Темные бездонные глаза и навеки счастливая улыбка были на этом маленьком смуглом личике, окруженном вздыбленными в давно пролетевшем танце черными волосами. Волосы так и не улеглись, они все еще словно расстелились на прибитой босыми ногами траве той поляны.
Рингла опустилась рядом, прямо в снег, разбросав пеструю дырявую юбку.
Сергей узнал ее. Но уже не сказал ни слова.
Она склонилась над нами, коснулась тонкими пальцами губ Сергея, его век, провела по бровям. А потом взглянула на меня, и во взгляде был вопрос-упрек, как будто я оставила его умирать одного!
Сейчас мы с ней были на равных.
Она протянула руки – и одна прозрачная ладошка оказалась над запрокинутым лицом моего синеглазого гусара, другая – над моим лицом. То ли провожала, то ли встречала нас навеки влюбленная девочка…
Я закрыла глаза, я обхватила Сергея руками, прижалась – и снова была с ним счастлива, как только может быть счастлив человек, уплывая в объятиях любимого существа из холодного и постылого мира в мир теплый и просветленный.
Но что-то резко приподняло меня над снегом, обвило змеящимся снизу вверх жаром, сердце провалилось в пустоту. Вся я напряглась, сопротивляясь, но что же я могла поделать – неподвижная, скованная то ли снежным холодом, то ли волшебным нестерпимым жаром? Мимо понеслись тугие волны воздуха – а может, и чего другого… И провалились вниз (или вверх?) поле, ночь, темный острый профиль на снегу…
Из замедляющегося круговращения разноцветных искр сложились контуры, заполнились веществом, оно сгустилось. Я вновь стояла у окна – а за окном была теплая осень. К ногам моим опадала огненная змейка… и свилась в шар, маленький, с два моих кулака…
Я все поняла.
– Зачем же ты так? – напустилась я на Ингуса. – Ей-Богу, уж лучше бы мне было остаться там, на снегу! И посмотри, во что ты превратился!..
– Так уж получилось, – неожиданным каким-то, не своим голосом отвечал путис. – Судьба… Ты любишь Сержа Орловского, а я люблю тебя…
Он помолчал и хмуро добавил:
– И ведь я сам во всем этом виноват…
На меня глянули из огненного мельтешения измученные глаза.
Над компьютером все еще висела «Свобода на баррикадах» Эжена Делакруа. Полуобнаженная женщина, не глядя, шла по полуобнаженным трупам. Она звала за собой мальчишку с пистолетом, и мальчишка был отравлен ее ядом, он шел убивать и погибать.
И это вполне могло быть французское Дитя-Зеркало…
Очевидно, французам повезло больше, чем латышам.
Я осторожно, чтобы не испортить кнопки, отцепила репродукцию и долго, тщательно рвала ее на квадратики.
– Давай я сожгу, – сказал Ингус.
– Давай…
Глава двадцать шестая, о чести мундира
Охраняли гусара в усадьбе весьма тщательно.
Прежде всего, по приказу господина барона, которому баварец Бауман накрутил-таки хвоста за явление полковника Наполеона. Барон клялся и божился, что он тут ни при чем. Теперь он с перепугу берег пленника так, как никогда не оберегал даже невинности своих дочек. Сергея Петровича даже в парк на прогулку днем не выпускали. А когда выпускали – то сопровождали Прицис со своим ненаглядным внучком. Уж в их-то преданности барон фон Нейзильбер был уверен, настолько уверен, что снабдил оружием и велел при попытке побега стрелять.
Прицис понял так, что господину барону приятнее получить труп, образовавшийся при попытке побега, чем кормить и поить это странное приобретение. И давно бы этот труп лежал на песчаной дорожке, но в дело охраны узника вмешалась еще одна шаловливая ручка.
Госпожа баронесса тоже изо всех сил охраняла его.
Но с ней было несколько сложнее.
Почтенная дама решала хитрую задачу. Военные и политические перипетии, в которые замешался ее муж, баронессу мало волновали, но ей нужно было, во-первых, уберечь своих дочек от опасного пленника, во-вторых, уберечь пленника от своих юных и хорошеньких дочек. Этот лакомый кусочек она приберегала для себя.
Прицис понял, что всякая неприятность, случившаяся с гусаром, скажется на его спине. И понял по тем подносам с завтраками, обедами и ужинами, которые скуповатая хозяйка посылала гусару. На хорошее вино она тоже не скупилась. Годы настолько умудрили госпожу баронессу, что на всякий крайний случай имелось у нее правило: не бывает недостаточной женской красоты, а бывает недостаточное количество вина.
И верный слуга никак не мог понять, кому из господ следует угодить в первую очередь. Он, конечно, знал мудрую пословицу: мужчина – голова, а женщина – шея, которая этой головой вертит. Но вписать его внука в немцы мог только господин барон, его супруга такими делами не занималась.
Освобожденный от всяких иных забот, Прицис денно и нощно охранял гусара, для чего смастерил себе и внучку незаметное убежище.
Но даже если бы к Сергею Петровичу был приставлен взвод, вооруженный пушками и мортирами, да что взвод – батальон, полк, дивизия! – так вот, и это оказалось бы бесполезно. Дивизия хороша в поле, когда она, примкнув штыки, движется мерным шагом на неприятеля. А в партизанской войне с пятью девицами, запредельно взволнованными близостью красавца гусара, дивизия только блистательно опозорится.
Юные баронессы моментально выяснили, кого так старательно прячут в запертой комнате. Поскольку были они глазасты, то и сообразили, откуда лучше всего заглядывать в гусарскую комнату. И, что немаловажно, объединили усилия.
Так что прожил красавец гусар несколько дней в совершеннейшем раю. И знать не знал, ведать не ведал, какую здоровенную свинью подложил ему за это время Мач.
Правда, было ему порой в этом раю скучновато. И он частенько подходил к окну, чтобы хоть на парк полюбоваться. В такие минуты то в беседке, то в рощице раздавались нежные вздохи. Уж больно хорош был силуэт за сквозной занавеской…
Но девицы не только вздыхали. Они разведали и то, что дверь комнаты охраняется, и то, что ночью гусара дважды выпускали на прогулку. Они задумались, не охраняется ли гусарское окно с тем же тщанием, что и дверь. Но убежища старого Прициса не выследили.
Поэтому мысль юным баронессам пришла в голову одна и та же, всем пяти. Такой великолепный мужчина, как Сергей Петрович, вполне мог бы ночью ненадолго выбраться в окошко. И провести часок-другой в приятной беседе. Вот только на сей раз девицам отказала солидарность. Они выбрали для приглашения одну и ту же ночь.
А их маменьке, которая тоже повадилась вдруг гулять по парку и изучать обстановку, пришел в голову примерно такой же замысел, только в ином техническом исполнении.
И в течение одного дня все шестеро приступили к решительным действиям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});