Поднимаясь по лестнице, они услышали шум. Бросив взгляд в окно, они увидели свою машину. Она описывала круги по площади, набитая до отказа кричащими и смеющимися людьми, висящими даже на подножках. За машиной бежали дети и собаки.
— Неплохо иметь такую машину, — сказал seňor Эспоза.
* * *
В комнате на третьем этаже Эспоза наполнил три стакана прохладным вином.
— За перемены, — сказал seňor Эспоза.
— Охотно пью, за них.
Они выпили. Seňor Эспоза облизнул губы и вытер их рукавом.
— Нас всегда удивляют и застают врасплох перемены в этом мире. Это безумие, это так неожиданно, говорим мы. Это невероятно. А теперь… Во всяком случае, вы здесь в безопасности. Примите ванну, поужинайте. Я могу предоставить вам комнату только на один день, чтобы отплатить за вашу доброту ко мне пять лет назад.
— А завтра?
— Завтра? Только не вздумайте ехать в столицу на автобусе. На улицах столицы неспокойно. Были убиты несколько североамериканцев. Но это ненадолго. Это пройдет через несколько дней. Но эти несколько дней, пока не улягутся страсти, вы должны быть очень осторожны. Много недобрых людей постараются воспользоваться этими днями, seňor. В эти сорок восемь часов, пользуясь невиданной вспышкой национализма, они постараются оказать свое влияние. Личное тщеславие и патриотизм — мне так трудно теперь отличить их, seňor. Поэтому пока вам надо укрыться где-нибудь. Но где, вот вопрос. Через несколько часов в городе станет известно, что вы здесь. Это может повредить моему отелю. Как знать.
— Мы вас понимаем. Вы очень добры, что согласились сделать для нас хотя бы это.
— Если вам понадобится что-нибудь, позовите меня. — Эспоза допил остаток вина в стакане. — Можете допить всю бутылку, — сказал он.
* * *
Фейерверк начался в девять часов вечера. Сначала взлетела в небо одна ракета, за Ней взвилась и лопнула другая, нарисовав причудливый огненный узор на черном бархате неба. Каждая из следующих одна за другой ракет в конце своего полета, взрываясь, прочерчивала небо красно-белыми штрихами, и казалось, что вверху обрисовываются контуры какого-то величественного и прекрасного собора.
Леонора и Джон Уэбб стояли у открытого окна неосвещенной комнаты, смотрели и прислушивались. По мере того как спускалась ночь, на улицах города становилось все многолюднее; толпы стекались в город со всех концов, по всем дорогам и тропинкам. Взявшись за руки, с песнями и криками, подражая лаю собак, крику петухов, они плясали на площади. Устав, они тут же опускались на плиты тротуаров и, смеясь, подняв головы кверху, следили за огнями фейерверка, бросавшими яркие отсветы на их запрокинутые лица. Глухо заухал и засвистел духовой оркестр.
— Итак, вот к чему мы пришли после многовекового господства, — сказал Джон Уэбб. — Вот что осталось от превосходства белой расы: мы в этой темной комнате отеля, в городишке, расположенном в самом сердце ликующего вражеского стана.
— Надо постараться понять и их тоже.
— Ты думаешь, я не старался с тех самых пор, как помню себя? Отчасти я даже рад, что они счастливы. Видит бог, они долго ждали этого дня. Но я хотел бы знать, надолго ли это. Теперь, когда главный виновник уничтожен, кого будут винить они в своем бесправии, кто будет так же бесспорно виновен и так же легко доступен для расправы, как мы с тобой или человек, который ночевал здесь до нас?
— Не знаю.
— Ведь мы очень подходим для этого. И человек, который жил здесь до нас, тоже очень подходит, он просто сам напрашивается на это. Он откровенно смеялся над их сиестами. Он наотрез отказывался выучить хотя бы слово по-испански. Пусть они учат английский, черт бы их побрал, и говорят наконец на человеческом языке. Он слишком много пил и распутничал с их женщинами. — Он умолк, отпрянул от окна и окинул взглядом комнату.
Вот эта мебель, думал он. Он ставил свои грязные ботинки на этот диван, прожигал сигаретами дыры в коврах. Темное пятно на обоях — кто знает, как и зачем посадил он его? Поцарапанные ножки стульев, которые он пинал ногами. Это был не его отель, не его комната. Он только временно пользовался всем этим, и все это ровно ничего для него не значило. И этот негодяй хозяином разъезжал по стране последние сто лет — коммивояжер, представитель Торговой палаты. А теперь мы остановились здесь, похожие на него, как родные брат и сестра, а внизу ликуют люди, взявшие реванш. Они еще не знают — а даже если и знают, то не хотят думать об этом, — что они так же бедны и бесправны, как были прежде, и завтра старая машина завертится по-старому.
Оркестр внизу умолк; на помост вскочил человек и что-то крикнул в толпу. Засверкали мачете, блеснули полуобнаженные смуглые тела.
Человек на помосте стоял лицом к отелю, и взгляд его был устремлен на темное окно, в глубине которого, прячась от огненных вспышек фейерверка, стояли Джон и Леонора Уэбб.
Человек что-то кричал.
— Что он говорит? — спросила Леонора.
Джон Уэбб перевел:
— “Теперь это — свободный мир”.
Человек крикнул еще громче.
Джон Уэбб снова перевел:
— Он говорит: “Мы теперь свободны!”
Человек приподнялся на носки и сделал руками жест, словно разрывал цепи.
— Он говорит: “Теперь никто не владеет нами, никто на свете”.
Толпа ответила ему ревом голосов, снова заиграл оркестр, а человек на помосте стоял и смотрел на темное окно отеля, и в глазах его светилась вековая ненависть человечества.
* * *
Ночью слышен был шум драки и потасовок, громкие голоса, споры, выстрелы. Джон Уэбб, не смыкавший глаз, слышал, как seňor Эспоза кого-то увещевал тихим, спокойным, но твердым голосом. Затем шум утих, отдалился; последние ракеты взлетели в небо, последние пустые бутылки были разбиты о мостовую.
В пять часов утренняя прохлада, постепенно нагреваясь, стала переходить в новый день, В дверь еле слышно постучали.
— Это я, Эспоза, — произнес голос.
Джон Уэбб, полураздетый, с окоченевшим от бессонной ночи телом, в нерешительности встал с постели и отпер дверь.
— Что за ночь, что за ночь! — промолвил, входя в комнату, Эспоза и с легким смешком покачал головой. — Вы слышали шум? Да? Они хотели войти к вам. Я не пустил.
— Благодарю вас, — сказала Леонора. Она лежала в постели, отвернувшись лицом к стене.
— Это все старые друзья, приятели. Я с ними договорился. Они порядком выпили, были в хорошем настроении и согласились подождать. У меня к вам предложение. — Внезапно он смутился и отошел к окну. — Сегодня все встанут поздно. Бодрствуют лишь немногие. Всего несколько человек. Вон, смотрите, они в том конце площади.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});