– Да здравствует свобода, гражданин!
– Да здравствует Трудовая партия! – отозвался Помпилио, наблюдая, как швыряют в костер украденную из Клуба цеповодов мебель. Мягкие кресла, резные столики… Вот понесли портрет Оскара дер Шета, легендарного первопроходца, вот занялось огнем изображение Седрика Хансена, основателя Астрологического флота…
– Да здравствует свободная Заграта!
Помпилио незаметно поправил парик и быстро прошел мимо ратуши к площади Святого Альстера, по мере приближения к которой толпа становилась плотнее и плотнее. Здесь уже не плясали – места не было, люди просто смотрели на дворец, периодически взрываясь зазубренными лозунгами и потрясая факелами. Люди ждали…
– Что происходит?
– Рене Майер пошел арестовывать наследника!
– За что?
– За папашу, разумеется! Неужели непонятно?
– Гражданин Кумчик сказал, что кровопийц поведут в тюрьму через весь город. Мы хотим посмотреть.
– Будем в них плевать!
– И тогда настанет настоящая свобода!
– А почему вы спрашиваете?
– Да здравствует Заграта!
Помпилио сунул гражданину бутылку вина, рассмеялся, хлопнул по плечу и нырнул в толпу, ловко скользя между освобожденными загратийцами.
– Долой кровопийц!
– Долой!!
– Вся власть Трудовой партии!
– Вы слышали? Наемники отказались стрелять в людей! Их уговорил гражданин Мучик.
– Он настоящий герой.
– Они все герои.
– Да здравствует Трудовая партия!
– Бронебригада перешла на сторону народа? А почему они не уехали?
– Они ждут.
– Чего?
– Мы все ждем одного, гражданин: когда кровопийцы получат по заслугам!
Бунтовщики давно уже вышли на площадь Святого Альстера, невидимую черту – пятьдесят шагов от стен, – не пересекали, об этом позаботились стоящие в первых рядах дружинники, но всё остальное пространство было занято плотной толпой.
– Генрих-то – всё, отбегал свое, мерзавец.
– Откуда знаешь?
– Все говорят.
– Нестор повесил?
– В бою погиб.
– Жаль… Его судить надо было, кровопийцу!
– Куда вы, гражданин?
Один из дружинников взял Помпилио за плечо.
– Срочное поручение гражданина Кумчика! – Помпилио сделал страшные глаза. – Я должен немедленно явиться во дворец.
– Пароль?
– Согласие.
Удовлетворенный дружинник кивнул:
– Проходите.
– Спасибо.
– Да здравствует свобода, гражданин!
– Да здравствует Трудовая партия!
Помпилио прошел через ворота, в которых, помимо гвардейцев, оказалось несколько дружинников, миновал внутренний двор и стал неспешно подниматься по ступеням главного крыльца.
– Кажется, я вовремя…
– Вы совершенно не вовремя!
– Ян? – Лилиан удивленно вскинула брови. – Вы здесь?
– Я член Трудовой партии, синьорина.
Девушка зло усмехнулась:
– Я должна была понять, что за всей этой мерзостью стоит ваша организация.
– В первую очередь за всей этой мерзостью стоит династия, синьорина, – вежливо ответил Зопчик. – Глупость и безрассудство короля ввергли Заграту в хаос. А мы помогаем несчастным людям обрести стабильность. Мы ведем их в светлое будущее.
– Организовав переворот?
– Ян, зачем ты с ней разговариваешь? – осведомился Мика, презрительно разглядывая молодую женщину. – Пусть с ней общаются дружинники, раз уж она сама сюда притащилась.
Намек был очевиден – сопровождавшие трудовиков громилы с интересом поглядывали на стройную фигуру красивой адигены и теперь, почти получив разрешение, заулыбались, предвкушая веселье.
Лилиан побледнела, но не отступила:
– Вы заходите слишком далеко, Ян.
– Не трать время на адигенскую тварь!
– Времени у нас полно.
Рене Майер хмыкнул и подмигнул Эмилю Кумчику, тот ответил.
У них не просто было время – оно принадлежало им. И оно, и вся Заграта. Заговорщики упивались победой, мгновениями великого торжества, которое будет описано во всех учебниках истории, и поэтому Ян не отказал себе в удовольствии вступить с Лилиан в разговор.
– Почему вы не уехали, синьорина?
– Потрудитесь говорить адира, синьор Зопчик, – потребовала Лилиан. – Перед вами адигена.
– А вы казались умной женщиной…
– Она такая и есть!
Тяжелый голос окутал тронный зал.
Парик Помпилио выбросил в коридоре, поэтому его узнали сразу. Повернули головы, выругались, потянулись за оружием, но остановились, увидев пустые руки адигена. Или же сообразив, что малейший признак угрозы заставит бамбадао действовать. Или же испугавшись…
– Дерьмо, – не сдержался Мика.
– Кто его пустил?
– Хня спорочья…
Спокойствие сохранил только Вебер. Поняв, кто явился, вуленит быстро вышел вперед, грубо оттолкнул Лилиан и приставил к голове Генриха-младшего револьвер. В тишине громко щелкнул взведенный курок.
«Шах и мат!»
Зародившаяся было паника мгновенно улетучилась.
– Не стрелять! – зычно велел Зопчик. – Всё в порядке! – И подмигнул Веберу: – Гениально!
«Вот что значит профессионал!»
Наемник мрачно кивнул в ответ.
А Помпилио направился к трону. Медленно, но уверенно, заставляя расступаться собравшихся в зале бунтовщиков. Не глядя на них, но подмечая все детали. Рисуя внутри себя картину, в которую рано или поздно он внесет свои изменения, свои кровавые штрихи.
Слева, у стены, пятнадцать менсалийцев с черными повязками на головах – готовы к драке. Справа, тоже у стены – вулениты в широкополых шляпах. Лиц не видно, но нет сомнений, что взгляды наемников устремлены на адигена. В центре не менее двадцати загратийцев, в основном – вооруженные дружинники Трудовой партии, а перед ними, у самого трона – четверо вожаков. Секунду назад держались нагло, теперь присмирели.
Помпилио прошел к самому трону и склонил голову в легком поклоне:
– Адира Лилиан, рад видеть в добром здравии.
Фраза прозвучала светски.
– Помпилио… – Девушка слабо улыбнулась.
Секунду назад она противостояла всем. Первой вышла в зал, приказав мальчишкам не мешать, и храбро потребовала от бунтовщиков объяснений. Секунду назад ей было страшно, как перед смертью. Собственно, секунду назад Лилиан была в секунде от смерти или позора, но сейчас появилась надежда. И надежду эту звали…
– Помпилио… Как же я рада.
За ее спиной стояли принцы. Бледные, но решительные. Густав держит Георга за руку и кусает губы. Генрих чуть впереди, почти рядом с Лилиан. У его виска револьверный ствол, но бледный, как мел, паренек, пытается не замечать вуленита. И лишь слезинка, одна-единственная слезинка стекает по щеке.
– Доброе утро, мессер. – Голос дрожит, но кто будет обвинять мальчика в том, что ему сейчас страшно?