край мостика. — Кулик, лупи по ордеру!..
Отступать было бесполезно — догонят и утопят, и «Ваня», огрызаясь из орудий, начал поворот навстречу кораблям Старка. Лесосека была уже в зоне досягаемости пулемётов, и пулемётчики поливали её очередями. А пароходы белогвардейцев беспощадно садили по «Ване» из десятка стволов. Водяные столбы разрывов, казалось, стояли вокруг и не рушились: «Ваня» резал носом пену, продираясь сквозь зыбко взметающийся водяной лес. Его колыхало на волнах, и мокрая броня чуть отсвечивала в жиденьком осеннем солнце.
— Не робей, братва!.. — орал с мостика Маркин.
Он так боялся, что уже не мог выносить своего страха и хотел завершить всё поскорее — исчезнуть в последней вспышке или расшвырять врагов в разные стороны. Он не думал о Ляльке, не думал, сочтут ли его трусом — да он и сбежал бы, но бегство не избавляло от мучений ужаса. Сердце тряслось, тело тряслось, и Коля нелепо цапал себя за грудь, словно пытался оторвать ледяного паука-кровососа, опутавшего его изнутри электрической паутиной.
Мамедов притулился за кормовой лебёдкой, надеясь, что там безопаснее. Он был спокоен: ему надо дождаться плена, и жизнь продолжится.
Снаряд угодил «Ване» в борт и взорвался где-то в трюме, выбив крышку люка. Из тёмного проёма повалил дым, а потом высунулись языки пламени — загорелся мазут. Мамедов услышал шум воды, хлещущей в пробоину. Корму заволакивало мутным паром и чёрной мглой горящего топлива. А «Ваня» всё шёл вперёд, будто контуженный, — в бесконечном развороте. Мамедов понял, что их пароход лишился управления. Это означало, что «Ваня» погибает.
— Боцман, срасти штуртрос! — закричал капитан Осейчук с мостика.
Мимо Мамедова, пригибаясь, проскользнул боцман; он нёс скобу, чтобы соединить лопнувший штуртрос — цепь, с помощью которой двигался руль.
Ещё один снаряд взорвался на передней палубе. Носовая артиллерийская башня расселась, как старая баня; канониров Арво Палланго расшвыряло к фальшбортам. Колю Маркина на мостике отбросило на стену рубки. Коля съехал вниз и тотчас попытался опереться рукой, чтобы встать, но с безумным удивлением увидел, что его рука валяется возле барбета. Коля опустил взгляд и обнаружил, что осколки вспороли ему грудь и живот, и там, в нём-живом, внутри, дрожит что-то сизое и мясное. А потом глаза у Коли закатились.
«Ваня» кренился на борт. Капитан Осейчук выбрался на мостик. Он чуть помедлил возле мёртвого комиссара, огляделся и поднял рупор.
— Команда! — закричал он. — Все за борт!.. Наши в створе!
Пять бронепароходов Старка, разумеется, никуда не делись, но вдали на светящейся под солнцем излучине Камы чернели три дымовых хвоста — это миноносец и две канлодки спешили на выручку тонущему «Ване».
15
«Ваня» погружался с креном на правый бок. Из наклонившейся трубы валил пар затопленных котлов. Команда высыпала на палубу. Кому-то ещё хватило места в лодке, но большинству — нет; спасательных кругов тоже было недостаточно. Военморы, матерясь, стаскивали бушлаты, башмаки и клёши и прыгали через фальшборт в тельняшках и подштанниках. С кормы «Вани», прикрывая плывущих людей, осатанело бил пулемёт.
Впрочем, белые сейчас не отвлекались на военморов с «Вани». Все суда флотилии Старка вели огонь по кораблям большевиков. Над флагманским буксиром «Вульф» развевался брейд-вымпел адмирала, а на мачте миноносца «Прыткий» трепетал брейд-вымпел Раскольникова. Эхо канонады разбегалось по реке и отражалось от берегов, умножаясь в развалистое громыханье.
А Мамедов никак не мог найти Алёшку; он метался среди военморов, но Алёшки на палубах не было. Вряд ли Алёшка сиганул бы за борт, бросив дядю Хамзата, и в уходящей лодке Мамедов его не видел.
Альоша остался в машинном отдэлении?.. Он ранэн?.. Убыт?..
По узкой железной лесенке Хамзат Хадиевич скатился в трюм, тёмный и полузатопленный, и ухнул в воду почти по грудь. Вокруг болтались комья мазута, тряпки и всякий мусор. За балку бимса, скуля, цеплялся какой-то матрос — его ослепило, ошпарив лицо паром, и он не мог выбраться наверх.
— Альоша!.. — заорал Мамедов.
— Браток, вытащи! — в ответ заорал матрос. — Вытащи, Христом богом!..
Крики заглушали всё. Мамедов рванулся к ошпаренному моряку, оторвал его от бимса и окунул с головой, чтобы заткнуть. За длинной и громоздкой тушей котла Хамзат Хадиевич услышал какой-то всхлип и плеск.
Алёшке не повезло: взрыв снаряда покорёжил решётки стланей на днище парохода, и Алёшке защемило ногу между стланью и фундаментом котла. Он бился, но не мог освободиться, не имея опоры: руки скользили по клёпаному кожуху, и до пиллерса Алёшка не дотягивался. А вода поднималась.
— Дядя Хамзат!.. — в ужасе зарыдал Алёшка.
— Сэчас, родной, сэчас! — лихорадочно заторопился Мамедов.
Он зыбко присел в холодную воду, ощупывая стлань и Алёшкину голень. Вынырнул, вдохнул и снова ушёл с головой — шарил в поисках края решётки. Вот он — край!.. Мамедов впился в него пальцами и дёрнул на себя что было сил. Алёшка взвизгнул — его ногу сдавило ещё сильнее, а потом отпустило.
Отплёвываясь, Мамедов поволок Алёшку к трапу.
На палубах «Вани» ещё суетились моряки в одних тельняшках; их было десятка два — те, кто не добыл себе ни спасательного круга, ни пояса из пробки. Военморы понимали, что в ледяной осенней реке не продержаться без чего-то плавучего: сведёт судорогой — и амба тебе. Капитан Осейчук красным пожарным топором взламывал палубный настил, выворачивая доски.
Пароходы Старка, отрабатывая колёсами назад, заняли боевую позицию кабельтовых в пяти от судна Осейчука, можно было прочитать их названия: «Милютин», «Вульф», «Труд», «Орёл» и «Киев». По «Ване» они не стреляли, «Ваня» служил приманкой для кораблей Раскольникова, в первую очередь — для морского миноносца. А миноносец «Прыткий» сидел в воде так низко, что казался хищным зверем, припавшим на все лапы для решительного броска, — но этого броска так и не совершал, бабахая издалека из четырёх орудий.
В круглой визирной рубке миноносца теснились старпом, штурвальный, капитан Георгиади, Раскольников, Ляля и вестовой матрос. Ляля была возбуждена, тёмные глаза её горели.
— Фёдор, там ведь погибают наши товарищи! — пылко говорила она. — Как флаг-секретарь флотилии я требую спасти их!..
Ляля всей душой отдалась мрачному восторгу: флотилия — под яростным огнём, пароход комиссара подбит врагами, а она, Ляля, на миноносце мчится сквозь разрывы на помощь друзьям! Сражение на Каме станет ещё одной легендой о ней, о Ляле, — страшной и прекрасной богине гражданской войны!
Раскольников спокойно размышлял. «Ваня», без сомнения, потерян. И это хорошо. Во-первых, Коля Маркин с его щенячьими чувствами к чужой жене Фёдору Фёдоровичу уже надоел. Во-вторых, гибель судна в бою означает, что флотилия преодолевала серьёзное сопротивление; чем больше сопротивление —