Читать интересную книгу "Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов"

человек что-то дарит или помогает, осознанно или неосознанно воспринимая это не как дар, а как то, что он что-то дает в долг, который, как известно, платежом красен. А второй человек так не считает. Подобных расхождений множество – от представлений родителей и детей о том, кто кому должен, до жалоб друзей, что они отдают вам больше, чем получают (например, в дружеских отношениях роли могут быть распределены так, что один бесконечно жалуется, а второму отведена только роль слушателя).

Но вернемся к пониманию долга как жизненной стратегии. Справедливый и осознанный долг возникает только там, где есть четкая договоренность, кто кому что дает и что получает взамен. Если кто-то вложил в нас свои ожидания, финансы, силы без нашего ведома и согласия, договора о долге нет, мы ничего не брали взаймы. Тогда это либо дар, либо жертва, либо медвежья услуга (когда в результате получается только вред). Кстати, договоренность о жертве или даре тоже может быть (хотя она необязательна): когда оба человека воспринимают это как подарок или жертву. (Да, о жертве тоже можно договориться: например, если человек жертвует свою почку. Позиция «я понимаю, что тебе это в ущерб, но я это приму и компенсировать не буду, если не захочу» звучит жутко, но и такое встречается в садомазохистских отношениях.)

Из всего сказанного следует довольно кощунственный для многих людей вывод: идея долга перед родителями за то, что они дали нам жизнь, рождается там, где нет любви и привязанности, – в качестве замены этим чувствам. Связующим звеном здесь будет чувство вины, а не любовь. В прошлые эпохи это было естественным явлением: родители, конечно же, любили своих детей как могли, но отношения все же определялись формальными рамками. В таких отношениях дети в первую очередь функция, родительское капиталовложение, инвестиция, их задача – помогать старшим, не мешать им и не забирать ресурсы из дома (поэтому девочки ценились меньше: они уходили из семьи, да еще и с приданым). Инвестиции должны приносить прибыль.

Повзрослевшие дети-инвестиции оказываются перед выбором: выплачивать родителям до самой их смерти этот навязанный по факту рождения долг или пойти против него. Я, кстати, не стал бы настаивать на том, что разорвать отношения с родителями, если они настаивают, что дети до гроба должны им, это однозначно хорошая идея. Вряд ли есть идеальные решения, все имеет свою цену, и не всегда мы готовы ее заплатить. Важно только, на мой взгляд, чтобы решения были осознанными. Надо отстраниться от ситуации, проанализировать ее и свои чувства, связанные с нею, и уже после этого принять решение. Не исключено, что это будет решение выплачивать сыновний долг на протяжении части своей жизни или всю жизнь. Если те, кто его выплачивает, не жалуются и принимают последствия (финансовые, затраты времени, эмоциональные потери), то это ответственный выбор, и не нам его судить.

Долг по принуждению, навязанный, вызывает ответную реакцию, которая сформулирована во фразе «никто никому ничего не должен». Это другая крайность, когда человек отказывается от ответственности и перестает быть надежным и заслуживающим доверия. Да, так жить можно, это избавляет от угрызений совести и от обязательств, но при этом отношения с людьми становятся поверхностными и неустойчивыми. «Никто никому ничего не должен» – это позиция людей, которые не желают брать на себя какие-то обязательства и выполнять их.

Если мы кому-то что-то одалживаем, важно иметь четкое представление о том, на какой срок и что мы хотим получить взамен. Если стороны договорились, они должны выполнять свои обязательства. Расплата за нарушение договора может быть разной: штрафные санкции, чувство вины и стыда, потеря самоуважения, разрыв отношений (часть перечисленного входит в понятие «совесть»). Быть у кого-то в долгу нормально, мы не самодостаточны, и другие могут дать нам то, что нам нужно.

Чужой долг можно простить – это значит, что мы превращаем долг в дар. Только при этом условии, на мой взгляд, возможно прощение долга. Превращение долга в жертву не приведет к прощению – приносящий что-то в жертву вынужденно никогда не прощает, он надеется на вознаграждение, а если надежды не сбываются, впадает в ярость. Только дар со стороны того, кому должны, отменяет долг, который не вернули.

В подавляющем большинстве случаев наши психологические долги существуют в виде множества неосознанных ожиданий или сделок. «Ты – мне, я – тебе». Иногда это выглядит как следование древней формуле «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой»: подарки, комплименты, забота. Пресловутый спор о том, кто за кого платит в ресторане, тоже отчасти относится к проблеме эмоциональных «долгов». Ты платишь за меня – это подарок или же я теперь тебе что-то должен? Поэтому многие люди вообще отказываются что-либо принимать от других, чтобы не быть в долгу. К сожалению, часто подарки действительно означают скрытое одолжение или жертву. Вот реальный характерный диалог между бывшими супругами:

– Я ради тебя бросил все дела, пошел тебе навстречу, а ты не хочешь уступить мне.

– Я просто предложила сходить вместе к психологу. Я не требовала этого от тебя, не ставила ультиматумов!

– Но ты же должна была понять, что я буду вынужден согласиться!

– Да с какой стати ты мои предложения превращаешь в приказы?! Ты мог отказаться!

Жена предложила мужу сходить вдвоем к психологу, чтобы решить возникшие проблемы, а муж превращает свое согласие то в жертву, то в одолжение. Жена не желает с этим соглашаться, настаивая на том, что оба несут равную ответственность за визит, но муж отказываться от позы жертвы не желает, так ему удобнее выставить супругу в чем-то виноватой. На самом деле это может указывать и на то, что у мужа отсутствует самоуважение, он всегда идет на уступки (даже в ущерб себе) и, соответственно, потом злится на жену.

В моей жизни был уникальный опыт: в период с 1999 по 2015 год я участвовал в русско-японских археологических экспедициях и разведках (очень надеюсь, что этот опыт еще повторится). Уникальность его в том, что у меня была возможность общаться с японцами в условиях российской приамурской природы, ночуя в палатках, вместе с ними переживая затяжную непогоду, грязь, комаров, занимаясь тяжелой работой. И это были не «классические» японцы, какими их принято представлять, – одинаковые, как клоны, в своих деловых костюмах, живущие точно по часам, жутко перерабатывающие и т. д. Это были в основном аспиранты крупных университетов, которые вместе со своими профессорами-сенсеями, получившими научные гранты на зарубежные исследования, приезжали в Россию исследовать эпоху каменного и раннего железного веков (с IX тыс. до н. э. до I тыс. н. э.). Сам я работал сначала как волонтер, за еду и интерес, а позже – как квалифицированный наемный работник, контролировавший студентов (если они были) или же просто выполнявший почти все виды археологических работ – от ломового вскрытия дерна до дотошной расчистки находок.

Меня часто спрашивают: какие они, японцы? А я не могу говорить обо всех японцах – в конце концов, не думаю, что типичных японцев можно заманить в нашу тайгу; разве что туристами, и то ненадолго… «Наши» японцы были разными. Чопорные сенсеи, держащие дистанцию, были совсем не прочь выпить как следует (это вообще японцам свойственно: алкоголя они потребляют много). Причем так напиться, что преданные аспиранты их доставали из-под стола и аккуратно заносили в палатки. Студенты-аспиранты, веселые ребята, любящие подшутить друг над другом и чуть-чуть над нами, не чурались никакой грязной работы, курили как паровозы и пили чуть ли не исключительно кока-колу. Когда заканчивались их японские сигареты и предусмотрительно захваченные с собой сакэ и виски, они могли на катере съездить в нанайское село и привезти оттуда что-то вроде «Примы» и «Беломора» наряду с водкой сомнительного происхождения. Очень разные все…

Но кое-что их объединяло (кроме алкоголя): они никогда не жаловались. Даже когда здравый смысл подсказывал, что надо обратиться за помощью. Но для них это значило потерять лицо. Молодая миниатюрная аспирантка Кейко, не желавшая ни в чем отставать от своих коллег в раскопе, яростно билась с дерном (который в Приамурье зачастую просто ужасен – сплошное переплетение корней). Рубила