Читать интересную книгу Андрей Ярославич - Ирина Горская

Остается лишь терпеть… Андрей чувствовал, что повлиять на этого человека никак не сможет. Конечно, заговорит о помощи, о возможном походе свейского войска на Александра, в помощь Андрею… Но не сейчас, не сейчас…

Четыре года Андрей прожил у ярла Биргера. Тотчас после их первого разговора было предоставлено жилье Андрею и его ближним. Как вошел он в это жилье, где ни лавок, ни столов не было поставлено, одни лишь сенники; и он глянул на потолочные балки закопченные, а топилось по-черному… и вспомнил роскошь дворца в Галиче, и почувствовал такой стыд!.. Не смел глаза поднять на жену. И она почувствовала, каково ему; и принялась отдавать приказания таким веселым и довольным голосом, будто все хорошо и они готовятся возвратиться во Владимир. И от этого ее голоса еще стыднее сделалось ему… С большим кувшином она пошла к дворцовому колодцу, одна, без Маргариты, которая выметала сор тем временем. Андрей опустился на сенник и закрыл лицо ладонями… Господи! За что все эти муки унижения?! Быть может, он поступил неверно, ударившись в бега? Надо было до последнего биться и погибнуть… Погибнуть, погибнуть… Или с твердостью души он должен все эти муки унижения вынести, как выносил святой Андрей Константинопольский насмешки и глумления над ним горожан Царьграда… Тимка тяжело, с кряхтеньем, сел рядом с Андреем, руку положил ему на плечи. Заговорил, как хорошо будет здесь охотиться зимой… Андрей вздохнул, отнял от лица ладони… Подошли Константин, Алексич и Василькович и наперебой принялись говорить, что назавтра наказано сбирать вече — собрание народное, которое здесь «тингом» зовется; и на том тинге решено будет, как примут Андрея, русского конунга, но на самом деле все уже заранее решено и остается лишь потерпеть немного… Все знали обо всем, один Андрей ничего не знал… Да, остается лишь терпеть… И пусть народное собрание подтвердит решение правителя, ежели здесь так заведено…

И все так и вышло. На тинге решено было принять русского конунга с честью. Андрей заметил на многих лицах выражение доброй жалости. Жалели его. И он уж не знал, хорошо это или унизительно. Пожалуй, хорошо. Теперь ему предоставили в замковом дворе большой деревянный дом в два этажа с галереей и своим двором. Дали ему людей в услугу, жене его дали прислужниц. От ярла отпускали Андрею содержание достаточное. Вместе с самыми знатными своими приближенными ярл принимал его. Андрею дали под начала молодую дружину. Поселили его дружинников на дальнем конце большого замкового двора в большой избе с нарами, набитыми по стенам. Дружинники Андреевы не были местные парни, а самый разный наемный народ — немцы, франки, италийцы даже; всякий мог поведать о своей жизни занятную и даже и трагическую историю, все такие же беглецы, изгнанники, бродяги, каким теперь мог себя полагать и сам Андрей. Он с ними ладил, старался говорить с каждым на его родном наречии. Любили Андрея. Отчаянные были. Невольно вспоминал Андрей, как брат его Александр (все Александр да Александр, не уйти от него!) звал дружинников своих «главорезами». А вот ныне и у Андрея — свои «главорезы». Андрей видел, что и его и дружинников его поселили так, чтобы они были в окружении верных людей Биргера. Стало быть, чуть что — изрубят мечами в куски. Но Андрей предпочитал о таком обороте не думать понапрасну. Для него эти подначальные ему дружинники были хорошие, славные ребята, особенно италийцы, которые чудеса рассказывали о своих родных городах, где стены церквей расписаны прекрасными картинами, а море теплое, и большой красивый город есть, где вместо улиц — реки, и по этим улицам-рекам на лодках плывут… Андрей выучился двум песням италийским — о лодках, о теплом синем море; и порою напевал тихонько или насвистывал…

Теперь его жизнь была — жизнь наемного воина. Он чувствовал, как огрубел, о книгах и помину не было. К счастью, никаких самостоятельных решений от него не требовалось; он получал приказ и шел со своими людьми, действовал по приказу. Было несколько походов на финские, чудские и на норвежские земли. И участвуя в этих походах, Андрей знал, что затрагиваются интересы Александра. Но теперь Андреем все чаще овладевало совсем особенное настроение. Более не хотелось ему оценивать, взвешивать, погружаться в размышления, винить себя. Радостно было сознавать, что он причиняет Александру досаду, мешает! Злая это была радость, но радость… В походах сталкивался только с чужими воинами, с мужчинами оружными. Занимали несколько раз и селения, но людей, женщин и детей, там уже не оказывалось. Отводя взгляд, Андрей предупредил Васильковича, Алексича и Константина, чтобы те ни в чем не ограничивали воинов; ежели представится возможность грабежа или насилия — пусть! И чтобы никаких жалоб Андрею от обиженных. Это поход, и у воинов есть свои права!..

Больших сражений, впрочем, не бывало. Но в стычках Андрей хорошо рубился, храбрость его ценили, говорили о нем. И меч и конь у него были новые. Меч он по-прежнему звал Полканом, а коня — Златом, хотя этот конь гнедой был. Однажды Андрея рубанули по плечу, повредили кольчугу, но до кости не достали, одну мякоть порезали. Жена очень о нем тревожилась, просила лежать, это его раздражало, и он нарочно не лежал, рана долго не заживала, и после ныло плечо…

Свейские воины Андрею глянулись. Многие из них были смелости безоглядной. Андрей видал даже таких, которые ходили в бой без панциря и щита, в одной рубашке; ему сказали, что в прежние времена таких воинов было много, это ныне поизнежились, каждому подавай кольчугу и щит!..

Порою Андрей раздумывал, как там в Галиче, что Даниил Романович? Но вести не доходили, слишком далеко остался Галич. Но Андрей, прознав о том, как хвалят его храбрость, положил себе заговорить с ярлом о возможной помощи против Александра. Неужели своим деятельным участием в походах ярла Андрей не заслуживает помощи? Уже несколько раз Андрей заговаривал, и обиняками пытался, намеками, и один раз прямо сказал ярлу… Но на тот один раз Биргер нахмурил брови, и Андрей поспешно и неловко перевел разговор на другое, не желал казаться докучным. А во все другие разы ярл отделывался словами ничего не значащими, какие можно было, если уж очень захотеть, принять за обещания, а можно было и не принимать…

А может, пора было бросить надежды пустые и просто жить этой жизнью наемного воина, исполнять приказания бездумно, выученные италийские песни насвистывать; хрустеть черемшой, чтобы десны не кровоточили; строганину уписывать за обе щеки и тогда Новгород припоминать, где впервые отведал, и припоминать Анку, Льва, отца, самое дальнее детство… и забывать тотчас…

Разве впервые поменялась его жизнь? Разве не привык он уже к этим долинам, и озерам, и речкам, и хвойным деревьям, к этому мягкому мху и жестким морозным «железным» ночам…

А охота здесь и вправду хороша была. В горах охотились на орлов больших, прозванных «королевскими». И после, накрепив орлиные крылья на шлем, Андрей вдруг ощущал себя совсем отчаянным и свободным…

Зимой пошли на лося. И сделалось несчастье. Уж после Андрей корил себя: зачем дозволил старому человеку, зачем не поберег… Или это было в Андрее последнее детское: вера в неодолимую силу, даже в бессмертие старшего… Поскользнулся, споткнулся конь Тимки. Падение было неудачным, бедренная кость справа оказалась сломана. Охотник пролежал два месяца, укутанный меховыми одеялами, и умер от слабости, все нараставшей и одолевшей его. Андрей плакал, всхлипывая громко, будто вновь оборотился в того малого Андрейку с княжого двора в Переяславле, во Владимире… Смерть старого охотника словно бы перервала последнюю нить, связующую с прошлым. Теперь вокруг Андрея оставались лишь молодые люди — Константин, Алексич, Василькович — устремленные в будущее… Жена хотела бы обнять его нежно, целовать, успокаивать; но не смела, не таковы были их отношения…

На пиры ярла всегда звали Андрея и сажали на хорошее, почетное место. Певцы пели и играли на инструментах струнных. Супруга и дочери ярла и супруги и дочери знатных приближенных его сидели за столами. Нарядные девушки подносили вино. Однажды кто-то спросил, почему русский конунг никогда не приводит жену. И ярл ответил вместо Андрея, что не в обычае на Руси — приводить жен и девиц на пиршества. Андрей только молча кивнул, будто подтверждая. А на самом деле просто не выдержал бы — целый вечер сидеть рядом с женой, видеть ее… Он, случалось, не видал ее по целым дням, по седмицам в покои ее не заглядывал…

Из пиров Андрей более любил мужские, дружинные. Перед началом такого пира, бывало, боролись, тягались на поясах, гоняли на лыжах. В большой палате и в шахматы игрывали…

Но внезапно Андрею делалось мучительно. Так остро и больно он себя ощущал беглецом безземельным. Ему казалось, все готовы унизить его… Однажды на мужском пиру один из приближенных ярла Хальфдансон, сильно опьянев, уселся рядом с Андреем, раскорячил ноги, раздвинул руки на столе, будто хотел столкнуть Андрея с лавки, и бормотал пьяным голосом: