улыбку: Имтиаз поздравил его не с рождением ребенка, а с тем, что он теперь отец. Принять свой новый статус не составило ему никакого труда.
Малышка уснула у него на руках. Пран смотрел на нее и не верил своим глазам. Какое совершенство! Совсем кроха, но все венки, губы, глаза, руки и ноги, каждый крошечный пальчик на месте – и функционирует.
Лицо спящей девочки растянулось в бессознательной улыбке.
Пран подумал, что насчет носа Савита определенно права. Хоть он был еще очень маленький, характерные ястребиные очертания уже наметились. Интересно, при плаче он тоже будет краснеть, как у тещи? Как бы то ни было, краснее, чем сейчас, он вряд ли когда-нибудь станет.
– Правда, она чудо? – спросила госпожа Рупа Мера. – Как бы он сейчас гордился своей второй внучкой!
Пран еще немного покачал дочь и кончиком носа прикоснулся к ее носу.
– Ну, что скажешь? Как она тебе? – не унималась госпожа Рупа Мера.
– Улыбка у нее очень милая. Учитывая, что она только родилась, – сказал Пран.
Как он и догадывался, несерьезность зятя задела госпожу Рупу Меру за живое. Она сказала, что если бы он сам родил дочку, то глаз не смог бы от нее отвести.
– Вы правы, ма, совершенно правы, – кивнул Пран.
Он написал Савите еще одну короткую записку, уведомляя, что осмотр произведен и младенец одобрен. А без скользких людей, заверил он жену, в этом мире никуда. Как только госпожа Рупа Мера, прихватив младенца, ушла наверх, а господин и госпожа Махеш Капур отправились следом, Пран откинулся на подушки и просто лежал, глядя в потолок. Он скорее радовался настоящему, нежели волновался о будущем.
Поначалу малышку было трудновато накормить: она не сразу признала грудь. Но потом Савита погладила пальцем ее щечку, и малышка сразу открыла рот. Тут-то ей и дали сосок. На лице малышки отразилось удивление. Сперва у нее были некоторые проблемы с захватом, однако потом все пошло как по маслу, если не считать того, что она сразу засыпала на груди и ее приходилось будить, чтобы докормить. Для этого Савита щекотала ей пяточки или за ушком, но ребенку было так хорошо и уютно, что порой достучаться до нее удавалось не сразу.
Бабушка, мать и ребенок с удобством устроились в отдельной палате, у каждой было свое спальное место. В первой половине дня Лата ходила на занятия, а к обеду обычно отпускала маму на часок-другой. Иногда госпожа Рупа Мера, Савита и малышка спали все вместе, а Лата просто за ними присматривала – да медсестры время от времени забегали спросить, все ли в порядке. То было тихое время, и Лата старалась использовать его, чтобы учить свою роль. Иногда она просто размышляла. Если малышка просыпалась или ей нужно было поменять подгузник, Лата делала все необходимое. На руках у тети она быстро успокаивалась.
Сидя с раскрытым на коленях томиком Шекспира, Лата то и дело мысленно меняла знаменитые строки: вместо «величия» вставляла «счастье». Как можно родиться счастливым или достичь счастья? Что нужно сделать, чтобы тебе его пожаловали? Малышка сумела по крайней мере родиться счастливой; она спокойна и безмятежна, и у нее не меньше шансов достичь счастья, чем у всех остальных, даже несмотря на слабое здоровье отца. Пран и Савита, хоть и выросли в совершенно разных семьях, – счастливая пара. Они сознают, на что способны, а на что нет, и не пытаются прыгать выше головы. Они любят друг друга – по крайней мере, смогли полюбить. Они оба убеждены, что семья и дети – великое благо. Если Савита и тревожилась (хотя в данный момент на ее спящем лице в приглушенном дневном свете не было ни намека на тревогу, только умиротворение и радость, которым Лата не уставала дивиться), если она когда-нибудь и тревожилась, то лишь потому, что внешние, неподвластные им силы могли уничтожить это благо. Она мечтала об одном: что бы ни случилось с мужем, пусть их ребенку никогда не доведется познать несчастье и тяготы жизни. Учебник по праву, лежавший на столике справа от кровати, и младенец, спавший в кроватке слева, казалось, уравновешивали друг друга.
В последнее время, когда госпожа Рупа Мера начинала волноваться за Савиту и свою пока что безымянную внучку или делилась с Латой переживаниями о здоровье Прана и безынициативности Варуна, Лата уже не гневалась на нее так, как прежде. Мать теперь виделась ей эдаким хранителем семьи. Здесь, в больнице, где жизнь и смерть существовали в таком тесном соседстве, Лате стало казаться, что семья – единственный источник постоянства и преемственности в этом мире, единственная от него защита. Калькутта, Дели, Канпур, Лакхнау, визиты к бесконечным родственникам, Ежегодное трансиндийское паломничество, которое так смешило Аруна, и «фонтаны», которые так его раздражали, открытки на дни рождения десятиюродным сестрам, обязательные сплетни на всех праздниках, свадьбах и похоронах, постоянные воспоминания о покойном муже, этом благосклонном божестве, что, несомненно, даже с того света продолжало присматривать за родными, – все это теперь казалось не чем иным, как деяниями богини домашнего очага, чьи символы (вставная челюсть, черная сумка, ножницы и наперсток, звезды из золотой и серебряной фольги) все будут вспоминать с нежностью и теплотой долгие годы после ее смерти, о чем она сама не уставала им говорить. Она лишь хотела Лате счастья, как Савита хотела счастья своей дочке, и всеми доступными способами пыталась это счастье устроить. Лата больше не злилась на нее за это.
Внезапно став девицей на выданье и вынужденная переезжать из города в город, Лата начала присматриваться к брачным союзам (Сахгалы, Арун и Минакши, господин и госпожа Махеш Капур, Пран и Савита) с долей интереса. То ли из-за бесконечных маминых нотаций, то ли благодаря ее могучей любви и тому, что Лате пришлось стать свидетельницей болезни Прана и Савитиных родов, а может, по всем этим причинам сразу Лата ощутила в себе удивительные перемены. Спящая Савита оказалась куда более убедительной советчицей, нежели говорливая Малати.
Лата с недоумением и улыбкой вспоминала свое желание сбежать с Кабиром, хотя избавиться от чувств к нему пока не могла. Но куда заведут ее эти чувства? Стабильная, постепенно растущая любовь Савиты к Прану – разве это не лучшее, что может быть для самой Савиты, для ее будущей семьи и детей?
На каждой репетиции Лата в страхе ждала, что Кабир подойдет к ней и одним-единственным словом порвет неведомую, чересчур прочную материю, которую она соткала – или которую соткали другие – вокруг себя. Но