Посвитный не слишком переборщил, сказав своему гостю, что природа его одарила щедро. Да, у Виктора Абросимова все было: и талант, и характер, и умение управлять людьми, и даже знания, большие, чем можно было предположить у столь молодого горного инженера. Часто он приводил в восхищение самого Петра Фомича: отдавал распоряжения верные и тонкие, брал меры мудрые, дальновидные. Но тут же, ради лишней тонны угля сегодня, нетерпеливо отшвыривал прочь то, что могло дать сотни тонн только через месяц.
Дать добычу сегодня, сегодня, сейчас, сию минуту! — вот куда был направлен теперь весь неукротимый темперамент Абросимова, все его недюжинные душевные силы, весь его энтузиазм.
Это был энтузиазм слепой, нерасчетливый, даже безрассудный, но, как всякий энтузиазм, он был заразителен. И он действительно воспламенил всех вокруг.
Первой жертвой этого энтузиазма пал молодой заведующий шахтой имени Сталина Вячеслав Беловежа, узкоплечий гигант с русой бородой и застенчивыми глазами.
Этого и следовало ожидать.
Беловежа сам был энтузиаст, правда несколько иного толка, чем Абросимов, и иного темперамента. Горел он торжественно тихим, святым пламенем и людьми командовать не умел. Ему суждены были подвиги солдата, а не военачальника. Но зато его энтузиазм был еще чище абросимовского: в нем и тени не было корысти или даже честолюбия. Он был — романтик.
С детских лет мечтал Вячеслав Беловежа о героической профессии, и, родись он в Севастополе, — он был бы моряком, в Архангельске — полярником, в Ташкенте — покорителем пустынь, в Сибири — золотоискателем. Но он умудрился родиться в тихих Лубнах, в семье землемера: старого земского интеллигента, человека строгих житейских правил и деспота, причем самого страшного деспота для своей семьи — деспота любящего и поэтому несправедливого.
Юному Беловеже пришлось выдержать жестокий бой с отцом за свое будущее. Отец хотел, чтоб Вячеслав пошел в Межевой институт, стал землемером; сын собирался в академию, мечтал стать штурманом дальней авиации. Они долго спорили, наконец, сын уступил небо, выбрал море; пошел на уступки и отец — предложил лес.
Помирились на горном институте; Беловежа-сын потому, что и в профессии горняка видел героическое; Беловежа-отец — оттого, что положение горного инженера всегда казалось ему солидным и обеспеченным.
Учился молодой Беловежа в Сталино, и учился хорошо. Профессия горняка ему полюбилась. Он с нетерпением ждал месяцев летней практики, — каждый раз встреча с шахтой была для него тихим и светлым праздником.
Но в нем, однако, совсем не было административной струнки, ни следа ее. Перед людьми он робел, подчиненных стеснялся. Его приказания всегда звучали как просьбы. Там, где следовало рассердиться, даже прийти в ярость, он только обижался. Упрекая виновного, он краснел сам. Шахтеры звали его меж собою «красной девицей». Его никто не боялся…
Ему с руки было бы место технического советника при администраторе, но уж никак не начальника. Собственно, на эту скромную роль он и был прислан сюда после института, но вскоре заведующий шахтой тяжко заболел, и Беловеже волей-неволей пришлось исполнять его обязанности. Исполнял он их и сейчас, к своему искреннему горю...
Меж тем шахта ему досталась трудная — старая. От ствола очистные линии ушли далеко, на восемь километров, и для поддержания выработок надо было много сил и средств. Все время приходилось крепить, крепить, крепить, тревожиться о кровле... Уголь здесь был хороший, коксующийся, длиннопламенный, но лежал он в слабых боковых породах. В нескольких лавах почва была «дующей». И это тоже делало ночи Беловежи бессонными. Каждый час можно было ждать несчастья.
Однако с горными стихиями он бы еще справился, перед ними он не робел. Он умел понимать молчаливые речи пластов, стоны, скрипы штреков, лая, знал повадки, капризы, характер этих каменных рек... Тут он был — дома.
Труднее было с людьми — в них Беловежа разбирался плохо.
Так обстояло дело, когда в трест был назначен Виктор Абросимов.
Вячеслав Беловежа был, может быть, единственным из всех заведующих шахтами, который встретил это назначение с безоговорочным восторгом. Имя Виктора Абросимова слишком много говорило его душе.
Впервые он услышал это имя среди имен других прославленных стахановцев еще в те дни, когда сам он сидел на студенческой скамье.
Сразу же явилось искушение бросить институт и идти к Стаханову или Абросимову проситься в их бригаду.
«К чему учиться по устаревшим уже учебникам, — взъерошенно думал он, — когда там, в лаве, а не тут, в институте, настоящая теория, настоящая жизнь, настоящая слава?»
А к славе юный Беловежа был очень и очень неравнодушен.
Есть глубокая разница между честолюбцем и искателем славы. Честолюбец добивается почета и высокого места на лестнице единственно ради удобств и наслаждений жизни. Бескорыстный же искатель славы, каким был и остался Беловежа, ни о каких удобствах и не думает; он жаждет только подвига. Он охотно и не задумываясь пойдет на смерть ради бессмертия. Он готов даже на безыменный подвиг, на подвиг, которому заведомо суждено остаться неизвестным. Ему нужно славное дело, а не звон славы; ему слава нужна не для мира, а для самого себя; не затем, чтоб восхищать толпы, а затем, чтоб спокойно сказать одному себе: я свершил!
Разумеется, Беловежа не оставил института: эти ребячьи мечты ему самому скоро показались смешными. Но имя Виктора Абросимова навсегда осталось в душе одним из самых дорогих имен.
И вдруг этот Виктор Абросимов оказывается его прямым и непосредственным начальником! Какая удача! С робостью и волнением влюбленного ждал Вячеслав Беловежа первой встречи. Она состоялась, и Вячеслав был окончательно покорен.
Все в герое импонировало ему: властность Абросимова, его умение командовать людьми, его решительность, его крутой нрав, даже его грубость, которую для себя Вячеслав тут же наименовал мужественностью, — всего этого в самом Беловеже ни капли не было, несмотря на его густую бороду и гигантский рост. После этой встречи герой стал кумиром.
Для мечтательного Беловежи ничего не стоило создать из Виктора живой идеал горняка. Ведь Абросимов не только учился, он и сам уголь рубал! Да, он был простым шахтером, а стал управляющим трестом. Не каждому же выпускнику дают сразу трест. Значит, Виктор — человек особенный! Он сумел прославиться, рубая уголь, — одни среди миллиона шахтеров. Какая же слава ждет его теперь? Это даже предсказать трудно... И скромный Беловежа только об одном и мечтал сейчас: стать верным оруженосцем при этом славном рыцаре.
Указания, которые дал ему на первом совещании управляющий трестом, немедленно стали для Беловежи законом. Он старательно записал их в свою ученическую тетрадь. Вернувшись на шахту, он рьяно начал их выполнять. Подражая Виктору, он даже прикрикнул несколько раз на нерасторопных и ленивых десятников и при этом не смутился, не покраснел! Он взялся за продвигание штреков так горячо, что даже проходчики изумились — такого они еще не видывали! Он вложил в эти штреки всю свою душу. Ведь сам Абросимов указал на них как на главное звено.
С добычей на шахте между тем стало еще хуже, чем было. Но и это не привело Беловежу в панику. Главное — штреки! Главное — навести порядок в шахте! И он наладил этот порядок с такой любовью, словно готовил гнездышко для новобрачных. При этом он втайне мечтал: вот заглянет на шахту Виктор, посмотрит и — может быть — похвалит. Он этой встречи нетерпеливо
Но Абросимов приехал, посмотрел и — ничего не сказал. А когда выехали на-гора, свирепо напустился на бедного Беловежу:
— А добычь? Добычь где?
— Вот наведем порядок... — пролепетал Беловежа. — И тогда...
— Порядок? А что мне в твоем порядке? — взревел управляющий. — Мы не милиционеры, мы — горняки. Мы не порядок должны на улицах наводить, а уголь давать. Где уголь?
Беловежа только руками испуганно развел. Он был совершенно сбит с толку.
— А вот я научу тебя, как уголь брать! — внезапно успокоившись, сказал Виктор. — Садись! — и он откровенно выложил, каких мер от него ждет: штурма, натиска!
Что-то тревожно екнуло в эту минуту в инженерской душе Беловежи, на секунду явилось даже сомнение. Но он тут же и подавил его. Кумир не может быть не прав. Он знает, что делает.
И он преданными, влюбленными глазами посмотрел на Виктора. За ним он готов был и в огонь и в воду.
Виктор заметил эту влюбленность и — оценил ее. Они расстались друзьями.
Скоро Беловежа сделался ему необходим, как и Посвитный. В минуты тревожных сомнений и треволнений, — а они все-таки случались у Виктора, и даже еще чаще, чем прежде, — он приезжал то к одному, то к другому на шахту. И Посвитный тотчас же угощал его тонким букетом льстивых слов, ахал, пророчил, ворожил... А Беловежа не говорил ничего. Он только смотрел на Виктора восхищенно и преданно. И Виктор возвращался к себе в трест успокоенным.