class="p1">Те, кто сидел близко к дверям, стали поспешно выходить и побежали в сторону комнаты президиума. Там образовалась толпа, приглушенно загудевшая.
Дверь приоткрылась, и кто-то в щель умоляюще:
— Тише, товарищи, тише! Мешаете... говорят со Смольным... Пройдите, пожалуйста, в зал...
А в зале было еще тревожнее. Рабочие не вставали со своих мест. Угрюмо молчали...
— Неужели война? — прошептал кто-то.
— Помолчи, объявят! — прикрикнули на него.
И опять тишина. Тишина тягостная, гнетущая...
Вдруг где-то далеко послышались шаги. На сцепу нервной походкой вышел человек в пенсне. Шагнул к рампе...
— Това... това... — Горло перехватило... Налил из графила воды, стуча стаканом о зубы, выпил несколько глотков и, овладев собой, опять — к авансцене:
— Товарищи! Случилось большое несчастье... Только сейчас в Смольном... убит товарищ Киров.
Зал замер, застыл, оцепенел... Несколько секунд длилось ледяное молчание. Вдруг взвился женский пронзительный крик. Кто-то гулко охнул. Послышались глубокие вздохи, приглушенные рыдания... Потрясенные люди начали медленно расходиться...
Весть об убийстве Кирова оглушила, как страшный раскат грома, всю страну. Всколыхнула весь мир. Тысячи негодующих телеграмм приходили в Ленинград и Москву. С утра до ночи звучали по радио скорбные мелодии. Нескончаемые толпы ленинградцев шли проститься со своим Миронычем...
В далеком Ташкенте Валериан Куйбышев, вырвав листы из блокнота, спешно писал в газету о своем друге страстные строки: «Мне довелось сидеть с товарищем Кировым в Томской тюрьме. В 1919 году мы с ним встретились... в Астрахани, в борьбе с деникинскими войсками. Товарищ Киров был душой армии, рабочих и крестьян. Он отстоял Астрахань... Исключительный оратор, он в то же время был и превосходным организатором... настоящим членом большевистской партии, то есть государственным человеком с большим кругозором. Товарищ Киров убит именно потому, что он был большим... революционером-большевиком, ненавистным контрреволюционной буржуазии...»
Живший в Крыму Горький, узнав о смерти Кирова, не находил себе места, не мог успокоиться: «Убит прекрасный человек, один из лучших вождей партии, — телеграфировал он в Москву, — идеальный образец пролетария, мастера культуры. Всей душой разделяю горе партии, горе всех честных рабочих». Но и отправив эту телеграмму, Горький не мог обрести покоя. Думал о Кирове, вспоминал свои встречи с ним. Его чувства вылились в письме Константину Федину:
«Я совершенно подавлен убийством Кирова, чувствую себя вдребезги разбитым и вообще — скверно. Очень я любил и уважал этого человека...»
С того трагического дня прошло сорок лет. Сорок лет... а имя Кирова не меркнет, не тускнеет! Память о нем живет в сердцах народа, ради счастья которого он жил и боролся! Ему воздвигнуты монументы, о нем написаны книги, поставлены фильмы...
Но есть нечто крепче гранита и бронзы, долговечнее книг и кинофильмов — народная любовь! Киров был и будет любим народом. И потому будет вечно жить в его сердце.