В большинстве случаев репрессии ограничивались обысками, арестами и конфискацией документов; длительное тюремное заключение и ссылка были сравнительно редки; а в Симферополе местные власти закрыли глаза на созыв 20 октября 1920 г. сионистской конференции, посвященной возможностям эмиграции Крымских евреев в Палестину. Антисионистские мероприятия в тот период, по-видимому, еще не были направлены на полное «искоренение» сионизма, но лишь создавали препятствия к его нормальному существованию и росту.
Половинчатость политики Кремля нашла свое выражение в переговорах между советским министром иностранных дел Г. В. Чичериным и членом Экзекутивы Всемирной Сионистской Организации, д-ром М. Д. Идером, который был делегирован из Лондона в Петроград, чтобы попытаться добиться легализации сионистского движения. В меморандуме, представленном 5 февраля 1921 года, Идер ходатайствовал о разрешении устройства сионистских собраний, не превышающих 200-300 участников; опубликования (предварительно цензурированной) информационной брошюры «только для одних сионистов», свободного изучения иврита; годичной эмиграции в Палестину, не превышающей 5.000 душ и участия русских сионистов в предстоящем ХП-м сионистском конгрессе. Ответ последовал пять дней спустя. Чичерин счел нужным воздержаться от категорического и огульного отказа. Он также не объявил сионизм, как таковой, неприемлемым для советского режима. Признавая, что в отдельных случаях имели место репрессии против «некоторых буржуазных элементов среди сионистов», он настаивал, что они были результатом противозаконных действий со стороны этих элементов и не были направлены против сионистской идеи, как таковой. Лучшее к тому доказательство Чичерин видел в том, что про-палестинской пропаганде социал-демократических Поалей-Цион и коммунистических Поалей-Цион была предоставлена полная свобода; им было даже разрешено послать делегацию на Сионистский Конгресс, но они сами от этого отказались. Изучение иврит, утверждал Чичерин, не запрещено, а что касается эмиграции, то «нам самим нужна рабочая сила».
Этот уклончивый и едва ли искренний ответ свидетельствовал, однако, о том, что на нееврейских верхах режима еще не было готовности окончательно заклеймить сионизм, как реакционную силу, и слепо следовать в этом вопросе за Евсекцией. Характерен для этой разницы в подходе был переполох по поводу соглашения, заключенного 4 сентября 1921 г. в Карлсбаде между В. Е. Жаботинским и М. А. Славинским, представителем правительства Петлюры, которое тогда подготовляло поход на Советскую Украину. Стремясь предотвратить повторение погромов, соглашение предусматривало создание еврейской жандармерии, которая, не принимая участия в военных операциях, охраняла бы еврейское население в местностях, оккупированных Петлюровскими частями. Поход на Украину не состоялся и соглашение осталось мертвой буквой. Но самый факт его заключения вызвал оживленную дискуссию в мировой еврейской прессе. В Советской России Евсекция сделала энергичную попытку использовать его для своих целей. В ее центральном органе «Эмес» появилась статья с оригинальными заголовками: «Сионисты вонзают нож в спину Революции! Жаботинский объединился с Петлюрой в борьбе против Красной Армии!» Несколько дней спустя, «Жизнь Национальностей», орган Комиссариата по делам Национальностей, требовал, чтобы правительство «ликвидировало сионистическую контрреволюционную гидру», и в первую очередь, распустило спортивную организацию «Маккаби», упомянутую в соглашении, как возможный источник для рекрутирования еврейской противопогромной жандармерии. Дело перешло к отделу спорта и военной подготовки при комиссариате военных дел, в чьем ведении находился «Маккаби». Была образована специальная «тройка» во главе с политруком отдела, неевреем Вальниковым. Председатель «Маккаби», инженер И. М. Рабинович, первым делом объяснил, что российский «Маккаби» ни в какой мере не ответственен за действия Жаботинского. При этом он имел мужество, в дополнение к этому формальному отводу, прибавить, что единственной целью соглашения с Славинским было спасение еврейских жизней и что на месте Жаботинского он поступил бы точно так же. «Тройка» пришла к заключению, что «Маккаби» ни в чем не повинен, что при заключении соглашения с Славинским не было с еврейской стороны «контрреволюционных намерений», так-как оно было мотивировано исключительно «боязнью погромов». Травля евсекции на этот раз не удалась.
6
В первые месяцы Новой Экономической Политики (НЭП), введенной в 1921 году, общее ослабление административного нажима дало некоторую передышку и сионистским группам. Неохотно следуя правительственной «генеральной линии», и Евсекция несколько обуздала свой антисионистский натиск. Но это затишье оказалось кратковременным. Уже в половине 1922 года репрессии возобновились. Их главным объектом была Сионистская Трудовая Партия Цеирей-Цион, которая с 1920 г. ушла в подполье. Все делегаты Третьей Всеукраинской конференции этого движения молодежи, нелегально собравшейся в Киеве, были арестованы 4-го мая 1922 г. Из 51 арестованных 37 предстали перед судом в публичном «показательном процессе». Им инкриминировалось стремление «под маской демократии деморализовать еврейскую молодежь и бросить ее в объятия контрреволюционной буржуазии в интересах англо-французского капитализма». Вынесенные приговоры были суровее всех предшествующих: 12 участников съезда были присуждены к двум годам принудительных работ, 15 — к одному году, 10 были оправданы; двухлетнее тюремное заключение было, после 13 месяцев отсидки, заменено высылкой за пределы СССР. В сентябре 1922 г. свыше тысячи сионистов были арестованы в Одессе, Киеве, Бердичеве и других городах Украины.
Активно преследуя сионистов на внутреннем фронте, Кремль год спустя сделал, однако, благожелательный жест в отношении Гистрадрут, сионистской рабочей федерации в Палестине, пригласив ее участвовать в международной земледельческой выставке в Москве. Палестинский павильон привлек десятки тысяч восторженных посетителей со всех концов Советского Союза; из 4-х крупных центров приехали специальные экскурсии молодежи. Ободренная этой импозантной манифестацией, Цеирей Цион, во время сессии Совета Национальностей, распространяла среди делегатов меморандум, протестовавший против разрушения еврейских национально-культурных институций и против преследования сионизма. Меморандум заканчивался фразой: «Несмотря на террор, Сионистская Трудовая Партия живет и продолжает свою революционную борьбу».
Но террор продолжался. В одну только ночь на 2-ое сентября 1924 года в 150 пунктах были арестованы около 3.000 сионистов. Аресты продолжались в течение всего октября. На сей раз власти воздержались от инсценирования публичных «показательных процессов»: опыт показал, что допущенная публика явно симпатизировала обвиняемым. Допросы и приговоры происходили при закрытых дверях. По большинству дел норма наказания была от 3-х до 10 лет принудительных работ в изоляционных лагерях, — сначала в Центральной России, а позднее в Сибири, на Урале, на Соловецких островах, в Киргизии, Центральной Азии.
Эта волна террора нанесла тягчайший удар подпольному сионистскому движению, но все же не сломила его боевого духа. В октябре 1924 г. была организована в Одессе уличная сионистская демонстрация. При выходе из синагоги после богослужения Симхат Тора, прихожане натолкнулись на стройные ряды молодежи, марширующие под звуки Hatikva. Манифестанты были разогнаны конной милицией, которая произвела 32 ареста.
Летом 1925 г. была сделана еще одна попытка найти modus vivendi между сионистским движением и советским режимом. 25 мая два видных московских сиониста, И. Рабинович и проф. Д. Шор, представили временному