— Вкусно, — признал Эйнор. Щёки у него были перемазаны маслом, на котором жарились карасики. — Но тунец в вине вкусней.
— Хрень. — отрезал Гарав. Тунца в вине он никогда не пробовал, но повторил: — Хрень. Морская рыба не может быть такой вкусной, как речная.
— Не ел — и молчи! — возмутился Фередир. — Приедем в Зимру — угощу тебя. Эйнор, помнишь ту таверну на набережной — «Пьяный тунец»?
Эйнор медленно кивнул. И вдруг сказал:
— Знаешь, боюсь я одной вещи, Гарав. Не отстанет Чёрный ни от нас, ни от тебя. Не простит того, как ты его надул. Ты, может быть, просто не понимаешь, как ты его обкидал грязью.
Мда. Слова в этом мире всё ещё имели силу. Гарав убедился в этом немедленно. А Эйнору следовало это помнить…
…Хлопнула дверь.
И сразу стало тихо.
Вастаков было пятеро. Видно, они оставили коней снаружи и сейчас переглядывались, щурились, держа руки на рукоятках сабель. На плоских шлемах качались перья.
— Слушайте! — сказал на адунайке один из них — в позолоченной кольчуге, тонкие вислые усы его были украшены золотыми шариками на концах. — Завтра утром, с рассветом, по дороге с той стороны холмов проследует на юг Руэта, князь Рудаура и ваш законный властитель! Мы — его гонцы! Склонитесь перед Руэтой — и окажите нам честь и почёт!
Пригоряне угрюмо помалкивали. Фередир вытянул ноги под стол. Эйнор следил за Гаравом и вдруг увидел, что в прищурившихся глазах мальчишки разливается непомерное море злости.
— Чурки е…ные… и предъявы точно такие… — пробормотал Волчонок на своём языке.
Вастаки, удостоверившись, что честь и почёт оказаны уже сейчас (молчание они воспринимали как общий страх), уселись за один стол и начали заказывать ужин, причём требовали вина, а не пива, а платить явно не собирались. На троих кардоланцев — в дальнем углу, без доспехов — они и внимания не обратили. А местные потихоньку потянулись из трактира, и вскоре зал почти что опустел — остались лишь вастаки, хозяин с женой, кардоланцы да сидевший в другом дальнем углу невысокого роста посетитель в плаще с капюшоном, пивший уже третью кружку пива.
— Надо уйти наверх, — сказал Фередир сердито и тихо. — Смотреть на них…
Гарав издал неопределенный насмешливый звук. А Эйнор — совершенно неожиданно для самого себя, сказать по чести! — устроился удобней, кашлянул, стукнул по столу кулаком — и голос юноши, казалось, приподнял низкую крышу:
Впечатан в землю четкий шаг,Содрогнется земля,Идут воители меча,Гвардейцы Короля!Ведет нас солнца ясный жар,И землю опалитКлинков серебряный пожар,Что средь небес горит!
Услышь же нас, великий град:«Zagir annardi anGimlad!»Услышь, подзвездная земля:«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!»
Вастаки, громко разговаривавшие на своём языке, замолчали и оглянулись изумлённо. Честно сказать, и оруженосца уставились на своего рыцаря с удивлением. А Эйнор распевал, пристукивая кулаком:
Когда Король дает приказ,Превыше воли нет!Его слова прочертит стальВ тени звенящих лет!Гимлад свободу обрететОт смерти злых оков,Прославится героев род,Избраников веков!Услышь же нас, великий град:«Zagir annardi anGimlad!»Услышь, подзвездная земля:«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!»И в наших душах жар огня,Нам светит Азрубэл,Своих воителей храняОт язв, мечей и стрел!Гори, огонь! Исчезни, враг!Пред нами жалок тот,Кто побороть не смеет страх,В чьем сердце — талый лед!Услышь же нас, великий град:«Zagir annardi anGimlad!»Услышь, подзвездная земля:«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!»
Вообще–то это была песня врагов предков Эйнора. Людей Короля. Но было в ней что–то… в общем, что–то такое. Такое. Да и Эйнору явно было сейчас важно бросить вызов вастакам — а ничего более вызывающего, чем перекатывающиеся слова: «Zagir annardi anGimlad!» — для них не было.
Стоит Гимлад средь вечных вод,И Остров охранитЗлатая Гвардия его,Надежный, крепкий щит!Так говорит нам нардубар,И в этом службы соль:«Превыше жизни Зэннабар,А выше — лишь Король!»Услышь же нас, великий град:«Zagir annardi anGimlad!»Услышь, подзвездная земля:«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!»
Стихи Анариэль Ровен.
Последний припев все трое уже проорали вместе — Фередир и Гарав переглядывались с сияющими лицами и тоже лупили кулаками. Они и не заметили даже, что невысокий человек в плаще бросил пить и тоже смотрит в их сторону.
Над столом вастаков молча сверкнули кривые лучи сабель. Они повскакали, отшвыривая стулья; хозяин, ещё до этого уславший жену, шарахнулся за стойку.
— Тарканы! — крикнул сташий. — Враги Господина! Вперёд, дети мои!
— Барук Казад! — грохнуло позади, и командир вастаков, с хрипом прогнувшись — он пытался увидеть, что же ударило его в спину? — рухнул на пол. Между лопаток торчал небольшой метательный топор. Вскочивший посетитель отбросил плащ и оказался гномом — довольно высоким для своего рода, с грозно топорщащейся бородой. Гном крутил в лапах второй топор — на длинной рукояти. — Барук Казад! Руби их, люди!
— Дагор, Кардолан! — крикнул Эйнор, выхватывая Бар.
Вистину штамп — «всё смешалось». Но ненадолго — четверо на четверо было невыгодным раскладом для вастаков. Вскоре все четверо лежали мёртвые, и улыбающийся гном пожимал предплечье тяжело дышащему Эйнору:
— Фенодири, горный мастер, — пробурчал он из бороды. — Позорно было видеть, как люди трусят в своём же доме, да один я бы не справился.
— Эйнор сын Иолфа, рыцарь Кардолана, — ответил Эйнор. — Почтенный гном очень вовремя начал драку.
Гарав зарубил своего вастака в углу у очага — раскроив тому шею колющим выпадом. Сопротивлявшийся с отчаяньем загнанной в угол крысы, вастак успел рассечь бездоспешному мальчишке левое плечо, и теперь Гарав, шипя, терпел руки Фередира, который усадил друга за стол и, сбегав за набором, зашивал длинную рану серебряной гнутой иглой.
— Их сабли — не оружие, — рассуждал Фередир. — Глянешь — страшно, порез в пол–ярда, кровища льёт… А посмотришь — там глубина с муравьиную ножку. Вон как ты его — другое дело, он только — плям, плям… — оруженосец смешно передразнил звуки, которые издавал вастак, пытаясь вдохнуть распоротым горлом… Ещё пару стежков…
— Я тебе что, коврик, что ли… ссссссссссСССССССССС!!!
— Разреши–ка мне, уважаемый оруженосец, — Фенодири, закончивший вытирать свой топор, подошёл к мальчишкам и открыл маленькую серебряную коробочку. — Это слёзы гор, драгоценнейшая мазь… — при слове «драгоценнейшая» голос гнома слегка дрогнул, а глаза стали сомневающимися — стоит ли тратить средство на обычного человеческого мальчишку, каких вокруг десятки тысяч? — Раны от неё заживают в одну ночь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});