нравилась, она раздражала, потому что заставляла двигаться. Куда? Он не понимал. Он блуждал в тумане, пока не услышал эту музыку.
А потом пришла кошка. Она казалась смутно знакомой, полосатой, почти такой же, как пряталась в бороде какого-то старика… Но как его звали, он не помнил. И лица не помнил…Лишь исходящую паром миску похлебки в сухих старческих руках…
Но это было столь мимолетно, что совсем не трогало.
Вот только кошка приходила снова и снова. Таращила желтые кошачьи глаза, смотрела с презрительным высокомерием. Чистила усы. И куда-то вела, порой поглядывая с недовольством. Кошка и музыка тянули его сквозь туман, заставляли двигаться.
Он хотел плюнуть и на назойливые звуки, и на плешивую зверюгу, но тут вспомнил что-то важное.
Кого-то.
За пеленой белесого сумрака его кто-то ждал.
Кто-то очень нужный.
Очень любимый.
Тот, о ком он тосковал, даже не помня.
И Шторм шел, шаг за шагом вспоминая ту, ради которой он захотел вернуться.
А когда туман рассеялся, он увидел ее лицо. Кьяли. Мира. Его беспощадная стихия.
Ее слова отозвались внутри нежностью и яростью.
– Приказываешь, значит?
Шторм улыбнулся. Темнота под его веками переливалась ртутным блеском. И голод драуга все еще бурлил в крови. Требовал насыщения – убить, разорвать…
Прижать крепче. Стянуть с белого плеча ткань. Ощутить губами узор на женской коже…
***
Черные глаза блеснули насмешкой. Я прижалась к стене, не понимая, что происходит. Почему я все еще жива.
И захлебнулась вздохом, когда драуг стянул с моего плеча ткань платья. Какого демона он делает?
– Мой риар?
– Да…
– Значит, приказываешь? – Он склонился ниже, тронул губами мочку уха, посылая вдоль позвоночника колкие искры. – Беспощадный риар…
– Под стать а-тэму…
– Вот как? Но скажи, разве а-тэм может любить своего риара ТАКОЙ любовью?
– Такой?…
– Да. Боюсь, мой риар, мои мысли о тебе очень… непочтительные. Я бы даже сказал, что они очень… порочные. И развратные, мой риар.
Он провел сухими пальцами по узору драконьей крови, впечатавшемуся в мою кожу. А потом прикоснулся губами. К шее, к ямке горла. К уже обнаженной груди. Лизнул медленно, зацепил зубами.
Подхватил меня под ягодицы, приподнял.
Демоны, что происходит? Жуткий драуг задумал убить меня особенно изощренным способом? И почему я не пытаюсь вырваться или остановить его? Почему позволяю поднимать мне платье, обнажая ноги. Почему таю от новых прикосновений… Жду их.
– И то, что я собираюсь с тобой делать, несколько противоречит моей клятве. Или нет? Никак не могу разобраться…
– И что же ты собираешься делать?
Я задыхалась, пытаясь удержать и рвущееся из горла дыхание, и хмельную, дикую, почти невыносимую радость.
Поглаживание на внутренней стороне бедра заставляет дрожать от самого прекрасного предвкушения.
– Я собираюсь заставить тебя кричать. Громко и долго. Прикажешь мне остановиться, мой риар?
– Только попробуй, и я тебя… ах. Што-о-орм!
Слова утонули в его и моем стоне, тело выгнулось от сладкой судороги проникновения. Его рваное дыхание ласкало мне губы, пока мы оба снова и снова убеждались в том, что живы.
Снова и снова.
Из пещеры на склоне мы выбрались лишь к закату, с ног до головы перепачкавшись в земле, лежалых листьях и желтой краске, которая так и не успела высохнуть. Так что прежде чем явиться в город, пришлось залезть в воду и хорошенько отмыться. Но тут приплыл радостный кракен, и Шторм полчаса отбивался от попыток этого чудовища его задушить. Ну то есть обнять на свой чудовищный манер.
Отбившись от Малыша, мы снова любили друг друга на полосе прибоя, под навесом из мшистых скал, а потом просто болтались в воде – голые, уставшие и счастливые. Сплетались руками и ногами, словно два угря, не в силах разъединиться.
– Ты ведь знаешь, что нас давно заметили? – лениво повернув голову, спросил Шторм. – Эйтри уже пару раз выглядывал, плевался и уходил. Торферд скоро вытопчет в лесу траншею, а Вегард наконец-то прекратил эту жуткую музыку. Мне кажется, я ненавижу звуки лиры. И опасаюсь кошек.
– Кошек?
– Эти зверюги не знают, что у миров есть границы.
Я рассмеялась, нежась в его руках и все еще не совсем поверив в его возвращение.
– Неужели твои друзья в кои-то веки проявили деликатность и решили нам не мешать?
– Скорее боятся, что ты надерешь им зад. Ты теперь можешь, повелительница мертвых.
– Ты тоже, драуг.
– В пекло. Надрать им зад я мог и раньше.
Я тихо рассмеялась, блаженно покачиваясь в теплой воде. Губы распухли от греховных поцелуев, тело плавилось в сытой неге. А душа пела от чувств.
Решив не нервировать наблюдателей, Шторм утащил меня под мшистый бок скалы, в крохотную пещеру с теплыми камнями. Мы лежали на них, сплетая пальцы и не в силах друг от друга оторваться. Долго и чувственно Шторм изучал черные линии на моем теле – мои новые знаки отличия.
– Давай навсегда останемся под этой скалой?
– Звучит как предложение жить долго и счастливо.
– Плевать, сколько. Главное, с тобой. Я люблю тебя, Мира.
– Любишь?
Я перевернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. Он насмешливо улыбнулся. Боги, как же я скучала по этой улыбке!
– Ты огрела меня веслом. У меня не было ни единого шанса.
Я оплела руками его шею. В волосах ильха болтались запутавшиеся водоросли и ракушки.
– Шторм? – вытащила травинку, провела нежно по черному знаку, перечеркнувшему его лицо, удивляясь, что когда-то – сто веков назад – он казался мне пугающим.
Я хотела сказать, что тоже люблю его. Что я поняла это, когда почти потеряла. Что эта любовь сводит с ума и кажется настолько огромной, что не помещается внутри.
Хотела сказать, но не находила слов. О Милостивые Перворождённые, оказывается, я совсем не умею говорить о чувствах!
Шторм улыбнулся мягко, нежно погладил мне спину. И шепнул на ухо:
– Я знаю, кьяли.
Конечно, он знал. После всего, что мы сделали, слова уже были совсем не нужны.
– Значит, больше не будешь от меня убегать, Мира?
Я посмотрела на свод пещеры, мягко мерцающий в наступающих сумерках. Город отсюда не виден, но я его чувствовала. Его камни, его дыхание, его силу. Теперь я всегда его чувствовала.
Улыбнулась.
– Пожалуй, немного задержусь. В Саленгварде полно дел, знаешь ли.
И решилась на вопрос, который порой задавала себе.
– Шторм, как думаешь… Я случайно оказалась на фьордах? Или… или все предначертано?
Он лишь пожал плечами, загадочно улыбаясь.
Потом мы все-таки выбрались на берег и нашли свою одежду. Я отряхнула платье, сдула с венца из черных камней песок, водрузила его на мокрые волосы. Вложила ладонь в теплую руку Шторма. Так мы и вошли в Саленгвард. И после всех слез и объятий я тайком пообещала Эйтри не рассказывать о костре, который он готовил для своего друга. Беловолосый ильх выглядел совершенно обескураженным и похоже впервые в жизни не нашел слов, чтобы съязвить в ответ. Он лишь снова и снова смотрел на Шторма, потом на меня, снова на Шторма. Открывал рот. И закрывал его,