оригиналом рассказов из того же сборника («Максим Гримач», «Выкуп», «Данило Гурч», изданных в Киеве в 1900 г.), чтица фреймирует пересказ отзывов слушательниц совсем иначе, подчеркивая художественность и красоту языка Вовчок:
Характеристичную черту Марко Вовчка составляет необычайное изящество и поэзия, которой дышат все ее украинские произведения. <…> наш малорусский народ очень чуток к этой художественности и картинности844.
Конечно, различие в регистре в первую очередь объясняется непосредственным содержанием рассказов: вызвавшие тяжелое впечатление рассказы «Козачка» и «Горпина», как мы помним, написаны на сюжет о помещичьем насилии, а «Одарка» – о соблазнении барином крестьянки. Вторая группа рассказов, упомянутых Алчевской, напротив, содержит сюжеты «Запрет на брак» и «Измена», локализованные внутри семьи. Тем не менее нельзя исключать и тонкой смены восприятия при языковом переключении: на русском рассказы о «панщине» могли производить на украинских слушательниц более гнетущее впечатление, чем в оригинале. Украинские же рассказы, написанные в идиллическом ключе, воспринимались в начале XX в., скорее всего, уже как классические, что и акцентировано в отзыве («поэзия», «художественность»).
Эта глава, конечно, не исчерпала богатства и многообразия сюжетов и тем, связанных с Малороссией и Украиной в крестьянских рассказах первой половины XIX в., однако еще раз подчеркнем, что внимание было сосредоточено в первую очередь на тех из них, переводы которых вызвали наибольший резонанс в русскоязычном литературном пространстве империи.
Вместо заключения
Три экскурса в другие жанры
1. Поэзия: «Коробейники» Н. А. Некрасова и сюжет о дьявольском искушении
Поэмы Н. А. Некрасова о крестьянах редко рассматриваются в контексте прозы о простонародье 1840–1850‐х гг. Между тем элементарные сюжеты, описанные в главе 8 и особенно сюжет «Искушение» (глава 12), позволяют по-новому взглянуть как на генезис некрасовского сюжета, так и на поэтику «Коробейников» (1861).
Лиро-эпический жанр поэмы, подчеркнуто крестьянская тематика и ориентированность текста на простонародную читательскую аудиторию845 – все эти факторы указывают на потенциально очень тесную связь с рассказами о крестьянах 1840–1850‐х гг. «Сюжетность» поэмы была проблематизирована уже прижизненной критикой846, а в начале XX в. исследователи обнаружили, что история о зверском убийстве двух коробейников лесником основана на факте реального преступления, совершенного охотником Давыдом Петровым в Мисковской волости847. После того как в 1941 г. А. В. Попов на основе воспоминаний сына Г. Я. Захарова (адресата посвящения поэмы) описал фактическую сторону инцидента, исследование фабулы почти остановилось848. Только в 1980‐е гг. Ю. В. Лебедев и Н. Г. Морозов доказали, что Некрасов опирался и на печатные источники о быте и нравах коробейников – очерк С. В. Максимова «В дороге» (1860)849. Однако до сих пор не обращалось должного внимания на тот факт, что ни в истории реального убийства коробейников в Мисковской волости, ни в очерке Максимова не возникает любовной интриги, занимающей центральное место в поэме. Еще А. В. Попов указал на то, что «сообщение Гаврилы Яковлевича (Захарова. – А. В.) об убийстве коробейников и рассказ его жены о своей истории совершенно самостоятельны и не имеют никакой связи между собой»850. Речь идет о том, что сюжет «Коробейников» об ожидании Катей коробейника Вани, обещавшего вернуться к Покрову и жениться на ней, по воспоминаниям сына Г. Я. Захарова, восходит к рассказам жены Захарова Марианны, которая часто оставалась дома одна и ждала мужа (Г. Я. Захарова), разъезжавшего по окрестным базарам. Таким образом, в воспоминаниях сына Захарова, а потом в реконструкции Попова два микросюжета (любовь и убийство) соединялись через преобразующее воображение поэта, который как бы олитературивал, типизировал разнородный и не стыкующийся в жизни материал.
Между тем еще Н. М. Колесницкая высказала убедительное предположение, что единство любовной завязки и трагического внезапного финала восходит к поэтике народной песни-баллады851. К фольклорному источнику необходимо добавить еще и литературные. Если взглянуть на сюжетику прозы о крестьянах 1840–1850‐х гг., то в ней обнаружится как минимум два текста, трактующих оба этих микросюжета – о любви и убийстве коробейника, – причем в одном из них они связаны воедино. Любовная коллизия (в терминологии Т. А. Китаниной – элементарный сюжет «Разлука»), важная для «Коробейников» (завязка поэмы – обещание Вани вернуться к Кате к Покрову), лежит в основе рассказа Е. П. Гребенки «Чужая голова – темный лес», уже упоминавшегося на страницах этой книги852. Напомню, что его главный герой, тоже Ваня (сын мещанина Ивана Федоровича, держателя постоялого двора), любящий Аленушку и готовящийся к свадьбе с ней, едет покупать ей подарок в город, но по дороге погибает от руки «торговца-коробочника»853 (с «рыжей бородкой клином»854, шедшего с ним вместе и ограбившего его). По пути герои Гребенки, как потом и у Некрасова, поют песню.
Родители Вани убиваются, а Аленушка, погоревав до осени, вскоре выходит за отставного унтер-офицера (ср. на этом фоне функцию вставного рассказа Тихоныча о судьбе Тита-ткача, жена которого «слюбилась» с «баринком» после заключения мужа в острог). Через некоторое время мать Вани, вынося еду «несчастному» колоднику, по его кушаку, украденному у Вани, узнает в нем убийцу своего сына. В сюжете Некрасова коробейник из убийцы превращается в невинную жертву; в фигуре Вани сливаются два персонажа Гребенки – жених Ваня и убийца-коробейник. Обращает на себя внимание и многозначность заглавия рассказа Гребенки. Поговорка «чужая голова (душа) – темный лес» развертывается сразу в нескольких смысловых направлениях. Во-первых, читатель должен все время соотносить мотивы преступления коробейника с народной поговоркой и приходить к заключению, что они не совсем прояснены в рассказе, а значит, «темны» и якобы недоступны постижению. Во-вторых, душа Аленушки также представлена как «темный лес»: повествователь намекает на то, что трудно объяснить, как девушка, любившая Ваню, так быстро вышла за унтер-офицера.
У Некрасова дальнейшая судьба возлюбленной (Кати) вообще не описывается: остается только гадать, как она сложится после вести о гибели Вани. Тем не менее в тексте есть намек на гипотетическое развертывание событий: рассказ Тихоныча о жене Тита-ткача наводит на мысль, что Катя вряд ли будет долго горевать по Ване, а скорее всего, по тогдашнему обычаю, быстро выйдет замуж.
Идея невозможности исчерпывающе описать душевные процессы связана в «Коробейниках» и с загадочной фигурой лесника-убийцы. И Ваня, и более проницательный Тихоныч хотя и тревожатся, но до самого последнего момента не понимают, как странный лесник поступит с ними. Для читателя его «душа» также оборачивается загадкой, так как Некрасов скупыми штрихами намекает на причины, побудившие лесника совершить преступление (жажда легких