Читать интересную книгу Андрей Ярославич - Ирина Горская

…Сошли с корабля и двинулись к резиденции ярла Биргера. Сначала ехали на конях берегом морским. Волны перекатывались округло, устремлялись к берегу. Внезапно Андрей не смог сдержать изумленного возгласа. Все оборотились к нему. Вытянутой рукой указывал он на море. Ближние Андреевы также были изумлены. Далеко в волнах мелькнули женские фигуры, полнотелые, с обнаженными грудями. Хайнрих Изинбиргир и его воины усмехались. Хайнрих подъехал к Андрею.

— Неужели это и есть морские девы? — спрашивал Андрей взволнованно, искренне. — Я слыхал, твои дружинники говорили о них…

— Это всего лишь тюлени, животные моря, — пояснил Хайнрих. — В море много чудес. Как-нибудь снова пойдем с тобой на корабле, я покажу тебе китов — это преогромные зубастые рыбы, воду они выпускают из пастей высокими фонтанами…

Над берегом нависали темные скалы, и тучи птиц вились над ними, громко крича. Это были гаги, выстилавшие свои гнезда мягчайшим пухом. Люди лазили на высокие скалы — добывать гагачий пух, но это было не так легко, можно было и сорваться вниз.

Долго ехали пустынным берегом, после встретили рыбаков, которые ловили треску. На крепкие длинные бечевы прикреплены были лесы с крючками, на каждой бечеве — более тысячи лес. Такие сети забрасывали в море почти на полдня. А вытянув сети, тотчас принимались потрошить рыбу, распарывая быстрыми движениями ножей до самого хвоста. Отрезанные головы кидали в бочки, после они пойдут на корм скоту. Особые бочки наполняли икрой. Хайнрих отозвал в сторону главу рыбаков и говорил с ним. Андрей загадывал: если местные встречные жители будут принимать его и его ближних хорошо, стало быть, и Биргер не окажет ему дурного приема… Поодаль на жердях вялилась распластанная рыба. Хайнрих сказал, что можно спешиться и отдохнуть. Глава рыбаков повел их под навес. Угостили их икрой, вяленой рыбой и соленой — из бочки — треской, которая называлась «лабардан». Рыбаки подошли к навесу и смотрели, тихо переговариваясь. Дивились тому, что Маргарита и Марина прикрывали лица концами головных платков, смущенные пристальными взглядами чужих мужчин. Здесь, в этих северных краях, женщины никогда не прикрывали лица…

Двинулись от моря в глубь земель ярла Биргера. Древесные заросли — сосны, ели, северные березы — напомнили Андрею родные места. Хайнрих сказал, что дальше— южнее — растут и дубы и буки. После выехали вновь на равнину. Обломки скальные поросли мхом седым и низкорослыми деревцами. Андрей уже знал от Хейнриха, что еще дальше — но уже на севере — пасутся бескрайние стада северных оленей. А здесь камни и скалы будто нагромождены были руками сказочного великана, и называли такие нагромождения «скугами», и трудно было здесь обрабатывать землю.

Упсала — прежний стольный город — увиделась почти безлюдной, заброшенной. Проехали мимо городских стен туда, где стеной высились вечнозеленые сосны и пенился водопад, пленительный высотой, силой и красотой.

— Трольгетта — Шапка Великана, — показал на ниспадающий водный поток один из дружинников Хайнриха…

«Должно быть, того самого великана, который нагромоздил скуги…» — подумалось Андрею.

Спешились и глядели на водопад. Андрей почувствовал, что жена его печалится. Может быть, под этим северным небом ей сейчас вспомнилось невольно высокое голубое небо над Карпатскими горами, звонкое течение южных вод… Андрей взял ее за руку и подвел к своему коню. Взобрался в седло и протянул ей руку. Посадил ее на седло перед собой, и она прижалась лицом к его груди… Мерный стук его сердца, исходящее тепло его тела наполнили Вселенную…

— Возьми и ты меня… — сказала Маргарита мужу — тихо и грустно.

И Константин, ни на кого не глядя, поцеловал ее в губы и взял на свое седло.

Два свободных коня шли в поводу…

Речки вытекали из озер и в озера вливались. Потянулся озерный край — Зюдерманландия. Самые большие озера в землях Биргера — Веттерн, Мелар и Венерн, из которого вытекает Гота — самая большая река. Встречались в пути и другие водопады. Солнце не заходило, и ночи были светлые. И солнце полночное зыбкую дорогу высвечивало в озере.

— Сейчас не заходит солнце, — говорил Хайнрих, — а зимою оно не будет восходить, и сделаются ночные морозы — «железные ночи»…

А после им снова пришлось подняться в горы. Склон был пологий, и по-прежнему было так странно светло — полночное солнце… И внизу оставались луга, леса, голые камни и море, где плещут волны да кричат хищные чайки…

Тимка осторожно тронул Андрея за рукав, похвалил местных лошадей — отважные, умные лошади переступали по острым шатающимся камням, словно бы сознательно рассчитывая каждый шаг…

Широкий луг, поросший сочной зеленой травой, простерся. Хайнрих приметно обрадовался.

— Вот уже и наше пастбище, Андерс! Худо-бедно, а пятнадцать коров мы выслужили у ярла своей кровью!

Ирония его была чуть злой, и непонятно было, посмеивается он с горечью над собой или хочет о чем-то предупредить Андрея…

Большие коровы разбрелись по лужайке. Иные легли. Хайнрих досадливо показал на них Андрею:

— Нельзя позволять коровам так залеживаться, плохо доиться будут! — Он приложил ко рту ладони и закричал: — Эге-эй!..

Горное эхо усилило и повторило его громкий возглас. Только теперь заметил Андрей поодаль две хижины— одна против другой. Из хижины выбежала девушка и, прежде чем увидеть Хайнриха, увидела коров лежащих и кинулась к ним, размахивая веревкой на палке и громко вскрикивая, — спешила поднять их. Следом за первой показалась из хижины вторая девушка. Эта, казалось, не спешила, движения ее виделись горделивыми и оттого — замедленными, смотрела она прямо и чуть жестко, голова была гордо вскинута. На обеих девушках была почти одинаковая одежда, но эта, вторая, одета была ярче и богаче — темно-синяя юбка с широкой зеленой каймой, белая рубашка тонкого полотна и платок шейный, вышитый золотом. Шапочка маленькая, и тоже золотом шитая, не прикрывала пышных волос. Но особенно поразили Андрея видневшиеся из-под юбки ноги в красных шерстяных чулках и кожаных башмачках. Нигде прежде ему не приходилось видать подобной женской одежды, чтобы не прикрывала ноги… Вспомнилось далекое — Ефросиния за книжным налоем — нежные ступни… Но то было одеяние домашнее…

Меж тем Хайнрих и девушка увидели друг друга. Он спрыгнул с коня. Лицо ее просияло. Хайнрих ласково обнял ее, она, смеясь, целовала его шею и щеки… Он о чем-то спрашивал ее, она отвечала. Обняв ее за пояс, он повел ее к Андрею и его ближним, покамест не спешившимся. Должно быть, ей показалось, что он подвел ее слишком близко. Она отвела его руку, немного отступила и поклонилась изящно и торжественно. И странно было видеть на лугу, под открытым небом, этот изящный торжественный поклон. Хайнрих засмеялся и потянул ее за руку.

— Андерс, это моя младшая сестра Тина! — Он снова обернулся к ней. — Но как ты здесь, на пастбище, почему? Как дед? Здоров?..

Он спрашивал быстро, но она отвечала странно медленно и поглядела долгим взглядом на Андрея и его спутников…

— Дедушка здоров, заждался тебя. А я здесь, потому что уже все знают, ты едешь. Захотела встретить тебя и раньше всех взглянуть на гостей…

— Да слезайте же с коней! — Хайнрих нетерпеливо махнул всадникам. — Эй, Герута, покажи коновязь и проводи в дом!..

Подбежала девушка, подымавшая коров. Привязали коней и вошли в хижину. Андрей успел заметить, как Хайнрих отвел сестру в сторону и снова, должно быть, расспрашивал о делах домашних…

В хижине у стены громоздились ивовые обрубки — на топливо. Сенник покрыт был пестрыми домоткаными одеялами. Из посуды глаз тотчас ухватывал большой медный котел и большую же сковороду. Герута, молодая батрачка, принесла из соседней хижины, служившей кладовой, сыр, масло и молоко…

Андрея неприятно удивили его жена и Маргарита. Первая вдруг стала держаться гордо и даже высокомерно — княгиня! И Маргарита охотно принялась услуживать ей, показывая всем своим видом, что и сестра Хайнриха и молодая батрачка должны последовать ее примеру. Андрею это показалось неуместным и потому вызвало досаду, он-то настроился на дружеский лад. Вошел Хайнрих, сел рядом с ним на пеструю покривку и тихо сказал, что вести хороши: все полагают, что ярл примет Андрея с почестями, как правителя, пусть и в изгнании…

Андрей посмотрел на Тину. Брат и сестра не были похожи. Девушка могла почитаться идеалом северной красоты — лицо белое, как белый снег; волосы и брови черные, как вороново крыло; румянец алый, словно красная кровь… О подобной красоте пели на корабле воины… Черты Тининого лица были настолько правильными и четкими, что даже казались чуть жесткими… Андрей заметил, как вдруг мрачнело ее лицо, когда она отворачивалась или полагала, что на нее никто не смотрит. Это выражение внезапной печали смягчало жесткость в ее чертах. Андрей вспомнил, что ведь она вдова, молодой муж ее убит; а ей должно быть не более девятнадцати лет… Ему сделалось жаль ее, он улыбнулся ей мягко…