10/22 мая 1884. Четверг.
Письмо окружное о немирцах и удалении от них что–то нейдет с рук. Уж не знак ли, что не нужно, не Воля Божия. Подожду. В самом деле, это было бы резкое разграничение и уже почти раскол.
Анатолий по слабости — мутит; был у Савабе — что вам нужно, мол? Тот с удовольствием принял его желание поговорить с пемирцами и обещал собрать их. Еще бы! Похоже на <…>ра. Впрочем, и Савабе как единственное желание высказывает, чтобы катихизаторская школа была преобразована, и в Тоокео большое место для проповеди открыть, хотя это — старые предметы, обещать, значит уступить. Победу будут праздновать. — Дать волю — сочинять проекты, но, в конце концов, и нельзя будет, хоть вы желали, осуществить, — ибо в окружном письме объявлено, если христиане не станут содержать катихизаторов, то Катихизаторская школа невозможна. Едва ли примут многих катихизаторов на содержание Церквей — стало быть, Катихизаторская школа ныне будет закрыта. — А хотят преобразовать — пусть на свой счет. Посмотрим, далеко ли уедут.
31 мая/12 июня 1884.
Бог сильнее, чем мы думаем, мы слабее, чем мы думаем. Не можем мы изменить человека, а как он сотворен Богом, так и стоит пред Ним; мы разве — жнем, над чем не трудились (Иоанн 4, 38), — и как досадуем, если не захватываем, что думали захватить в горсть! Но справедливо ли! Впустую себя мучаем. Вспомни Хора, Мори и прочих. То же будет и с Яцуки, Я. Ооцуки и прочими. А мы — должны светить, хотя и трудно иногда огонь извлекать из себя. Э-эх! Вообрази толпу везде, во всяком месте и во всякое время, — как ты ничтожен всегда и везде. А пред Богом ты можешь быть всем, или мал; пред людьми же всегда ничтожен. — Из–за чего же возмущаться? Не должно ли ровно идти определенным путем!
3/15 июня 1884. Воскресенье.
Неделя всех Святых.
Твердо пускай будет! Если Павел Савабе искренне не раскается и не даст крепкого слова вперед так не безобразить, то на Соборе — его нет; на службе в будущем году — нет! Гордость и противление не должны ложиться в основу Церкви! Пройдет год–два — Савабе покается! А нет — его воля! Церковь может быть и без него, потому что Церковь не на Савабе, а на Христе!
Выбывших недавно противников на службу ни за что, никак, ни под каким видом не принимать, потому что они с Савабе во главе испорчены протестантством — эти уличные проповеди толпы, давно уже всосавшееся в них — протестантство. Странно, что доселе мне не пришло на мысль — погнать их. Но теперь уж никак не поддаваться на их просьбы — имеющие, конечно, последовать — принять их опять.
Но — олимпийское спокойствие во всем! Иначе — беда будет! Кажется, привык уже к спокойствию, почти истовому бесчувствию, — ужели прорвусь! Бесконечною глупостью и злом было бы?
4/16 июня 1884. Понедельник.
Чего же, однако, сробел. Ведь от меня же все зависит. Эти люди, собравшиеся вокруг меня, ведь все же они имеют свои идеалы, — и все это возложено на тебя же! Э-эх, стыдно терять их; а я почти совсем потерял; и с потерею же духа — все потеряно. Все это волнение кругом ведь именно потому, что представляют тебя слабым. Так сдаться же на все, но что хоть на волне лет. Причина сдаться! Самолюбие — ведь это ветхий человек, которого следовало забыть в России, — не его я привез сюда проповедовать, он контрабандой здесь, — не иметь же его, как сокровище, а расточать и бросать везде, где можно. — Эх, спутаемся, наконец, совсем — чему следовать, что бросать — не разберешь.
11/23 июня 1884. Понедельник.
В речи к собравшимся внизу должно быть следующее: «Я сюда привез не самолюбие проповедывать, а истину Христову. Оскорбите мое самолюбие как угодно, я противиться не буду. Доказательство налицо: я не обиделся, когда ученики пришли ко мне учить меня управлять Церковью, я отвечал им, между тем, как это — неслыханная дерзость! Равно — скажи мне малое дитя что–либо дельное и полезное для Церкви, приму; но — требуйте что–либо, — по–моему, неполезное для Церкви — не приму, — ибо мне вверена Церковь. Можете удалить меня из Японии, можете убить, но пока я здесь Епископ — для пользы Церкви и не подчинюсь никакому насилью».
Для сокращения расходов икон — после Благовещения — остановить производство. Но закрыть ли Хакодатскую школу?
После Собора оставить Нумабе секретарем, но сделать из него еще учителя, то есть читать письма самому под его руководством.
Савабе может также отсутствовать из деятельности Церкви, ибо отсутствуют все, находящиеся в отлучке или же умершие (для Собора).
С Анатолием водиться, что в крапиву ер садиться, — непременно обстреляешься, — хоть и облегчишься в некотором смысле.
12/24 июня 1884. Вторник.
В речи: Я рассердился на шесть катихизаторов? Но как же иначе? Спаситель даже и муци употребил, когда должно, показав этим нам, что есть место для сильной строгости и гнева.
13/25 июня 1884. Среда.
Стараться, как можно, обойтись кротостью с врагами Церкви на Соборе, — и тогда они, несомненно, будут побеждены. Насчет Савабе прямо заявить, что я готов обнять его, лишь бы он «сознался в проступке и пообещался не повторять его», — насчет других — что я не знаю, из–за чего мечутся? Вскую шаташеся!
Ужели эта <…> на дьявола меня победить гневом моим? Господи, помоги, потому что прямо видно — дело дьявола — а с ним мы слабы бороться — Ты, Господи, Сам помоги и укрепи на бронь!
14/26 июня 1884. Четверг.
(К речи, при объяснении внизу). Вы все — мои дети. Смотрите на слова мои не как на отчет пред вами, а как на слова научения вам. Вам было бы худо, если бы я потерял власть и авторитет отца, — тогда вы были бы овцы без пастыря. Но… успокойтесь, я не чувствую себя в положении обвиняемого, а в положении — вразумляющего заблуждших и предупреждающего других от заблуждения.
(Однако же и беспокоит меня еще эта неурядица в Церкви, поднятая, видимо, работой дьявола! Ни о чем другом не думается. Чрез это–то познается сокровище «мира», данное Спасителем).
16/28 июня 1884. Суббота.
Если Савабе будут просить христиане к себе, сказать: «Упросите о. Павла обещаться слушаться вперед Епископа, а также ничего по Церкви не предпринимать без моего ведома, тогда я с охотою соглашусь на вашу просьбу».
Странно: еще нет пятидесяти лет, а считаешь себя каким–то отпетым, совсем бесполезным в жизни, — в тягость себе и другим. Да и не теперь это, а давно уже, еще когда пять лет тому назад был в Петербурге, и прежде того — я ощущал это. Что это? Ужель многие так? Не все же, конечно, — но ужель многие? Или я хуже всех и взаправду, — урод какой–то? Если урод, то значит я не виноват. Если не урод — тоже, — стало натурально человеку чувствовать себя ничтожеством и лишним в мире. Но так ли по совести? Не понимаю! На совести нет ничего особенно преступного, но скверно на душе, — жить не хочется! Что за чепуха! Что за мерзость от жизни? И для чего я родился? Но ведь так и все спросят! Что за ирония! И что за не вылазный круг! Точно белка в колесе!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});