видеть, какие разрушения нанесли ему последние несколько месяцев; но он всегда был нежен и внимателен к ней и в ответ на ее любящие расспросы всегда заявлял, что он здоров, вполне здоров. Имя Стеллы, по обоюдному согласию, никогда не упоминалось между ними. Было понятно, что эта страница его жизни закрыта навсегда, но после каждого визита, когда он уходил от нее, она лежала и плакала, зная, что он не забыл ее. Она видела это в его глазах, слышала это в его голосе. Как сказала Стелла, Лейчестер был не из тех, кто мог полюбить и разлюбить за один день, за неделю, за месяц!
Итак, лето перешло в Осень. Он ни слова не слышал о Стелле. Хотя она была в его мыслях днем и ночью, как в час самого дикого разгула, так и в безмолвные ночные часы, он не слышал о ней ни слова. Все его усилия были направлены на то, чтобы забыть ее. И все же, если бы он взял газету или книгу и случайно наткнулся на ее имя, острая боль пронзила бы его сердце, и кровь отхлынула бы от его лица.
Наступила осень, и Лондон был почти безлюден, но кое-кто все еще цеплялся за него. Есть люди, для которых тенистая сторона Пэлл-Мэлл и их клубы – единственный Рай, и карточные залы отнюдь не были пусты.
В середине сентября, когда половина "города" была за городом, охотясь на птиц, Лейчестер и лорд Чарльз все еще бродили по Пэлл-Мэлл.
– Лучше поедь и посмотри на птиц, – сказал лорд Чарльз как-то вечером, вернее, утром, потому что было еще рано. – Что ты скажешь о том, чтобы съездить ко мне домой, Лей?
"Моим домом" был Вернон Грейндж, благородный особняк елизаветинских времен, стоявший прямо в центре одного из лучших районов для стрельбы. В настоящее время Грейндж был закрыт, птицы одичали, хранители были в отчаянии, и все потому, что лорд Лейчестер не мог забыть Стеллу, а его друг не покинул бы его!
– Предположим, мы начнем завтра утром, – продолжал лорд Чарльз, натягивая легкое пальто и зевая. – Мы можем уложить парочку птиц! Птиц много, ты знаешь. Вчера я получил письмо от главного смотрителя; парень совсем убит горем, даю тебе слово! Давай, Лей! Мне это надоело, действительно надоело. Я ненавижу это место, – и он сонно взглянул на тускло освещенный зал карточного клуба. – Что толку играть в экарте и баккару ночь за ночью; это не развлечет тебя, даже если ты выиграешь!
Лейчестер шел, казалось, почти не слыша, но слово "позабавить" разбудило его.
– Ничто не забавляет, Чарльз, – тихо сказал он. – Ничто. Все это скучно. Единственное, что нужно это забыть, и карты помогают мне сделать это, по крайней мере, на некоторое время, на некоторое время.
Лорд Чарльз чуть не застонал.
– Они скоро заставят тебя забыть, что тебе есть что терять, – сказал он. – В последнее время мы живем как проклятые, Лей!
Лейчестер остановился и посмотрел на него устало, рассеянно.
– Я полагаю, что да, Чарльз, – сказал он, – почему бы тебе не закончить это? Я не возражаю, мне это безразлично. Но ты! ты можешь уйти. Ты поедешь завтра утром, а я останусь.
– Спасибо, – сказал верный друг. – Я в той же лодке, Лей, и я буду тянуть, пока ты это делаешь. Когда ты устанешь от этой глупости, мы сойдем на берег и снова станем разумными людьми. Я не покину лодку, пока ты этого не сделаешь.
– Ты подождешь, пока все уляжется?
– Да, я полагаю, что так и сделаю, – последовал тихий ответ, – если это должно произойти.
Лейчестер с минуту шел молча.
– Какая это все насмешка! – сказал он с полуулыбкой.
– Да, – медленно согласился лорд Чарльз. – Я полагаю, некоторые люди назвали бы это более сильным словом. Я не вижу в этом смысла, пользы. Это само по себе разрушение. Лей, ты убиваешь себя.
– И ты.
– Нет, – холодно ответил лорд Чарльз, – со мной все в порядке, у меня ничего нет на уме. Мне скучно и я устал, пока это длится, но когда все закончится, я смогу лечь и заснуть. Ты не можешь или не хочешь.
Лейчестер молча засунул руки в карманы, он не мог этого отрицать.
– Я не думаю, что ты спишь одну ночь из трех, – сказал лорд Чарльз. – У тебя безумная лихорадка, Лей. Я бы хотел, чтобы это можно было изменить.
Лейчестер зашагал еще быстрее.
– Ты поедешь туда завтра, Чарльз, – сказал он. – Я не думаю, что поеду.
– Почему нет?
Лейчестер остановился, положил руку ему на плечо и посмотрел на него с лихорадочной улыбкой на лице.
– Просто потому, что я не могу … Я не могу. Я ненавижу вид зеленого поля. Я ненавижу эту страну. Небеса! Едь туда! Чарли, ты же знаешь, что собаки не выносят вида воды, когда они странные. У тебя там внизу есть река, не так ли? Что ж, вид этой реки, звук этого ручья свели бы меня с ума! Я не могу поехать, но ты поедешь.
Лорд Чарльз покачал головой.
– Очень хорошо. Куда теперь! Пойдем домой.
Лейчестер резко остановился.
– Спокойной ночи, – сказал он. – Иди домой. Не будь дураком, Чарли, иди домой.
– И ты!
Лейчестер медленно положил руку ему на плечо и огляделся.
– Не домой, – сказал он, – пока нет. Я сегодня не сплю.
И он мрачно улыбнулся.
– Мысль о луге и реке заставила меня задуматься. Я вернусь в клуб.
Лорд Чарльз, не говоря ни слова, повернулся, и они пошли обратно.
Столики все еще были заняты, и появление двух мужчин было замечено и встречено несколькими словами тут и там. Лорд Чарльз опустился на стул и попросил кофе, в карточном клубе пили очень много кофе, но Лейчестер бродил от стола к столу.
Вскоре он остановился рядом с несколькими мужчинами, игравшими в баккару.
Они играли с полуночи, и рядом лежали кучки банкнот, и золото.
Лейчестер стоял, облокотившись на спинку стула, рассеянно наблюдая за игрой, но его мысли возвращались к лугам Уиндварда, и он снова стоял у ручья, с прекрасным лицом на груди.
Но вдруг движение одного из игроков напротив привлекло его внимание, и он, вздрогнув, вернулся в настоящее.
Молодой человек, совсем еще мальчик, наследник маркиза, лорд Беллами —читатель его не забудет – внезапно упал через стол, его вытянутые руки все еще сжимали карты. Последовало мгновенное движение, мужчины вскочили на ноги, слуги столпились; все стояли в ужасе.
Лейчестер первым пришел в себя и, поспешно обойдя стол, подхватил мальчика