тем больше и заслуги командира. Однако все заслуги пойдут прахом, если он, Раскольников, утопит не дармовый речной пароход, а ценный миноносец.
— Сергеев, отсемафорь на канлодку-два подобрать экипаж Маркина, — приказал Раскольников вестовому.
Ляля возмущённо фыркнула. Георгиади покровительственно улыбнулся.
А у «Вани» к тому времени иссяк последний запас плавучести. Махина парохода тяжко покачнулась, посмертно возвращая остойчивость, и медленно пошла вниз. Вода сквозь шпигаты хлынула на палубы, смывая кровь. Капитан Осейчук и десяток военморов перелезли через фальшборт и прыгнули в волны — им осталось только своими силами попытаться догрести до берега.
Ошалевший, растерянный Алёшка и не подумал дёрнуться за моряками. Мамедов проволок его к трапу на мостик и на крышу надстройки.
Наверху Алёшка шарахнулся от изуродованного тела Маркина.
— Нэ смотры! — прохрипел Мамедов, оттаскивая мальчишку за рубку.
Впрочем, и отсюда Алёшка увидел убитых пулемётчиков в барбете.
— Волька… там… — выдохнул Алёшка.
Мамедов усадил его на опору дефлектора.
Пароходы Старка упрямо продвигались вперёд, продолжая обстреливать корабли Раскольникова; полузатонувший «Ваня» их сейчас не интересовал. Белые целились по миноносцу, и канлодка-два под пролетающими над ней снарядами выуживала из реки военморов Маркина, доплывших по течению.
Израненный «Ваня» наконец безвольно ударился о дно и лёг; вода на фут не достала до крыши надстройки, и вокруг расползлось облако мути. Мамедов и Алёшка теперь были вдвоём — на мёртвом пароходе как на острове. И Хамзат Хадиевич почувствовал облегчение. Оказывается, он очень устал от красных моряков. Балтийская братва угнетала его, не позволяя быть самим собой.
— Дядя Хамзат… посмотри Вольку… — попросил Алёшка.
Мамедов неохотно шагнул к барбету и приподнял за форменку Вольку Вишневского, лежавшего лицом вниз. Волька застонал и пошевелил рукой. Мамедов удивлённо хмыкнул и с натугой потянул Вольку из груды трупов.
— Повэзло йему, что ты добрый, Альоша.
Мамедов бросил Вольку и сел рядом с Алёшкой.
— Бэлые скоро забэрут нас отсуда. — Он поскрёб щетину на толстом лице. — Прычалят провэрить и вооружэнье снять. Спасут твоэго товарыща.
— Нет, нам же к нашим надо!.. — с тревогой ответил Алёшка.
— К нашим? — хмыкнул Мамедов. — Альоша, ты глюпый малчик. Красные — нэ наши, нэ твои. И бэлые нэ твои. Твои — это я. Шухов. Губкин. Нобэли.
Алёшка смотрел на Мамедова и ничего не понимал.
— Вмэстэ далше будэм, — сообщил Мамедов как о чём-то решённом. — Я дэло додэлаю, и всё. Найдём твою сэстру, потом к хорошим лудям тэбя повэзу.
— А ты меня спросил? — слабо трепыхнулся Алёшка.
— Зачем? — Мамедов пожал плечами и прищурился на неяркое солнце над рекой. — Знаю, тэбе понравытся. Тэбе нужно быть там, а нэ здэс.
16
Юрий Карлович не любил мелкие победы: они внушали ложные надежды. На буксире «Вульф» адмирал Старк и начальник штаба Смирнов разместились в большой каюте капитана; из её окон был виден затонувший бронепароход большевиков — мелкая победа их флотилии. И Юрий Карлович понимал, зачем сейчас к «Вульфу» швартуется «Милютин».
— Что вы намерены ответить Федосьеву? — спросил Смирнов.
— Намерен пресечь его инициативу.
Смирнов помолчал.
— Я помню ваше предупреждение, Юрий Карлович, поэтому хочу сказать без свидетелей… Думаю, вы должны уступить желанию Петра Петровича.
— По какой причине, Михаил Иванович? — холодно осведомился Старк.
— Нельзя не учитывать боевой дух людей во флотилии, — виновато пояснил Смирнов. — Людям нужно чувство превосходства над неприятелем.
— Чувство ошибочно. Красные сильнее нас как минимум вдвое.
— Не всё определяется количеством орудий и судов. Воодушевляют атаки и погони за убегающим врагом. Дозвольте это в виде исключения. Я полагаю, так будет правильно. Однако в присутствии Федосьева я буду молчать.
Юрий Карлович задумался, глядя в окно. Он знал, что его флотилия ждёт большого сражения на устье Белой. Устье — стратегически важная позиция, контроль над которой позволит не пропустить большевиков к Уфе и Сарапулу. Контрразведка докладывала, что мичман Федосьев говорил, будто флотилия непременно будет драться за устье, «мы устроим большевикам Вандею» — так выразился Пётр Петрович. Увы, флотилию придётся разочаровать. Но для начала действительно хорошо бы заручиться поддержкой личного состава.
Федосьев, капитан «Милютина», был напряжён и заранее ожесточён.
— Господин адмирал, прошу разрешения преследовать суда противника силами моего дивизиона! — отчеканил он, глядя Старку в глаза.
Старк смотрел на Федосьева с усталостью и сожалением.
— Что ж, разрешаю, Пётр Петрович, — сказал он. — Потом возвращайтесь в Пьяный Бор к третьей склянке вечерней вахты.
Федосьев поспешил на свой пароход, а Старк поднялся на мостик.
С «Милютина» лихорадочно семафорили. «Труд», «Орёл» и «Киев», оживлённо дымя, занимали свои места в ордере — сразу в боевом.
— Евгений Львович, идём на базу, — сказал Старк капитану «Милютина».
База флотилии сейчас находилась в селе Пьяный Бор. Под штаб заняли полукаменный дом волостного правления. Возле крыльца на брёвнах курили бородатые мужики, при виде Старка они дружно встали и сняли шапки.
— Дак вы власть, господин офицер, или нет? — спросил самый храбрый.
— Пока ещё не власть, — недовольно ответил Юрий Карлович.
— Мы комбедовцев повязали, и куды их? Самим в расход определить?
— Хватит зверствовать, мужики! — с досадой бросил Старк. — Вы что все тут, спятили?! У вас храм на главной площади, а вы убивать рвётесь!
— Дак они сами Гоголева и Чигвинцева повесили…
Юрий Карлович только махнул рукой и взбежал на крыльцо.
— Не тех жалеешь, ваше благородие, — услышал он себе в спину.
Время текло невыносимо медленно. День, наконец, угас, и синева неба загустела тонко и ярко, лишь над горизонтом вытянулась извилистая пунцовая вмятина — отсвет ушедшего заката на невидимой туче. На фоне багрянца за околицей села торчали чёрные и растопыренные ветряные мельницы.
С Камы донеслись гудки — это вернулся дивизион Федосьева.
Пётр Петрович явился с докладом уже около полуночи. Юрий Карлович принял его сам, без Смирнова и других офицеров штаба. Федосьев держался уверенно. В комнате волостного старшины горела керосиновая лампа, Старк сидел за столом и жестом предложил Петру Петровичу занять кресло напротив.
— Каковы результаты рейда, господин мичман?
— Нам не удалось вступить в огневое соприкосновение с противником. При бегстве красные накидали «рыбок» возле Усть-Ижевского острова, и наш пароход «Труд» подорвался.
«Рыбками» назывались небольшие речные мины, похожие на буйки.
— Взрыв не повредил машину, команда поставила пластырь, но довести судно обратно не сумела. «Труд» затонул возле Заумора. Старк, не глядя на Федосьева, барабанил пальцами по столу.
— И как вы теперь расцениваете своё предприятие?
— Да, мы понесли потери, но я считаю, что рейд всё равно был необходим, — твёрдо ответил Федосьев. — Неуспех мобилизует, а бездействие губительно.
— Вы чертовски упрямы, Пётр Петрович, — задумчиво произнёс Старк.
Он молчал, размышляя о своём.
— На обратном пути