которого входили Щёлоков и Чурбанов, возглавлявшие всю довольно коррумпированную систему МВД, к Машерову было довольно хорошее отношение. Брежнев часто звонил ему, советовался с ним, общался с ним, приглашал на охоту в Завидово. Но при этом в фаворитах у Брежнева были Узбекистан, Казахстан и Краснодарский край. Особенно Медунов, первый секретарь Краснодарского крайкома партии. Сказывалось и влияние украинской группировки в ЦК КПСС, косо смотревшей на белорусских коллег.
Были в ЦК КПСС и те, кто откровенно не любил Машерова. Ходили слухи, что у Михаила Андреевича Суслова был помощник, который отслеживал все шаги Петра Мироновича, анализировал его выступления, доклады, искал неточности, нестыковки. Глубокие, тщательно продуманные, во многом новационные и смелые взгляды Машерова, его авторитет и популярность в народе вызывали раздражение, а то и недоброжелательность главного идеолога страны, а его советники частенько подчеркивали наиболее нетривиальные, а потому и спорные положения речей Петра Мироновича красным карандашом и клали Суслову на стол.
Почти десять лет добивался Машеров для столицы Белоруссии заслуженного статуса «Города-героя», против чего категорически выступал Подгорный. И только в июне 1974 года появился соответствующий указ. Но вручать Золотую Звезду Брежнев приехал в Минск спустя ещё четыре года.
«После торжественного собрания Брежнев всё время был чем-то недоволен, — вспоминает Красновский. — На праздничном ужине он не выступал, через 15 минут поднялся и уехал на вокзал. Вся элита вынуждена была поехать за ним. На вокзале, ни с кем не прощаясь, в том числе и с Машеровым, он поднялся в вагон и больше не появлялся. Всё руководство Белоруссии в полном составе стояло около получаса, пока поезд не тронулся. Я очень хорошо помню, что подошел к Машерову и спросил его: “Пётр Миронович, как это понимать?” На что он ответил: “Валерий, не забивай голову”.
По своей натуре Машеров был бессребреником. И по этой причине сблизился с Андроповым, с которым они стали единомышленниками. Я помню, как к Машерову первый раз приехал заместитель Андропова, начальник Второго Главка (контрразведка) Григорий Фёдорович Григоренко. Я организовывал их встречу с Машеровым и сопровождал Григория Фёдоровича к Петру Мироновичу. Он зашёл к Машерову и пять часов оттуда не выходил. Они оба прошли войну, Григоренко был сотрудником “Смерш”, мастером радиоигр, поэтому они быстро нашли точки соприкосновения. Григорий Фёдорович был решительным позитивным человеком, который возглавлял контрразведку Советского Союза с 1970 года. И когда он увидел Петра Мироновича в качестве энергичного руководителя, болеющего за свой народ, он был просто очарован. Они стали часто созваниваться. И когда Пётр Миронович бывал в Москве, они обязательно встречались. А если Григоренко приезжал в Минск, мы каждый раз шли к Машерову.
Ситуация была такова, что когда Пётр Миронович явно пошёл на премьера вместо Косыгина, то он потихоньку начал сдавать дела и для этого встречался с людьми. Но когда приезжал Григоренко, помощники вынуждены были отменять эти встречи, потому что никто не знал, когда Григоренко выйдет. Уже позднее в Москве, когда Григорий Фёдорович лежал в больнице и я каждый день бывал у него, он мне рассказал о своих беседах с Петром Мироновичем во всех деталях. Машеров открыл руководителю контрразведки страны целый пласт тайной борьбы с засылаемой в партизанские отряды агентурой абвера, СД, полевой жандармерии и тайной полевой полиции, которая готовилась в различных “школах гестапо” на оккупированной территории Белоруссии. Григоренко говорил о Машерове, что это был “золотой человек”. Необыкновенно коммуникабельный, очень серьёзный, необычайно глубокий. А Григорий Фёдорович редко ошибался в людях.
Что касается Андропова, то Пётр Миронович и Юрий Владимирович нашли друг друга, тем более что их обоих в своё время выдвигал один и