– Присаживайся, Помпилио, – разрешила девушка.
– Благодарю. – Адиген уселся на скрипнувший стул и положил на стол правую руку.
– Правда, что «Пытливый амуш» – самый быстрый ИР Герметикона?
Лилиан знала ответ, а вопрос задала для того, чтобы дети услышали его от главного на цеппеле человека.
– Мы поймали попутный ветер и делаем почти сотню лиг в час, – медленно произнес адиген. – Ни один другой цеппель, даже ИР, на такое не способен.
– Значит, нас не догонят?
– Не догонят, – подтвердил Помпилио.
– Люблю хорошие новости. – Лилиан одарила адигена прохладной улыбкой.
– Нас будут ждать в точке перехода.
Фраза ударила не хуже бамбады.
– Кто?
– Ты ведь сказал, что «Амуш» быстр!
Генрих – единственный из всех, – никак не отреагировал на появление Помпилио, однако сейчас не сдержался. Генрих показал, что участвует в разговоре, а потому адиген ответил именно ему:
– «Амуш» быстр, маленький принц, но они уже там. Нестор отправил цеппели задолго до того, как мы покинули Альбург.
– Он знал, что ты меня спасешь? – удивился Генрих.
– Он умен. – Помпилио улыбнулся. – И он в меня верит.
– И еще он хочет меня убить, – громко произнес наследник.
Лилиан недовольно покачала головой – ей не нравился разговор, – но промолчала. Лишь младших детей обняла, показывая, что готова защищать их от кого угодно.
– Увы, маленький принц, Нестор должен тебя убить, – размеренно произнес Помпилио. – Не думаю, что он хочет, но таковы обстоятельства.
– А что будешь делать ты?
Генрих хотел задать вопрос спокойно, но не сумел совладать с голосом. Дрогнул его голос, выдав терзающий принца страх. Но кто посмел бы обвинить двенадцатилетнего мальчика в проявленной слабости? Уж точно не Помпилио. Который ответил медленно и веско:
– Я постараюсь этого не допустить.
– Потому что у меня твой перстень?
– Да, маленький принц, потому что у тебя мой перстень.
Лилиан удивленно подняла брови, но вновь промолчала. Георг забрался на диван с ногами и принялся что-то шептать адигене на ухо. Густав же внимательно следил за разговором.
Генрих посмотрел на крупный камень, в центре которого переливалось красное сердце, и тихо поинтересовался:
– А если бы перстень остался у отца, ты поехал бы спасать его?
– К сожалению, маленький принц, перстень никак не мог остаться у твоего отца, – печально ответил Помпилио.
– Почему?
Генрих в упор посмотрел на адигена. Он знал, что имеет право на честный ответ, и он его получил.
– Потому что за возврат положена услуга ценою в жизнь, маленький принц. Но это номинал. За перстень можно купить нечто большее. – Помпилио помолчал. – Мой дорогой друг решил, что твоя жизнь и жизни твоих братьев дороже его собственной. Это его выбор, и ты должен отнестись к нему с уважением.
– Но ведь ты мог спасти отца! – выкрикнул Генрих. – Мог!
– Нет, – ответил адиген, глядя мальчику в глаза. – И мой друг это понимал.
Лгал или нет? Какая теперь разница? Ответ дан, и ответ плохой. Совсем не тот ответ, который мечтал услышать принц, совсем не тот.
До этого ответа в душе Генриха еще теплилась надежда, что всё сложится чудесным образом, что быстроходный «Амуш» доставит их к башне, в которой злобные враги держат схваченного короля, что бесстрашный бамбадао ворвется внутрь и освободит пленника, убьет всех, как сделал это во дворце. А потом они с отцом вернутся в Альбург…
Нет.
Ответ на все мечты – нет. Будет ли все по-старому? Нет.
Нет, нет и нет.
А быстроходный «Амуш» доставит их на Каату, где ждут беглецов дальние родственники и большие фонды в местных банках. Они будут жить. Без отца.
– Я не рыцарь из сказки и не герой на все времена, – тихо произнес Помпилио, глядя на Лилиан. – Я просто человек, который задолжал королю услугу ценою в жизнь. Одну услугу, и как только она понадобилась – я приехал. Я сделал всё, но не могу сделать больше, чем могу.
– Ты рыцарь из сказки, – упрямо сказала девушка. – Ты – герой. Хочешь ты того или нет.
На несколько мгновений в кают-компании стало очень тихо.
Помпилио опустил взгляд к полу и молчал. Густав и Георг прижались к Лилиан, а Генрих вернулся к созерцанию перстня.
Показалось, что разговор закончился вот так, на этой тихой ноте, что Помпилио поднимется и отправится по своим делам, но…
– Я должен отдать тебе перстень?
– Нет, – качнул головой адиген, вставая со стула. – Сначала доберемся до Кааты.
* * *
Потерять всё.
Избитая и пошлая фраза. Фраза из трагедии. Громкая, напыщенная, глухая в полной своей безнадежности, жестокая и… какая-то картонная. Она слишком всеобъемлющая, чтобы казаться настоящей. Она подводит итог, ставит точку, а потому театральна. И кажется таковой до тех пор, пока не относится к тебе.
Потерять всё.
Как такое возможно?
Да очень просто. Берешь непобедимую – по загратийским, разумеется, меркам, – армию, ведешь ее на заведомо слабого врага, не слушаешь советников, торопясь продемонстрировать всем свою силу, попадаешь в засаду и… И просыпаешься в плену.
И понимаешь, что кошмар случился наяву. Что ты проиграл не только корону, но и будущее своих детей. Что жизнь твоя, завидная и благополучная, перечеркнута пулеметными очередями, взорвана и растоптана.
Потерять всё.
И сейчас, именно сейчас станет ясно, что ты из себя представляешь.
Генриху II приятно было думать о себе как о сильном и решительном правителе, как о настоящем короле, достойном наследнике великих предков. Он свыкся с этой мыслью и, даже потерпев сокрушительное поражение, не планировал расписываться в слабости. Его всю жизнь звали Гордым, и он собирался доказать, что не зря.
Доказать самому себе, потому что другого судьи у него сейчас не было.
…Посетитель вошел без доклада.
Распахнул дверь, уверенно прошел в комнату, придвинул к койке стул, уселся и мило улыбнулся:
– Добрый день.
– Директор-распорядитель Нучик…
– К вашим услугам, Генрих. – Галанит едва заметно кивнул и с преувеличенным вниманием поинтересовался: – Как вы себя чувствуете? Ваша нога?
– Всё в порядке, – отозвался король.
– Может быть, слабость? Дурное настроение? Не стесняйтесь, Генрих, расскажите. На борту есть медикус, он поможет.
Барон буквально излучал радушие.
– Раньше вы не забывали добавлять «ваше величество», Нучик, – заметил король.
– Потому что раньше вы имели на это право, Генрих, – самодовольно объяснил галанит.
Раньше. До того, как потерял всё. В прошлой жизни, перечеркнутой пулеметными очередями.
Нучик не скрывал животной радости от падения Генриха. Он пришел только для того, чтобы насладиться победой, чтобы втоптать в пыль ненавистного короля, унизить его. И Генрих не испытывал ни малейшего желания подыгрывать галаниту. Но и отказаться от разговора не мог.