— Нужно вытащить отсюда тело и бросить в реку, — сказала Соня.
— Зачем? — удивился Харитин.
— Чтобы покончить с ним… с ней. С Полин.
Харитин больше ни о чем не спрашивал. Он встал на ноги и приблизился к выходу из пещеры. При ходьбе он кособочился — держал одно плечо чуть выше другого. Но в каждом его движении была странная, завораживающая грация, и Соня, наблюдая за ним, чувствовала, как сладкое тепло разливается по ее груди и животу.
Харитин осторожно выглянул наружу и сразу отпрянул в полумрак пещеры.
— Там слишком ярко, — пробормотал он.
— Там ясный день, солнце, — объяснила Соня.
— Жжет, — сказал Харитин.
— Ты боишься солнечного света?
Харитин пожал плечами.
— Многие боятся, — неопределенно ответил он.
Соня по-прежнему сидела на камнях, рядом с неподвижной Полин.
— Откуда ты взялся такой, Харитин? — спросила она тихо. — Откуда ты пришел?
Он не мог ей объяснить. Ему не хватало для этого слов. Но не только обычных слов, из обыденного русского языка, — этих слов не нашлось ни в одном из существующих языков. Наверное, не было их и в языках несуществующих.
Хотя он пытался. И при первой их встрече, и потом, спустя много лет.
Мир Харитина был сумеречным, серым. Там различались мириады оттенков серого — гораздо больше, чем в состоянии улавливать человеческий глаз. В мире Харитина обычные люди оставались невидимками — слюдяные тени, проходящие сквозь пространство и время без всякого ощутимого следа.
В пещере имелось странное место, где сумерки смыкались с тьмой. Там очутился Харитин, в мире, где тонкие оттенки серого были заменены цветовыми пятнами; он очутился в мире плоском, чересчур ярком, чересчур грубом.
Он забрал жизнь у молодой женщины, чтобы начать жить в этом плоском, грубом мире.
* * *
Соня явилась в дом княжны под вечер. Ее привел молодой человек, похожий на поэта и на калеку. Княжна, рыдая, покачивалась в саду на плетеном кресле-качалке. Те приживалки, что отгоняли от нее мух и стояли у нее за спиной, держались сонно и равнодушно (им надоела вся эта история с новой воспитанницей); те же, что оставались в поле зрения княжны, наперебой совали ей батистовые носовые платки, роняли слезы и поминутно бегали за успокоительным отваром.
Неонилла Павловна находилась в своей комнате и там, опоенная успокоительными отварами, мирно спала.
— Ведут! Ведут! — курлыканье птичьей стаи неслось впереди Сони, медленно шагавшей по дорожке сада. Харитин держал ее под локоть.
— Ведут, княжна-матушка, голубушка-благодетельница, ведут, нашу бедочку, ведут, сиротиночку!
— Ведут!..
Соня остановилась перед старушкой-княжной и вдруг увидела ее совершенно другими глазами. Как будто ей отворили новое зрение, сумеречное, когда из мириадов оттенков серого складывается истинный облик людей и вещей.
Слезы высохли на глазах старушки Мышецкой, она приподнялась в креслах, задрожала и снова обрушилась на подушки. А Соне в этот миг казалось, что она читает всякую мысль княжны, даже самую тайную, скрытую от всех так глубоко, что уж и забыто, где искать.
Девочка молча показала ей свою искалеченную руку.
Лицо старушки передернулось.
— Что это, дитя?
— Неонилла Павловна, — выговорила Соня. Голос у нее прозвучал сдавленно, как будто не рассмеяться боялась Соня, а заплакать. — Она, злодейка. Не хочет тайны ремесла никому открывать, а когда увидела, что у меня получается плести кружево не хуже, взяла молоток и ударила меня по пальцам.
От эдакого известия платок выпал из рук старенькой княжны, она затрясла головой и дребезжащим голосом прокричала:
— Приведите мне сюда Неониллу!
— Почивает… Неонилла Павловна почивает… От горести утомилась — заснула… — зашелестело кругом.
— Разбудить! — Княжна топнула шелковой ножкой. — Быстрее!
А пока за Неониллой Павловной бегали, княжна обратилась к Харитину:
— Вы, молодой человек, должно быть, не из наших краев. Я прежде вас не встречала.
— Я не из ваших краев, — подтвердил Харитин.
Княжна прищурилась.
— Какой у вас выговор странный.
— Он грек, ваше сиятельство, — вмешалась Соня.
— Грек? Как интересно… — Княжна протянула Харитину руку для поцелуя.
Харитин с интересом посмотрел на эту руку. Соня подтолкнула его в бок.
— Поцелуй. Не кусай, только поцелуй.
Харитин чуть улыбнулся Соне, наклонился над хрупкой старческой рукой и, прикладываясь, все же чуть-чуть прихватил зубами кожу.
Княжна благосклонно моргнула.
— Где вы нашли Сонечку?
— Под обрывом реки, — ответил Харитин. — Она собирала слезы в ладонь.
— Поэт… поэт… — зашелестели приживалки и смолкли.
— Вы хорошо поступили, приведя ее домой, — похвалила поэта княжна. — А сами вы где остановились?
— Остановился, — сказал Харитин. Это вышло невпопад.
Соня вмешалась:
— Он только что приехал, ваше сиятельство.
— Вы можете погостить у меня, — пригласила княжна.
От крыльца дома доносились голоса, звучавшие все громче, и на их фоне выделялся плаксивый, возмущенный крик Неониллы Павловны:
— Все врет она, мерзавка!
Соня холодно посмотрела на свою мучительницу.
— Идет Неонилла Павловна, ваше сиятельство.
— Хорошо. — Княжна даже не повернула головы.
Неонилла Павловна, в стеганом шелковом халате поверх ночной рубашки, босая, предстала перед княжной.
Та долго смотрела на нее неприязненным взглядом. Неонилла Павловна не выдержала — начала озираться, ежиться.
Княжна заговорила наконец с ней — холодно:
— Хочешь что-то мне рассказать?
Неонилла Павловна бурно зарыдала и упала на колени.
— Оклеветала!.. Сквернавка, оклеветала!.. — взвыла она. — У ней глаза дерзкие, я сразу говорила — путного не выйдет. А чего ждать от дочери самоубийцы, пьяницы?
Тут Соня засверкала глазами и подняла повыше распухшую руку.
— Чем на моего отца, покойника, напраслину возводить, — крикнула девочка, — взгляни лучше, как ты меня искалечила! Из зависти, что я молодая, а ты старая! Из страха, что я смогу плести кружево получше твоего! Я все благодетельнице рассказала. Не отпирайся теперь и не позорься.
Неонилла Павловна с ужасом уставилась на изуродованную кисть.
— Не делала! — завопила она и принялась биться головой о землю. — Не делала! В жизни бы не посягнула!
— Вон от меня, — произнесла княжна. Она говорила очень тихо, но ее все услышали. — Вон отсюда, Неонилла. Я тебя пригрела, а ты оказалась змеей.
Неонилла Павловна так и застыла, простертая на земле. Уж чего угодно ожидала она, только не изгнания. Осторожно приподняла она голову, заглянула благодетельнице в лицо. Та не шутила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});