…звенящая тоска по полету, по ледяному ветру высоты, по распахнутым крыльям — уже-несбыточное, не взлететь…
Он видел только бледное, отстраненно-вдохновенное лицо в трепетном звездном мерцании — лицо творившего эти мучительно-прекрасные чары, — не чувствуя, что сердце останавливается. Он умирал и рождался в этой музыке, взлетавшей ввысь звездной стремительной спиралью, он терял себя — но это не было страшно, ничто уже не было страшно: пусть не выдержит сердце — только бы струна не оборвалась…
Музыка умолкла внезапно на горькой высокой ноте, и тот, кто играл, не открывая глаз, медленно опустился в кресло, бессильно уронил руки. Лицо его было смертельно-бледным, дыхание — почти неслышным, и Гортхауэру вдруг стало страшно того, что не может остаться в живых создавший такое: ведь это то же, что создать мир… Он смотрел — и не узнавал знакомого лица. Этот человек не был ни Учителем, ни Создателем его: он был иным, и как назвать его сейчас, Гортхауэр не знал; даже то, что приходило в голову, — шорох-шепот, звон тонких льдинок, шесть приглушенных неуловимых серебряных нот — Тэннаэлиайно, ветер-несущий-песнь-звезд-в-зрячих-ладонях, — даже это было не то. Он хотел подойти — и не мог. Хотел позвать, окликнуть — и не знал, как…
…Я увидел сердце твое — нет печальней звезды, и пламени нет светлей…
Я увидел сердце твое — и не смею коснуться рук, ибо боль боюсь причинить Сердцу Мира…
Я увидел сердце твое, и в душе моей слов больше нет, кроме тех, что сказать посмел -
Я увидел сердце твое…
Он не видел ни крови на струнах, ни вздрагивающих от непереносимой боли искалеченных рук. Он стоял на пороге и повторял про себя: «Я увидел сердце твое…» — не осознав, в какой момент произнес это вслух.
Сидящий медленно повернулся к нему, не открывая глаз.
Ортхэннэр…
Кажется, он тоже не хотел говорить вслух — а может, просто не было сил; обычно они редко говорили мыслями.
Я… здесь…
Ты — слышал?..
Я… да, прости… Я не должен был…
Он заставил себя подойти — и опустился на каменные плиты у ног сидящего, хотя мог сесть рядом.
Как… ее зовут?
Он почти неосознанно подумал — она, словно о живом существе, словно о женщине.
Лаиэллинн.
Песнь, уводящая к звездам? — скорее Ийэнэллинн, Боль Звезды, ставшая песней…
Тень мысли.
Мысль, похожая на бледную улыбку, — в ответ.
Она умеет и смеяться…
Не верилось.
…это я — не могу.
Гортхауэр опустил голову.
Когда-то умел…
Рука поднялась, словно Изначальный хотел коснуться склоненной головы сидевшего у его ног фаэрни, — и снова бессильно упала.
Прости.
Тебе… наверно… надо остаться… одному…
А хватит ли сил уйти, если…
Не уходи, Ортхэннэр.
И — еще два слова, почти неразличимых.
ПЕСНЬ: Изгнанник
458 год I Эпохи — 462 год I Эпохи,
ноябрь — декабрь
— Повелитель Воинов! — прохрипел человек и рухнул к ногам Гортхауэра. Фаэрни вскочил, инстинктивно стиснув рукоять меча.
— Что?! Что произошло, говори?
— Артаир… и Тавьо… оба… — человек закрыл лицо руками.
Он понял без объяснений.
— Где?
— Я… покажу…
— Воды с красным вином ему, — отрывисто проговорил Гортхауэр. — Свежих коней… кони пройдут там?
Человек, захлебываясь, жадно пил воду, чуть подкрашенную вином. Кивнул; глаза у него были как у побитой собаки.
— Как же так, Айанто? — почти шепотом. — Скажи… как же?.. Сегодня только он мне про волчат своих рассказывал, смеялись все… как же?..
Старшего, Артаира, узнать можно было только по одежде и рыжевато-золотым волосам: удар меча рассек лицо. На лице младшего навсегда застыло выражение растерянности и какой-то детской обиды; две стрелы с зеленым оперением пронзили тело — под ключицей и в сердце. Гортхауэр осторожно, словно боясь причинить боль, извлек одну из раны.
— Бараир, — ровно и страшно.
Эти двое были его учениками, и Тавьо лишь недавно принял меч воина. Гортхауэр поднялся, все еще сжимая в руке стрелу.
— Велль знает?
— Нет, Повелитель.
— Скажите… нет, я сам скажу ему. Потом — предводителя ирхи ко мне.
Объяснять ничего не пришлось, и напрасно фаэрни подыскивал слова. Опустив глаза, Велль сказал с порога:
— Я знаю. Брата убили. Позволь проститься с ним.
Когда-то их подобрали в лесу — продрогших, голодных оборвышей, испуганно смотревших на Черных Воинов. Тавьо хотел быть с Гортхауэром — и тот позволил это, разглядев в мальчишке будущего воителя. Велль остался в Аст Ахэ — этого хотел Учитель, видевший странный и горький дар, которым наградила того судьба. Но братьям разлука оказалась не по силам. Так Велль пришел в отряд Повелителя Воинов. Стремительного, мальчишески дерзкого Тавьо, пожалуй, любили больше, чем его молчаливого и замкнутого брата, но Гортхауэр, сам не заметив того, привязался к обоим. И теперь один был мертв, другой — сломлен горем.
Они были близнецами и ощущали себя единым целым. И оставшемуся в живых казалось — он совсем один в мире, смерть просто забыла о нем.
…К Бараиру Гортхауэр относился со своеобразным мрачноватым восхищением; пожалуй, ему даже нравился этот предводитель изгнанников, умевший быть и безрассудно-отважным, и холодно-рассудительным. В чем-то они были похожи, а зачастую — когда дело касалось банд уруг-ай — становились едва ли не союзниками. Но сейчас Гортхауэр не хотел помнить об этом. Кровь за кровь? — что ж, он последует закону мести. Изгнанники мстят за смерть своих близких, и им нет дела до того, кто перед ними, виновные или невиновные, ирхи или люди; для них и те, и другие — прислужники Врага. И почему он, Гортхауэр Жестокий, должен щадить их и помнить о том, что они тоже — по-своему — сражаются за правое дело?
Холоднее вечных льдов голос Повелителя Воинов, неподвижно, как каменное изваяние, его лицо:
— Они должны умереть.
— Повинуюсь, Великий… — предводитель ирхи дрожит под жестким взглядом.
— Женщин и детей не трогать. Ответишь головой.
— Повинуюсь…
— Бараира взять живым. Если не удастся — принесешь его кольцо. Оно будет доказательством того, что приказ выполнен, — хрустнуло в пальцах древко стрелы с зеленым оперением. — Ты понял?
— Да, Великий.
— Иди.
…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды некогда благословила Мелиан, владычица Дориата, — так говорят Люди. Тарн Аэлуин, берега твои — последний приют Бараира и тех его воинов, что еще остались в живых…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});