«спартаковцев» и готового к сотрудничеству с ними Тельмана).
Бухарин был более напорист в отстаивании противоположной точки зрения, он утверждал в своих письмах Сталину в Сочи, что с господством «левых» в КПГ надо немедленно покончить. В ходе съезда «представителей Коминтерна третировали и обманывали самым гнусным образом»[862].
В очередной раз уклонившись от открытого столкновения с большинством Политбюро по германскому вопросу, Зиновьев отказался прервать отпуск на водах в Боржоми, предоставив остававшимся в Москве Пятницкому и Бухарину самостоятельно принимать решения по немецкой компартии.
В его отсутствие был избран жесткий курс, согласованный со Сталиным. 28 июля 1925 года вопрос стоял на закрытом заседании Президиума ИККИ. 5 августа Пятницкий телеграфировал Зиновьеву и Сталину: Тельман согласен возглавить партию, он выедет в Москву сразу же после конференции левых, где будет защищать линию ИККИ[863]. После съезда изгнанные с руководящих постов Фишер и Маслов не решились ехать с покаянием в Москву, отправив для отчета в Исполком функционеров второго эшелона, в том числе Неймана, активно боровшегося за место «серого кардинала» при Тельмане. Их проработка в Президиуме продолжалась два дня, 28 и 29 июля, и завершилась полным покаянием: немцы «внесли декларацию с признанием всех своих ошибок и обязательством бороться самым решительным образом против личной диктатуры в ЦК, за исправление ошибок и за осуществление коллективного руководства в партии»[864].
Судьба Рут Фишер была предрешена — ее оппоненты завалили Исполком письмами, в которых сообщали о том, что она «без сомнения примет бой и использует все средства сопротивления и саботажа». Их вывод не отличался оригинальностью: «Для нашей узкой группы совершенно неопровержимо следующее: Маслов и Рут Фишер должны выйти из состава Политбюро, до этого в партии не будет никакого покоя и нельзя будет проводить в жизнь решения Коминтерна»[865]. Вернувшиеся после Берлинского съезда в состав ЦК «спартаковцы» сообщали в Москву, что партия превратилась у руины, «руководящая группа очень неработоспособна и не проявляет решительности к борьбе», «Рут хитрит», а «ЦК представляет собой дискуссионный клуб, находящийся под влиянием берлинских группировок»[866].
Противников «левых» поддержал и набиравший влияние в Коминтерне Мануильский. Из Берлина он докладывал лидерам РКП(б), что «Рут потеряла доверие организации, ухватилась за поездку в Москву как за средство к спасению. Будет у вас искать компромисса, который только задержал бы разрешение кризиса»[867]. Как только низвергнутая с пьедестала богиня оказалась в Москве, мышеловка захлопнулась, тот же Мануильский потребовал «ни при каких условиях не возвращать Рут в Германию. Она элемент гниения и разложения»[868].
Завершение истории с «левым» руководством КПГ совпало с падением самого Зиновьева. В ходе первых заседаний Президиума ИККИ в 1926 году Рут Фишер, все-таки прибывшая в Москву, отказалась давать показания в связи с тем, что не имеет свежей информации о состоянии дел в партии. Позже она обманом вернула свой германский паспорт и отбыла на родину, где распрощалась с коммунистическим движением. Председатель Коминтерна запоздало включился в общую кампанию обличения «левых», но это ему уже не помогло — окончательное решение о внутрипартийном положении в КПГ было принято после речей Сталина и Бухарина на внеочередном заседании Президиума 22 января 1926 года, что позволило не приглашать на него формального лидера международной организации коммунистов.
3.14. Разрыв со Сталиным
В октябре 1925 года дело дошло до открытых перепалок между двумя лидерами РКП(б)[869]. От былого единства «тройки» и «семерки», которых сплачивало противостояние Троцкому, не осталось и следа. Накануне Четырнадцатого съезда РКП(б) Зиновьев сообщал Каменеву о попытках примирения со стороны Сталина, которые так и не увенчались успехом[870]. Новый раунд внутрипартийной борьбы раскрывал многие сюжеты предыдущего: Зиновьев жаловался Бухарину, что мы вместе «решили осторожно готовить снятие Троцкого — на деле весьма неосторожно начали снимать наших сторонников. Тогда вы снимаете и нас. Так и знай это»[871]. Зиновьев спешил с подготовкой и проведением Шестого расширенного пленума ИККИ, который должен был укрепить его позиции перед открытой схваткой на съезде. Но большинство Политбюро перенесло его на послесъездовский период[872].
В руках Зиновьева находилась не только мощная партийная организация Петрограда. Под его контролем сохранялось достаточное количество рычагов для того, чтобы вынести внутрипартийную борьбу на международную арену, инициировав дискуссию в рядах зарубежных компартий. Это грозило не только новыми расколами, но и уходом целых партий из-под контроля ИККИ — такая опасность существовала прежде всего в германской партии, где даже после Франкфуртского съезда среди нового поколения молодых функционеров было немало «зиновьевцев».
Подобная перспектива пугала обе стороны во внутрипартийном конфликте. Нежелание выносить сор из избы привело к тому, что во время острейших дебатов на съезде ВКП(б) в декабре 1925 года коминтерновская проблематика тщательно обходилась. Поражение Зиновьева, Каменева и их сторонников, вошедших в историю как «ленинградская оппозиция», заставило и победителей, и проигравших искать приемлемый выход из создавшейся ситуации. Первым логический шаг сделал Зиновьев, сложив с себя полномочия Председателя ИККИ. «Я считался, как с фактом, что большинство пошлет [компартиям] письмо, направленное против моей позиции, и поэтому поправок в текст не вносил, ограничившись лишь предложениями 1) сообщить, что я подал в отставку, 2) сообщить, что по нашему общему мнению дискуссию не следует переносить в Коминтерн»[873].
Опубликование этого решения было бы равнозначно международному скандалу, поэтому стороны пошли на компромисс: ради сохранения коллективного руководства было решено все стратегические вопросы коминтерновской политики предварительно обсуждать на заседаниях делегации представителей ВКП(б) в ИККИ, чтобы затем выходить на заседания Президиума и Исполкома с единым мнением. Зиновьев пообещал «беречь Коминтерн» и лояльно работать в его Исполкоме[874], хотя добился лишь «пирровой победы» — он сохранил свой ключевой пост, но отныне попадал под пристальное наблюдение своих оппонентов.
Так родилась «русская делегация» — орган, не упоминавшийся ни в одном из официальных документов Коминтерна и вообще известный лишь в узком кругу его высших функционеров и тем не менее сосредоточивший в себе основные бразды правления международным коммунистическим движением во второй половине 1920-х годов. Как правило, решения делегации начинались со слов «предложить Президиуму ИККИ…», но каждый сотрудник коминтерновского аппарата понимал, что это — директива, подлежащая неукоснительному исполнению. Первое заседание делегации состоялось уже 8 января 1926 года. Ее председателем был избран Зиновьев, секретарем — Пятницкий[875]. На первых порах в заседаниях принимали участие Сталин, Бухарин, Троцкий, Каменев, Лозовский и Мануильский. Месяц спустя для решения неотложных вопросов было создано Бюро делегации, куда вошли Зиновьев, Сталин,