Еврейского государств. Второй, вместе с большинством комиссии, предложил раздел Палестины на два независимых государства, еврейское и арабское, объединенных экономической унией. Сионисты категорически отвергли первый план и условно одобрили второй. Арабы отвергли оба. Соединенные Штаты были склонны поддерживать раздел, но опасались, что арабские государства могут тогда всецело перейти на сторону Москвы. Ключ ко всему положению вещей был в руках Советской делегации.
В своей книге «State in the Making», Давид Горовиц, принимавший, вместе с М. Шареттом и Э. Эпштейном (Златом), активное участие в закулисных переговорах того времени, рассказывает, что отношение советской делегации оказалось неожиданно дружелюбным. Два советских представителя, с которыми они были в постоянном контакте, Семен Царапкин и проф. Борис Штейн, советский ученый и «старый большевик», давно оторванный от всего еврейского, проявляли несомненную симпатию к сионистским проблемам и интересам. Во время одной из встреч в советском консульстве в Нью-Йорке, Царапкин принес бутылку вина и предложил тост — «За будущее еврейское государство!». «Это было подлинное чудо», сказал Шаретт, докладывая в тот же вечер об этом эпизоде на заседании Экзекутивы Еврейского Агентства. Горовиц специально подчеркивает, что советские представители нисколько не возражали против сионистских тесных контактов с американской делегацией, о которых они были полностью осведомлены. Более того, когда возникали какие-либо трудности, они часто советовали сионистам обсудить вопрос с представителями Соединенных Штатов. В решающем голосовании 29 ноября 1947 г. весь советский блок подал голос за раздел (Югославия воздержалась) и в последующие критические месяцы твердо отстаивал занятую позицию. Когда в марте 1948 г. Американская делегация переменила фронт и предложила «отложить» раздел и заменить его «временным trusteeship», А. Громыко резко атаковал это предложение и настаивал на осуществлении первоначального решения ООН Через два дня после провозглашения еврейского государства, Москва признала его de jure (признание Вашингтоном произошло на 48 часов раньше). Когда армии соседних арабских стран атаковали Израиль, Громыко призывал Объединенные Нации признать этот шаг актом агрессии, Чехословакия с одобрения Москвы стала главным поставщиком оружия, в котором импровизированная армия Израиля остро нуждалась. С молчаливого одобрения Кремля страны Советского блока допускали или даже поощряли массовую еврейскую эмиграцию: между 15 мая 1948 г. и 15 мая 1952 г. 296 813 еврейских иммигрантов из Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии и Болгарии высадились в Израиле.
Советская линия в ООН несомненно вытекала в первую очередь из желания вытеснить Англию из Палестины, ослабить Британские позиции на Среднем и Ближнем Востоке и создать возможность советского проникновения в этот стратегически важный район. В расчет входила также перспектива воспользоваться для этой цели русскими евреями в Палестине, как возможными носителями советского влияния.
10
В этих надеждах Москва, однако, просчиталась. Элиминирование английского влияния не повлекло за собой усиления советских позиций. Вместо этого на Среднем Востоке стали все растущим фактором Соединенные Штаты. Израиль не высказывал склонности превращаться в советский сателлит. Да и Москва с самого начала не допускала эмиграции «своих» евреев в Израиль. С 15 мая 1948 г. до конца 1951 г. только четыре старухи и один инвалид получили разрешение на отъезд из Сов. Союза в Израиль. Сионизм — как идеология и движение — остался в Сов. России нелегальным. Те, кто рассчитывали, что занятая советским правительством на международной арене про-израильская позиция благоприятно отзовется на отношении к сионистским настроениям внутри страны, разочаровались очень скоро и весьма жестоко.
В сентябре 1948 г., Голда Меерсон (Меир), первый посол Израиля в Сов. Союзе, вместе со штатом своего посольства, в день еврейского Нового Года посетила Московскую главную синагогу. Корреспондент Нью-Йоркской «Herald Tribune», Иосиф Ньюман, описывает оказанный ей прием, как «небывалый» в течение тридцати лет советской диктатуры: «Огромная толпа евреев заполнила всю улицу перед синагогой. Мужчины и женщины плакали от волнения, восклицая — «Мы ждали этого дня всю свою жизнь! За Израиль! Будущий год в Иерусалиме!» Синагога была украшена знаменами; на самом большом из них было крупными еврейскими буквами написано: «Израиль Рожден», на другом — «Эрец Израиль Возродился» ... После богослужения, сотни евреев пешком проводили делегацию до отеля Метрополь, где она была временно расквартирована. Демонстрация того же типа повторилась неделю спустя в Иом-Кипур — Судный День. Вскоре советские евреи стали приходить в Израильское посольство с просьбами о визах на въезд в Израиль и о содействии в получении разрешения властей на выезд».
Эта яркая манифестация накопившихся в советском еврействе про-сионистских чувств вызвала острую реакцию со стороны властей. Аресты и высылки возобновились. Израиль стал для советского режима фактором не столько международного, сколько внутреннеполитического характера, как моральная притягательная сила для советского еврейства. Однако, в период 1948-1953 гг. советское правительство в общем еще воздерживалось от активного вмешательства в дела Среднего Востока. Так, в течение двадцати месяцев оно совсем не реагировало на тройственную Англо-Французско-Американскую декларацию от 25 мая 1950 г., гарантировавшую существующие границы и «баланс вооружения» для стран Среднего Востока. Это выступление западных демократий было впервые упомянуто, — да и то лишь, между прочим, — в советской ноте от 28 января 1952 года. Отношение к самому Израилю в это пятилетие могло бы быть определено, как «недружелюбное равнодушие», причем элемент недружелюбное определялся, как уже отмечено, преимущественно соображениями внутреннеполитического порядка. Еврейское население Советского Союза, с его глубокой привязанностью к Израилю и сильными симпатиями к Западу, рассматривалось, как явно «неблагонадежный элемент», а Израиль — как основной источник этой неблагонадежности. Антиеврейские и анти-израильские тенденции Сталинского режима были органически переплетены. Пресловутый «докторский заговор», инсценированный ГПУ в январе 1953 года, повлек за собой огульную антиеврейскую и антисионистскую травлю. «Известия» от 13 января 1953 г. писали о «грязной физиономии сионистского шпионажа». Это, в свою очередь, вызвало острое негодование в Израиле. 9-го февраля неизвестные подложили бомбу в советское посольство в Тель-Авиве. Обвиняя израильскую полицию в соучастии, Москва три дня спустя прервала дипломатические отношения.
5-го марта умер Сталин, а 4-го апреля Московское радио сообщило, что «докторский заговор» был провокацией и что виновные в ней будут преданы суду. Атмосфера значительно разрядилась. В течение кратковременного, сравнительно мягкого режима Георгия Маленкова, дипломатические отношения с Израилем были возобновлены (20 июля 1953 года). Русским евреям стало несколько легче получать визы на выезд к своим детям в Израиль. 1б-го июля достигнуто было соглашение о превращении советской миссии в Тель-Авиве и Израильской в Москве, в посольства.
Но уже в половине 1954 года произошли перемены. Власть перешла к Н. С. Хрущеву. В 1955 году началась «активистская» линия в советской внешней политике. 17-го апреля 1955 г.