королям — с высока. Они о чем-то трепятся, скорее о своих покупках, но я не отвожу взгляда с лысой макушки. Хмурюсь.
«Интересно, кто он?…»
— Амелия?
Слышу свое имя и реагирую резко, даже чуть не роняю вилку, но вовремя успеваю подхватить и извиниться. Властелин на это лишь улыбается.
— Ты совсем притихла. Может расскажешь, где ты была все это время?
— Я ездила к брату.
— К брату? — потирает подбородок, а потом слегка прищуривается, словно что-то вспоминает.
Притворно, конечно же, по роже вижу.
— А разве ему не стукнуло двадцать два в том году?
— Вы слишком хорошо осведомлены, — замечаю, но скорее рассеяно, мне ведь известно, что так и есть, — Да, я просто не хочу говорить, где была.
— Почему?
— Потому что в этом все равно не было никакого смысла. Я не нашла того, что искала…
— А что ты искала?
— Ответы.
— Туманно…
— Я была в Краснодаре! — выпаливаю и знаю, что он все поймет, да даже если нет — мне насрать. Я не выдерживаю и указываю подбородком на лысого, — Кто этот мужчина?
Властелин оборачивается, секунду молчит, потом усмехается.
— Лучше к нему не соваться, Амелия…
Мне не нравится его тон, и я перевожу взгляд с ощущением полного, внезапного просветления…
«Ублюдок…» — мы молчим теперь оба: Властелин улыбается, потирая края стакана, я медленно вдыхаю, чтобы этот самый стакан не разбить ему о голову.
В моей то, как кинофильм, проносятся кадры, как мама плачет ночью на кухне, собирая этот самый цветок.
— Мама, ты опять плачешь? — расстроено спрашиваю, она быстро вытирает слезы и пытается улыбнуться.
— Нет…
— Я же слышала, что да! И вижу, что да! А куда ты несешь цветочек?
— Мне нужно его продать…
— Почему?
— Потому что у меня нет другого выбора…
«Вот кто не оставил ей выбора, и, спорю на что угодно, его внезапное появление здесь — не случайность. Он делает это намерено, чтобы я знала…он хочет меня спровоцировать, уколоть…»
И у него получается. Я не могу сдержаться, разум не работает…
— Это были вы… — тихо шепчу, Властелин приподнимает брови (снова притворно-сахарно, конечно же), — Это были вы!
— О чем ты говоришь, Амелия? Я не понимаю…
— Черта с два ты не понимаешь! — рычу, резко подавшись вперед, — Ты это подстроил намеренно. Чтобы я видела, и я вижу! Это ты заставил ее продать его. Это был ты, так имей смелость признаться!
Пауза короткая, но ощутимая. Все вокруг идет волнами от моей энергетики, потому что, клянусь, сейчас я злее, чем была когда-либо еще.
— Да.
Наконец звучит триумфальное, одними губами. Злости внутри так много, что я не могу ее сдержать, выдыхаю ртом, а будто огонь извергаю. Сжимаю кулаки. Больше всего на свете мне хочется схватить нож и воткнуть ему прямо в шею, но я не могу. Вместо этого тихо, угрожающе шепчу.
— И ты думал, что это сработает? Хера с два. Ты заставил ее отдать лишь атрибут, но не ее сердце, на котором всегда было лишь одно имя. Просто чтобы ты знал.
— Ты идеализируешь отношения своих родителей, Амелия.
— Тебя же до сих пор это бесит, а? И что тебя бесит больше всего? Что он ее любил? Или что она отвечала ему взаимностью? Ты не можешь понять, как так вышло?
— Я знаю, как так вышло. Твой отец был трусом и вором…
— Отсоси у меня.
Издает смешок, но мне не до веселья.
— Мой отец никогда не был трусом, в отличии от тебя, жалкий кусок дерьма. Он был человеком чести. Ты о таком не слышал никогда, потому что никогда в жизни, сколько бы денег у тебя не было, скольких бы ты под себя не прогнул, не приблизишься к нему ни на дюйм.
— Я думал, что ты его ненавидишь?
То, что я делаю дальше, не иначе как полный треш. Намного хуже, чем когда-то с Максом, и я вообще все вижу, будто со стороны. Мой-плевок-в-лицо-Властелину-мира.
Стол будто вдыхает по команде.
Мне конец?
Плевать. Я резко встаю, так что стул падает на пол, смотрю на него сверху вниз и шиплю, точно змея.
— Все, чего ты добился — ее слезы. Ты всегда получаешь лишь это, старый мудак с отвисшими яйцами, и все, что ты умеешь — это разрушать. Ты не знаешь, что такое верность и преданность, что такое любовь, потому что твоя душа настолько мелкая, насколько черно твое сердце. И когда нибудь, я очень надеюсь, ты сдохнешь от яда, который плодишь и множишь. В этот момент вспомни мое лицо, ублюдок, и представь, что я улыбаюсь.
Разворачиваюсь, потому что если не уйду сейчас, я реально его убью. В зале наша сцена, благо, осталась незамеченной, или они просто сделали вид, что ее не видели — слишком уж это опасно…
— Ты говоришь, что похожа на него, да? — усмехается в спину, чем тормозит на ступеньках.
Я не слышу в голосе злости, ярости, лишь бесконечное…оправдание ожиданий? Поворачиваюсь быстро, чтобы убедиться, и вижу улыбку.
«Он этого и добивался?»
— Но твой папаша был холоднее камня, дорогая, а вот твоя мать всегда была огнем. В тебе его так много, Амелия, и ее в тебе три бесконечности.
— Ты ошибаешься.
— Нет…я вижу в тебе Ирис.
«В этом твоя главная ошибка, старый гандон…» — думаю, но лишь показываю ему средний палец и разворачиваюсь к выходу.
Проходя мимо столов, набитых тщеславием, единственное, чего я хочу — отмыться, и единственное, что меня спасет — драгоценный ирис. Как маяк в густой, непроглядной темноте.
* * *
«Я просто обязана его снова увидеть…» — все, что мной движет. Без особых проблем я нахожу кабинет директора аукциона, или как тут называют главаря шайки мошенников и воров?
Захожу без стука. Он вместе с каким-то человеком пялятся в зеленую, кожаную папку, но резко смотрят на меня, стоит мне переступить порог.
— Простите, но…
— Марина Александровская просила зайти и кое что узнать.
«Прикрываюсь его фамилией?! Красота…но это, кажется, работает?» — их лица обретают выражение «услужу-во-всем», и все же решаю уточнить.
— Я ее ассистентка.
— Конечно-конечно. Что она желает?
— Она просила меня взглянуть на последний лот.
— Но…он продан и…
— Это уже ее дело. Дайте мне взглянуть.
Никакой вежливости, я не размениваюсь, а пру напролом, и знаете? Это работает. Буквально через десять минут меня заводят в комнату уже на первом этаже, где расположились все лоты. Их еще не успели убрать, даже не начинали запаковывать, поэтому много времени на поиски не нужно — всего то открыть бархатную, синюю коробку