Читать интересную книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

— Нет, не совсем неудачей, — ответила она. — Но конечно, если бы я знала мнение доктора Николса… — она заколебалась.

— Вы поняли, насколько полезно всегда советоваться со мной, — продолжил он серьезно. — Но Синтия обручилась…

— Не обручилась, я уже говорила вам. Он не позволит ей считать себя помолвленной.

— Что ж, она втянута в роман с юношей двадцати трех лет, у которого ничего нет, кроме стипендии и шанса унаследовать обремененное поместье, не имеющим профессии и вынужденным провести два года за границей. Я должен завтра же пойти и рассказать обо всем его отцу.

— О боже! Прошу скажите, что если ему это не понравится, ему достаточно только высказать свое мнение…

— Не думаю, что вы должны действовать без Синтии. И если я не ошибаюсь, Синтия проявит довольно сильную волю в этом деле.

— О, я не думаю, что она сильно его любит. Она не из тех, кто способен на глубокие чувства, и она не принимает все близко к сердцу. Но, конечно, никто не будет действовать неожиданно, два года отсутствия дают уйму времени, чтобы отказаться.

— Но несколько минут назад нам грозили чахотка и ранняя смерть Синтии, если ее чувствам станут мешать.

— О, дорогой мой, как вы помните все мои глупые слова! Вы знаете, это возможно. Бедный мистер Киркпатрик страдал чахоткой, и Синтия могла ее унаследовать, а огромное горе может взрастить скрытые семена. Временами я так боюсь за нее. Но смею сказать, это невозможно, поскольку я не думаю, что она принимает все близко к сердцу.

— Тогда, действуя от имени Синтии, я вполне свободно могу отказаться от этого романа, если сквайр его не одобрит?

Этот вопрос поставил миссис Гибсон в тупик.

— Нет! — сказала она наконец. — Мы не должны отказываться. Я уверена, Синтия не откажется. Особенно, если она думает, что другие действуют от ее имени. И он очень сильно влюблен в нее. Как бы я хотела, чтобы он был на месте Осборна.

— Сказать вам, как бы я поступил? — спросил мистер Гибсон вполне серьезно. — К чему бы это ни привело, двое молодых людей любят друг друга. Он — замечательный молодой человек, лучший из всех; она — прелестная, живая, милая девушка. Отцу молодого человека нужно рассказать, и, скорее всего, он будет шуметь и возражать, поскольку нет сомнений в том, что они совершили опрометчивый поступок. Но позволим им быть непоколебимыми и терпеливыми, и лучшего удела не нужно ждать молодой девушке. Мне бы только хотелось, чтобы Молли посчастливилось встретить такую же любовь.

— Я подыщу кого-нибудь для нее. Я постараюсь, не сомневайтесь, — сказала миссис Гибсон, почувствовав облегчение от того, что он сменил тон.

— Не стоит. Это единственное, что я вам запрещаю. Я не буду никого «подыскивать» для Молли.

— Ну, не сердитесь, мой дорогой! Вы знаете, как я испугалась, когда вы стали сердиться.

— Это было бы бесполезно! — заметил он мрачно, вставая, и обрывая разговор.

Его жена была только рада сбежать.

Семейная беседа не удовлетворила ни одного из супругов. Мистер Гибсон вынужден был посмотреть в лицо фактам и признать, что его жена предпочла руководствоваться правилами, далекими от тех, которых он придерживался всю свою жизнь, и которые надеялся привить своей дочери. Он был возмущен сильнее, чем показывал. Однако он упрекал прежде всего себя, и поэтому не высказывал возмущения открыто, не позволяя чувству недоверия и недовольства своей женой вырасти в душе настолько, что оно распространилось бы на ничего не подозревавшую Синтию, ошарашив ее внезапной суровостью. Но как бы там ни было, войдя следом за женой в гостиную он серьезно поздравил изумленную падчерицу.

— Мама рассказала вам? — спросила она, бросив на мать возмущенный взгляд. — Это не совсем помолвка, все присутствующие поклялись сохранить тайну, мама была среди них.

— Но, моя дорогая Синтия, ты не могла ожидать… тебе ведь не хотелось, чтобы я сохранила эту тайну от мужа? — умоляюще спросила миссис Гибсон.

— Нет, возможно, нет. Во всяком случае, сэр, — ответила Синтия, с сердечной искренностью, — я рада, что вы узнали обо всем. Вы всегда были мне самым добрым другом, и, думаю, я рассказала бы вам сама, но мне не хотелось об этом упоминать. Прошу вас, это должно остаться тайной. На самом деле, это нельзя назвать помолвкой… он… — (она покраснела и сверкнула глазами от иносказательности слова, которое намекало, что в настоящий момент единственно «он» присутствует в ее мыслях), — он бы не позволил мне связывать себя каким-либо обещанием до его возвращения.

Мистер Гибсон строго посмотрел на нее, не отвечая на ее взгляды, так как ее манеры сейчас невольно напоминали ему манеры матери. Потом он взял ее за руку и произнес решительно:

— Я надеюсь, ты достойна его, Синтия, потому что ты завоевала приз. Я никогда не знал сердца вернее и надежнее, чем у Роджера. Я знал его мальчиком и мужчиной.

Молли казалось, что ее названная сестра могла бы вслух поблагодарить отца за признание достоинств того, кто уехал. Но Синтия немного надула губы, прежде чем улыбнуться.

— Ваши слова совсем не лестны, верно, мистер Гибсон? — спросила она.

— Полагаю, он считает меня достойной, и если вы такого высокого мнения о нем, вы должны уважать его суждение обо мне.

Если она надеялась вызвать его на комплимент, то ее ждало разочарование, поскольку мистер Гибсон с отсутствующим видом отпустил ее руку и сел в мягкое кресло у камина, всматриваясь в угли, словно надеялся прочитать в них будущее. Молли увидела, как глаза Синтии наполнились слезами, и последовала за ней в другой конец комнаты, куда та ушла искать какие-то рабочие материалы.

— Милая Синтия, — все, что она сказала, но сжала ей руку, пытаясь помочь в поисках.

— О, Молли, я так люблю твоего отца. Отчего он так говорил со мной сегодня?

— Я не знаю, — ответила Молли, — возможно, он устал.

От дальнейшего разговора их оторвал мистер Гибсон. Он стряхнул с себя задумчивость и теперь обратился к Синтии.

— Я надеюсь, ты не будешь считать это нарушением доверия, Синтия, но я должен рассказать сквайру о… о том, что произошло сегодня между тобой и его сыном. Я связан обещанием. Он боялся — я тоже скажу тебе правду — он боялся — (ударение на последнем слове), — что нечто подобное может возникнуть между его сыновьями и вами обеими. Только на днях я заверил его, что ничего подобного не существует. И я сказал, что сообщу ему сразу, как замечу какие-нибудь признаки.

Синтия выглядела недовольной.

— Единственно, что я требую, — секретности.

— Но почему? — спросил мистер Гибсон. — Я понимаю, что в нынешних обстоятельствах ты не хочешь предавать это огласке. Но как же друзья с обеих сторон! Разумеется, ты не можешь возражать против этого?

— Нет, возражаю, — ответила Синтия. — Если ничего нельзя поделать, я бы не хотела, чтобы кто-либо знал.

— Я почти уверен, что Роджер расскажет своему отцу.

— Нет, не расскажет, — сказала Синтия. — Я взяла с него обещание и считаю, что он из тех, кто уважает обещания, — она взглянула на мать, которая, чувствуя себя в немилости у мужа и у дочери, придерживалась благоразумного молчания.

— Ну, во всяком случае, он несомненно будет красноречивее и убедительней, поэтому я дам ему шанс. Я не поеду в Хэмли Холл до конца недели. До этого времени он может написать и рассказать обо всем своему отцу.

Синтия сдержала первые слова, готовые сорваться с языка. Затем произнесла со слезами на глазах:

— Обещание мужчины выше желания женщины, так?

— Я не вижу причины, почему не стоит этого делать.

— Вы поверите в мои причины, когда я скажу вам, что если все станет известно, это причинит мне огромные страдания? — она произнесла это таким умоляющим тоном, что если бы мистер Гибсон не был недоволен и раздражен предыдущим разговором с ее матерью, он должно быть, уступил бы ей. Но поскольку этого не произошло, он холодно произнес:

— Рассказать отцу Роджера не значит предать огласке. Мне не нравится это непомерное желание оставить все в тайне, Синтия. Мне кажется, что за этим скрывается что-то…

— Пойдем, Молли, — внезапно сказала Синтия. — Давай споем тот дуэт, которому я тебя научила. Это лучше, чем вести подобные разговоры.

Это был веселый французский дуэт. Молли пела его невнимательно, с тяжестью на сердце; но Синтия пела его с воодушевлением и видимой веселостью. Только под конец она разразилась слезами и взлетела вверх по лестнице в собственную комнату. Молли, больше ни на что не обращая внимание — ни на отца, ни на слова миссис Гибсон — последовала за ней и обнаружила, что дверь ее комнаты заперта, и в ответ на все свои просьбы позволить войти, она слышала всхлипывания и рыдания Синтии.

Прошло более недели после описанных выше событий, прежде чем мистер Гибсон нашел время заехать к сквайру; он искренне надеялся, что его обгонит письмо Роджера из Парижа, в котором тот обо всем расскажет своему отцу. Но с первого взгляда доктор понял, что сквайр не слышал ничего необычного, что могло бы нарушить его спокойствие. Он выглядел лучше, чем все прошедшие месяцы: в его глазах светилась надежда; лицо было окрашено здоровым румянцем, частично из-за возобновившихся прогулок на свежем воздухе для контроля за дренажными работами, и частично из-за радости, которую ему недавно доставил Роджер, — все это заставляло кровь в его жилах бежать быстрее. Ему не хватало Роджера, это правда, но всякий раз, когда печаль расставания слишком тяжело давила на него, он наполнял трубку табаком и выкуривал ее за долгим, неспешным и размеренным перечитыванием письма лорда Холлингфорда, каждое слово из которого он знал наизусть. И выражения, в которых он, притворяясь для себя, сомневался, давали ему лишний повод просматривать похвалы сыну. Покончив с приветствием, мистер Гибсон сразу перешел к делу.