Читать интересную книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Прошло более недели после описанных выше событий, прежде чем мистер Гибсон нашел время заехать к сквайру; он искренне надеялся, что его обгонит письмо Роджера из Парижа, в котором тот обо всем расскажет своему отцу. Но с первого взгляда доктор понял, что сквайр не слышал ничего необычного, что могло бы нарушить его спокойствие. Он выглядел лучше, чем все прошедшие месяцы: в его глазах светилась надежда; лицо было окрашено здоровым румянцем, частично из-за возобновившихся прогулок на свежем воздухе для контроля за дренажными работами, и частично из-за радости, которую ему недавно доставил Роджер, — все это заставляло кровь в его жилах бежать быстрее. Ему не хватало Роджера, это правда, но всякий раз, когда печаль расставания слишком тяжело давила на него, он наполнял трубку табаком и выкуривал ее за долгим, неспешным и размеренным перечитыванием письма лорда Холлингфорда, каждое слово из которого он знал наизусть. И выражения, в которых он, притворяясь для себя, сомневался, давали ему лишний повод просматривать похвалы сыну. Покончив с приветствием, мистер Гибсон сразу перешел к делу.

— Есть новости от Роджера?

— О, да. Вот его письмо, — сказал сквайр, принеся свой черный, кожаный ящик, в котором письмо Роджера лежало среди других бумаг различного содержания. Мистер Гибсон прочел его, одним беглым взглядом уверившись, что в нем нет упоминания о Синтии.

— Хм! Я вижу он не упомянул об одном очень важном событии, которое произошло перед его отъездом, — произнес мистер Гибсон, ухватившись за первые слова, что пришли ему на ум. — С одной стороны я понимаю, что нарушаю доверие, но я собираюсь сдержать обещание, которое дал в мой последний визит сюда. Я нахожу, что случилось… случилось нечто, чего вы опасались… вы понимаете… между ним и моей приемной дочерью, Синтией Киркпатрик. Он заезжал к нам попрощаться, пока ждал отправления экипажа на Лондон, застал ее одну и поговорил с ней. Они не называют это помолвкой, но, разумеется, оно так и есть.

— Верните мне письмо, — произнес сквайр неестественным голосом. Он снова прочел его, словно ранее не усвоил его содержание, и словно в нем остались несколько предложений, которые он проглядел.

— Нет! — произнес он наконец со вздохом. — Он ничего не пишет об этом. Сыновья могут играть с отцами в доверительность, но они многое скрывают.

Казалось, сквайр больше разочарован тем, что получил известие не из уст Роджера, нежели недоволен самим известием, подумал мистер Гибсон. Но он дал ему время собраться с мыслями.

— Он не старший сын, — продолжил сквайр, как будто разговаривал с самим собой. — Но это не та партия, которую я задумал для него. Как это случилось, сэр, — сказал он, внезапно набрасываясь на мистера Гибсона, — что в последний раз, когда вы были здесь, вы сказали, что между моими сыновьями и вашими девочками ничего нет? Должно быть, это продолжалось все это время!

— Боюсь, так оно и было. Но я ничего не знал, как наивное дитя. Я услышал об этом только вечером того дня, когда уезжал Роджер.

— А это было неделю назад, сэр. Что заставляло вас молчать?

— Я думал, что Роджер сам вам расскажет.

— Это говорит о том, что у вас нет сыновей. Большая половина их жизни неизвестна отцам. Вот Осборн здесь, мы живем вместе… иначе говоря, мы вместе обедаем, спим под одной крышей… и еще… Что ж! Что ж! Жизнь такова, какой ее делает Бог. Вы говорите, это еще не помолвка? Но интересно, что мне делать? Надеяться на то, что мой сын разочаруется в том глупом поступке, на который он решился… как раз тогда, когда он помогает мне. Это глупо, не правда ли? Я спрашиваю вас, Гибсон, вы должны знать эту девочку. Предполагаю, у нее не столь много денег?

— Ей выплачиваются пожизненные проценты ее матери, около тридцати фунтов в год.

— Вот так так! Хорошо, что он не Осборн. Им придется подождать. Из какой она семьи? Полагаю, никто из них не занимался торговлей, от того она так бедна.

— Думаю, ее отец приходился внуком некоего сэра Джералда Киркпатрика. Ее мать рассказывала мне, что у него был титул баронета. Мне ничего неизвестно о подобных вещах.

— Это уже что-то. Мне кое-что известно о подобных вещах, как вы предпочли назвать их. Мне нравится благородная кровь.

Мистеру Гибсону ничего не оставалось, как сказать:

— Но я боюсь, что только одна восьмая крови Синтии благородная. Мне ничего неизвестно о ее родственниках кроме того, что ее отец был викарием.

— Имел профессию. Во всяком случае, эта ступень выше торговли. Сколько ей лет?

— Восемнадцать или девятнадцать.

— Мила?

— Да, думаю так. Большинство так думает, но все это дело вкуса. Поедемте, сквайр, оцените сами. Приезжайте и пообедайте с нами в любой день, когда захотите. Меня может не быть дома, но ее мать будет там, и вы сможете познакомиться с будущей женой вашего сына.

Мистер Гибсон поспешил с этим предложением, слишком полагаясь на спокойствие, с которым сквайр расспрашивал его. Мистер Хэмли замкнулся в себе и, отвечал угрюмым тоном.

— «Будущая жена» Роджера! Он поумнеет к тому времени, когда вернется домой. Два года, проведенные среди чернокожих, добавят ему больше здравого смысла.

— Возможно, но не обязательно, я бы сказал, — ответил мистер Гибсон. — Думаю, чернокожие не столь знамениты своими способностями к рассуждениям, поэтому у них не так много шансов изменить его мнение своими доводами, даже если они поймут язык друг друга. И конечно, если он разделяет мой вкус, особенность их кожи только заставит его еще больше ценить белокожих.

— Но вы сказали, это не была помолвка, — прорычал сквайр. — Если он лучше подумает, вы ведь не станете принуждать его к ней?

— Если он пожелает разорвать помолвку, я, разумеется, посоветую Синтии пожелать того же, вот все, что я могу сказать. И я не вижу причины дальше обсуждать это. Я рассказал вам, как обстоят дела, потому что я обещал рассказать, если увижу, что нечто подобное происходит. Но в настоящих обстоятельствах мы не можем решать их судьбу, мы можем только ждать, — и он взял свою шляпу, собираясь уйти. Но сквайр был недоволен.

— Не уходите, Гибсон. Не обижайтесь на то, что я сказал, хотя я не знаю, почему я это сделал. Что девочка представляет из себя?

— Я не понимаю, что вы имеете ввиду, — ответил мистер Гибсон. Он прекрасно знал, о чем спрашивал сквайр, только был рассержен и предпочел не понимать.

— Она… хороша, такая же, как ваша Молли?… с мягким характером и благоразумная… ее перчатки всегда заштопаны, а обувь опрятная, она готова сделать все, что ее попросят, словно больше всего на свете ей нравится выполнять просьбы?

Черты лица мистера Гибсона расслабились, он понял все недосказанные предложения сквайра и все его невыраженные значения.

— Начну с того, что она намного красивее Молли, и у нее очень обворожительные манеры. Она всегда хорошо одета и выглядит опрятно, я знаю, что она не тратит много на одежду, и всегда выполняет то, о чем ее попросят, у нее всегда готовы милые, живые ответы. Не думаю, что когда-либо видел, как она выходит из себя, но я и не уверен, что она принимает вещи близко к сердцу, а некая приглушенность чувств идет на пользу человеку мягкого нрава, как я заметил. В целом, я думаю, таких, как Синтия — одна на сотню.

Сквайр немного подумал.

— На мой взгляд ваша Молли — одна на тысячу. Но видите ли, у нее нет знатных родственников… и я не думаю, что у нее будет возможность получить много денег, — он произнес эти слова, как будто рассуждал вслух, безотносительно к мистеру Гибсону, но это уязвило последнего, и он ответил немного нетерпеливо:

— Так как Молли здесь не при чем, я не понимаю, какой смысл упоминать ее имя, а также обсуждать ее семью и ее состояние.

— Нет, конечно, нет, — сказал сквайр, поднимаясь. — В своих мыслях я зашел слишком далеко, признаюсь, я думал только о том, какая жалость, что она не подойдет Осборну. Но, разумеется, это не обсуждается… не обсуждается.

— Да, — согласился мистер Гибсон, — и если вы извините меня, сквайр, я должен сейчас уйти, и тогда вы будете свободно, без помех, предаваться своим мыслям.

Он уже был у двери, когда сквайр окликнул его. Доктор стоял, нетерпеливо постукивая хлыстом о сапоги, ожидая бесконечных последних слов.

— Послушайте, Гибсон, мы старые друзья, а вы глупец, если воспринимаете все, что я говорю, как обиду. Мы не поладили с мадам, вашей женой, в тот единственный раз, когда я видел ее. Я не скажу, что она глупа, но думаю, что один из нас глупец, и это не я. Тем не менее, мы прошли через это. Полагаю, вы привезете ее и эту девочку Синтию (это самое нелепое из христианских имен, что мне доводилось слышать), и маленькую Молли сюда как-нибудь на ланч — мне удобнее в своем собственном доме — и я уверен, что буду вежлив с ними. Нам не нужно ничего говорить о Роджере — ни девушке, ни мне — и вы, если сможете, придержите язык вашей жены. Это послужит только комплиментом вашему браку… не нужно воспринимать это как нечто большее. Запомните, никаких намеков и упоминаний о Роджере и этой глупости. Я повидаюсь с девочкой и сам смогу судить, поскольку, как вы выразились, это будет лучшим планом. Осборн тоже будет здесь. Он всегда находится в своей стихии, когда разговаривает с женщинами. Иногда я думаю, что он наполовину женщина — он тратит столько же денег и так же неблагоразумен.