– Как у вас здорово, мистер Килкуллен!
– Это моя радость и гордость, мистер Розмонт.
– Ничто так не увлекает, как сад, не так ли? Моя жена англичанка, и она иногда целыми днями копается в земле на нашей загородной вилле. Джорджина сказала мне, что у вас есть розовый сад, о котором все говорят.
– Благодарю. Он причиняет мне много хлопот, но стоит их. Так о чем же вы хотели поговорить со мной, мистер Розмонт? – спросил Майк, стараясь как можно скорее вылезти из этого словесного болота.
– О вашем будущем, мистер Килкуллен.
– Занимаетесь страхованием жизни, мистер Розмонт?
– Не совсем так, мистер Килкуллен. Вы так проницательны и осторожны, что вам и не нужна никакая страховка.
– Как так?
– Все хозяева вокруг вас, вверх и вниз по берегу, чьи семьи обосновались здесь в конце прошлого столетия и даже в начале этого, продают землю и становятся богатыми, в то время как вы сидите на вашей земле, живете в комфорте и не расстаетесь ни с одним акром.
– «Живете в комфорте». Вы так понимаете выращивание скота?
– Насколько я понимаю в скотоводстве, если земля, которой вы владеете, свободна от обязательств и долгов и вы не занимаете денег под залог, ваши дела идут прекрасно. Предположим, у вас четыре тысячи голов скота – верно, мистер Килкуллен? – и девяносто процентов приносят телят каждый год. Это тридцать шесть сотен телят. В хороший год, ко времени, когда они вырастают настолько, что их можно выставить на рынок, они весят по четыреста пятьдесят фунтов, и вы продаете их по пятьсот долларов за голову. Чтобы вырастить каждого из них, уходит четыреста пятьдесят долларов. Таким образом, у вас общий доход достигает пятидесяти долларов за теленка, или двести тысяч долларов в год.
– В хороший год, – мягко сказал Майк, чувствуя, как в нем поднимается бешенство от того, что этот незнакомец оперирует точными цифрами, которые невозможно получить без помощи эксперта. Розмонт практически засовывал руку к нему в карман и считал его деньги!
– Даже в плохой год вы имеете стабильный доход от ваших арендаторов, которые выращивают цветы, землянику, цитрусовые. И вы были достаточно умны, чтобы не втянуться в коневодство, которое, как ничто другое, съедает все доходы.
– Раз уж вы разъяснили мне мое положение дел, то почему бы теперь не рассказать, чем вы занимаетесь?
– Я человек, который помогает людям извлекать максимальную пользу из их владений. Без сомнения, я делаю это потому, что мне это выгодно, но одновременно я делаю людей богатыми, мистер Килкуллен. Невероятно богатыми, полностью независимыми от чего-либо, что может с ними произойти, кроме смерти.
Налоги не проблема, если вы достаточно богаты. Вы можете стать, приняв одно-единственное решение, одним из самых богатых людей в мире, потому что вы были достаточно умны в свое время и не продали вашу землю слишком рано.
– Некоторые не называют меня умным, они называют меня упрямцем, – лениво произнес Майк.
– Я не сомневаюсь в этом. Но я не сомневаюсь и в том, что вы к тому же и человек разума. Посмотрите на своих соседей, ваших старых друзей, на семьи, с которыми вы выросли. Возьмите семью Сегерстром, например. До самого конца Второй мировой войны они были фермерами и выращивали кормовые бобы. Теперь семья владеет недвижимостью и магазинами, оцениваемыми в более чем полмиллиарда долларов. Вы посетили хоть раз магазины на Саут-Коуст-Плаза, мистер Килкуллен?
– Конечно. Генри приглашал меня на открытие парка скульптуры Ногучи. Мне особенно понравилась композиция из скал, которую Ногучи назвал «Душа простого боба», – прекрасная дань этому растению, которое теперь не так высоко ценят. А вы как думаете, мистер Розмонт?
– Величественно, великолепно. Но на меня произвело впечатление также и то, что Сегерстромы смогли сделать для округа Оранж. Без них не был бы открыт Центр театральных искусств. Они дали землю и шесть миллионов. Центр получил признание на международной арене, а это означает бессмертие для фамилии Сегерстром. Они не смогли бы сделать этого, если бы все еще продолжали выращивать кормовые бобы.
– На это у меня нет никаких возражений.
– Или возьмите в качестве другого примера Ирвинов. Они выделили участок под Ирвинский университет, перед тем как продать землю, и приняли участие в создании огромного университета там, где ничего не стояло. Ну, а сегодня, как вы знаете, мистер Килкуллен, Ирвинский университет привлекает известнейших ученых с мировым именем, не говоря уже о футбольной команде. И сейчас, хотя и не владея землей, Ирвины достигли бессмертия.
– Вы хотите сделать меня богатым, мистер Розмонт, или бессмертным? – спросил Майк, открывая вторую бутылку «Перрье».
– Богатым, мистер Килкуллен. Очень богатым. Бессмертие редко привлекает богатых людей, пока они могут тратить сколько захочется и оставлять деньги наследникам. Бессмертие не обязательно. – Джимми Розмонт выразительно пожал плечами. – Я приехал, чтобы сказать вам, – продолжал он, – что в ваших руках такие возможности, о которых любой может только мечтать. Трудно даже предположить, чего вы не сможете тогда сделать. Вы можете стать коллекционером, отправиться на своей яхте в кругосветное путешествие, учредить собственные благотворительные фонды, сделать то, что делает Брен, и стать самым большим спонсором республиканской партии Калифорнии, вы сможете содержать футбольную команду – весь мир будет перед вами, мистер Килкуллен...
– И все, что мне нужно сделать, это продать ранчо?
– Совершенно верно.
– Но почему я должен согласиться на это, если я последние тридцать лет только и делаю, что отказываюсь продать землю? – мягко спросил Майк.
– Потому что вы не вечны, мистер Килкуллен. Я тоже достаточно стар, чтобы чувствовать себя неуютно, говоря вам это. Через двадцать пять лет вам будет девяносто, и если вы будете еще живы, на что я от всей души надеюсь, то не сможете отрицать, что уже прожили жизнь. И какова будет эта жизнь: такая, какой вы живете день за днем, с тех пор как себя помните, или жизнь, полная богатых воспоминаний об удивительных возможностях, которые открываются вам именно сейчас, пока у вас отличное здоровье и впереди, будем надеяться, ваши лучшие годы?
– Вы хорошо изложили дело, мистер Розмонт. Вы очень убедительно доказываете и не боитесь говорить о том, о чем обычно умалчивают. Ни один из тех, кто до вас пытался выкупить мои земли, не упоминал о смерти. Налоги – да, но не смерть. Скажите мне, просто из любопытства, где я буду жить, если я решу продать ранчо? Как вы упомянули, мне шестьдесят пять, и, естественно, я глубоко привязан к этому семейному дому. На всем белом свете нет такого местечка, где бы я хотел жить... и умереть, уж если об этом говорить.