— Кто та зловещая фигура в черном? Похожа на фею, которую забыли пригласить на крестины и которая явилась самовольно с ужасными дарами…
Гусар Вельяминов сонно взирал на прекрасную Тамару и размышлял одновременно о грядущей мазурке, о проигрыше вчера в покер подпоручику Ермольникову двадцати трех рублей и о слухе насчет того, что их полк отправляют в скором времени в отдаленную колонию, где, вроде бы, намечается «дело».
Тамара прогневалась на такое невнимание и покарала Вельяминова легким ударом веера.
— Да вы, кажется, меня не слушаете, господин Вельяминов!
— Отчего же, слушаю…
— О чем вы думаете?
— О том, как вы красивы, — рапортовал Вельяминов.
— Но ведь вы совершенно не об этом думаете! — надулась Тамара.
— Почему вы так считаете? — возразил Вельяминов. — В конце концов, это обидно, что вы постоянно меня подозреваете.
— Я так считаю, — произнесла Тамара, — потому что вы на все мои вопросы так отвечаете. Что бы я ни сказала. «Когда ждать вас завтра к чаю?» — «Ах, как вы красивы». — «Любите ли вы ореховый торт?» — «Вы так красивы». — «Правда ли, что китайцы едят тухлые яйца?» — «Вы очень красивы»…
— Что поделать, — сказал Вельяминов с сокрушенным видом, — если я постоянно только об этом и думаю!
— Узнайте для меня, кто эта девочка, — повелела Тамара. — Вон та, видите? В полном трауре. Мне она представляется весьма зловещей.
Вельяминов поцеловал ручку Тамары и двинулся к Соне, лавируя между гостями. Судя по ее хрупкой фигурке, Вельяминов решил, что девочка окажется прехорошенькой, но когда Соня повернулась, он был сильно разочарован: на него глянуло блеклое личико с острым носом и серыми губами. Стоячий черный воротничок еще больше подчеркивал нездоровую бледность и круги под глазами. Болотный мох порождает иногда такие грибы — на тонкой ножке, в юбочках, с синюшными щечками.
— Позвольте представиться, — храбро произнес герой-гусар. Он наклонил и поднял голову. — Корнет Вельяминов.
— Думенская, — сказала Соня.
— Помилуйте, — не смутился гусар, — не могу же я к такой прелестной юной особе обращаться по фамилии, как, можно сказать, к другому корнету!
— Почему? — спросила Соня.
— Потому что это неприлично, — ответил Вельяминов.
— Вы для чего со мной познакомились? — заговорила Соня, понизив голос. — Чтобы обучать меня манерам? Этим занимается княжна Мышецкая. Видите старушку? Вот она. Она моя благодетельница и строго следит за манерами и прочим.
— Что ж, как угодно, — отозвался гусар, почему-то обижаясь. — Я, конечно, не старушка княжна, мне вас манерам учить не с руки… А вы даже имени своего мне не сказали.
— Вы мне своего тоже, — возразила Соня.
— Я сказал — корнет Вельяминов.
— Я тоже, в таком случае, сказала — Думенская.
— Михаил.
— Софья.
— Вы танцуете?
— Нет. Вы же видите, что я в трауре.
— Это жаль. Я бы вас, пожалуй, пригласил на пробу. Мне кажется, вы должны очень легко танцевать.
И, прихватив по дороге два бокала с шампанским, гусар отбыл обратно к Тамаре Вязигиной с полным докладом о произведенной разведке.
К Соне между тем подбежала до крайности взволнованная Полин. Она так тяжело дышала, словно проделала долгий путь через пустошь, спасая свою жизнь от разбойников.
— Софи! — вскричала Полин шепотом. — Решается моя жизнь! Спасайте меня, дорогая подруга, иначе мне гибель!..
Соня, высоко подняв брови, уставилась на Полин.
Та покачала головой:
— Не делайте больше такую гримасу, у вас от нее весь лоб в крошечных морщинках, а это некрасиво. Я стараюсь вообще не шевелить лицом, чтобы остановить старение.
— Я всегда буду молодой, — ответила Соня. — И умру молодой. Точнее, когда я умру, я буду старая, но прежде этого останусь вечно молодой.
— Софи, спасите меня, — прошептала Полин. — Я хочу упросить ее сиятельство, броситься к ногам…
— Зачем? — удивилась Соня. — Да здесь как-то и неудобно бросаться к ногам. Княжна играет сейчас в карты с какими-то стариками.
— Подпоручик Рыжов взялся ухаживать за мной… Софи, я умираю… Он приглашает меня на вальс и вторую мазурку. Что делать? Я не смею отказать. Но ее сиятельство могут быть прогневаны. Я на перепутье и хочу броситься к ногам.
— А я здесь при чем? — спросила Соня.
— Если мы бросимся вдвоем, — сказала Полин, и ее глаза сделались безумными, — то ее сиятельство позволят. Не захотят лишить меня счастья.
— По-моему, Полин, княжне до вас сейчас очень немного дела, — проговорила Соня. — Танцуйте себе, с кем хотите.
Полин окинула Соню взглядом.
— Я не такая храбрая, как вы, Софи, я боюсь побоев. А после Катиной смерти, которая проистекла от чрезмерного увлечения танцами, княжна особенно следит за нравственностью.
Соня молча пожала плечами и отошла. Ей было скучно продолжать этот разговор.
Она принялась опять разгуливать по залу, выглядывая то в одно, то в другое окно и любуясь видами. Виды, впрочем, были так себе, но все прочие зрелища увлекали Соню еще меньше.
Неожиданно кто-то произнес прямо у нее над ухом:
— Танцы — бесчеловечное изобретение человечества, нарочно созданные для взаимного издевательства. Не находите?
Соня обернулась.
Перед ней стоял молодой человек с бледным лицом, покрытым пламенеющими прыщами. Он был одет строго, даже элегантно, однако держался скованно — очевидно, находясь в непрестанном памятовании своих прыщей.
— Петр Потифаров, — представился он.
— Софья Думенская, — ответила Соня.
Он чуть прищурился.
— А я ведь вас не знаю.
— Я вас тоже не знаю, — засмеялась Соня. — Впрочем, вы милый.
— Мне больше лет, чем можно было бы подумать, — Потифаров коснулся лба, намекая на основной недостаток своей наружности, — позднее созревание. Проистекло, полагают медики, от чрезмерного увлечения книгами. Люблю историю, знаете ли, и преклоняюсь перед философией. Вы изучали уже «Книгу мертвых»? Я прочел все, особенно древнеегипетскую. Там миллионы разных толкований, а из иероглифов у меня самые любимые — в виде глаза и в виде такой сложной штучки, трудно объяснить на пальцах… Позвольте, я начерчу.
Он принялся водить пальцем по подоконнику.
— Вот так, здесь такие пимпочки, и тут еще перевязочка. Называется «Са».
Соня сказала:
— Это просто поразительно. Откуда можно знать, как это называется? Разве кто-нибудь сейчас говорит по-древнеегипетски?
— Несколько профессоров египтологии весьма бойко общаются между собою на этом языке, — поведал Потифаров. — Я присутствовал на одном диспуте в Академии. Диспут был открытый, прийти мог любой человек, а я все-таки без пяти минут студент и весьма интересуюсь… Звучит чрезвычайно любопытно, особенно если закрыть глаза и все это себе наглядно воображать… Я и воображал, и перед моим внутренним взором непрестанно скакали различные иероглифы. Но потом другой профессор начал возражать, а ему возразили, что он принадлежит к фиванской школе, а эти двое профессоров — к мемфисской, и что амонопоклонники совершенно не понимают птахопоклонников, и что это абсолютно естественно, потому что в Древнем Египте они тоже друг друга не понимали. То есть, вообразите… как вас зовут, вы сказали?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});