мужа. Векслера. Моих собственных людей. Я всегда жила в страхе что-то потерять – всегда именно потери. Эмили видела мой страх и называла его трусостью. Конечно, она была права. Я не питаю иллюзий по поводу того, что на том свете мне не придется страдать за грехи. Я лишь хотела провести короткий остаток своей жизни с теми, кто меня любит.
– А когда вас не станет? – спросила Андреа, потому что у судьи явно был план.
Эстер покачала головой, но сказала:
– Я должна извиниться за то, что недооценивала вас. Леонард сказал мне, что в вас есть искра гениальности.
Андреа не приняла комплимент. Слишком много женщин сейчас страдали от рук Дина Векслера.
– Судья, что у вас в чемодане?
26 ноября, 1981
Эмили села за стол рядом с бабушкой. Они чистили тыквенные семечки для ежегодного сбора Вонов в честь Дня благодарения, хотя в этом году вместо пятидесяти человек, пьющих коктейли в парадной гостиной, и еще двадцати, собравшихся в гостевой комнате перед телевизором, чтобы посмотреть футбол, на празднике будет всего четыре человека. Причем один из них вряд ли будет до конца понимать, кто его окружает.
Бабушка сказала Эмили:
– Мой отец научил меня, как это делать. Он любил тыквенные семечки.
– Каким он был? – спросила Эмили, хотя уже и сама могла рассказать эту историю.
– Ну, он был не очень высоким. – Бабушка начала с описания волос своего отца: они были мягкими и тонкими – к его большому разочарованию, потому что он хотел прическу, как у Кларка Гейбла. Когда она перешла к его любви к галантерее, Эмили позволила себе выключиться. Она смотрела, как двигаются ее руки, очищая семечки от шелухи. Эстер уже подсушила их в духовке. Большинство людей лущили их по одной, как арахис, но бабушка всегда настаивала, что лучше сделать всю работу сразу, чтобы потом насладиться в полной мере. Они почти заполнили миску.
– Папа говорил, что нужно делать вот так. – Бабушка показала ей, как аккуратно надавить на семечко, пока скорлупа не треснет. Внутри была зеленая мякоть. – Но пока их нельзя есть. Нужно складывать все в миску.
– Хорошая идея, – согласилась Эмили. Она потянулась за еще одной горстью семечек, но резкий спазм в спине заставил ее громко вскрикнуть. Она удержалась от того, чтобы сложиться пополам, и вместо этого откинулась на стуле, чтобы растянуть мышцы.
– О, – забеспокоилась бабушка. – Ты в порядке, милая?
Эмили была не в порядке. Она втянула воздух сквозь зубы. Она не знала наверняка, с чем были связаны судороги в мышцах: с беременностью, с тем, что она таскала тяжелый рюкзак с книгами, или с тем, что она не могла спать по ночам, нервничая из-за школы.
– Рановато для мышечных судорог. – Эстер вышла из кладовки. Она поставила банку квашеной капусты на стол и стала кулаком разминать спину Эмили. – Потерпи чуть-чуть.
Эмили не хотела ничего терпеть. Она просто хотела, чтобы это закончилось.
– Лучше? – спросила Эстер.
Эмили кивнула, потому что судорога прошла. Она прислонилась головой к бедру матери и закрыла глаза. Эстер прижала ее к себе и погладила по волосам. Это было что-то новое для них обеих. Раньше бабушка всегда вытирала ей слезы и целовала разбитые коленки. Эстер только гоняла ее по словарю и готовила к выступлениям в команде по дебатам. Беременность Эмили будто раскрыла в Эстер материнский инстинкт, о существовании которого никто из них не подозревал. Или, может, бабушкина деменция оставила брешь, которую раньше Эстер никогда не считала нужным заполнить.
– Дорогая, – обратилась к Эмили бабушка. – Ты еще слишком юна для ребенка.
Эмили рассмеялась.
– Это точно.
Бабушка посмотрела на нее с недоумением, но тоже рассмеялась.
Эстер прижалась губами к макушке Эмили.
– Ладно. Пойду приготовлю ужин. Твой отец скоро вернется из клуба.
Эмили наблюдала, как мать ходит по кухне. Технически Эстер не готовила ужин. Она просто подогревала то, что уже приготовил их повар, очень ценивший кухню Мэриленда. Тарталетки с крабами. Вареная кукуруза. Паштет из мидий и устриц. Клюквенный соус. Зеленая фасоль с томатами. Запеченная ветчина.
Ветчина была самым ярким свидетельством изменений в их жизни. Обычно Эмили отталкивал вид жирного розового мяса, томящегося в собственном соку. Его форма слишком напоминала настоящую свинью. Кусок ветчины, который Эстер достала из холодильника сейчас, был совсем небольшим и напоминал скорее буханку хлеба. И все-таки его было достаточно, чтобы накормить четырех человек.
Никто не сказал бы это вслух, но в отмене праздника была виновата Эмили.
У ее первородного греха были далеко идущие последствия, выходящие за рамки сокращенного списка гостей на вечеринке. Назначение Эстер на место судьи висело на волоске. Она постоянно была на телефоне, договаривалась о бесконечных встречах в Вашингтоне и из кожи вон лезла, чтобы доказать, что она все еще достойна пожизненного назначения. Давление было огромным, хотя ее мать никогда не говорила об этом прямо. Каждый вечер они с Франклином вели напряженные разговоры, которые всегда прерывались, едва Эмили входила в комнату. По ночам она слышала их приглушенные голоса за стеной спальни, когда Франклин вышагивал по скрипучему полу, а Эстер сидела за своим столом и выстраивала стратегию.
Последняя неделя прошла особенно плохо. Эмили прочитала в «Вашингтон Пост Джорнал» редакторскую колонку, в которой спрашивалось, не пренебрегает ли Эстер Вон своими материнскими обязанностями из-за политических амбиций. Во время завтрака Франклин оставил на столе раскрытую газету, чтобы Эмили могла ее увидеть.
Эмили встала из-за стола. Внезапно на нее снова напала плаксивость. На кухне не нашлось салфеток, так что она высморкалась в бумажное полотенце. Улыбка Эстер показала, что она видела слезы Эмили и что с этим ничего нельзя было поделать.
Эмили спросила ее:
– Я могу чем-нибудь помочь?
– В холодильнике снаружи заварной пудинг. Не могла бы ты…
– Боже, – Бабушка смотрела на них обеих. – Пожалуй, пойду вздремну в своей комнате.
Эмили видела, что бабушка понятия не имеет, кто стоит напротив нее на кухне. К счастью, бабушка жила в этом доме достаточно долго, и обстановка была ей знакома. Она быстро прошла по коридору, напевая себе под нос «Янки Дудл». Поднимаясь по лестнице, она маршировала в такт.
Эстер и Эмили обменялись веселыми взглядами. С самого утра ее мать была в необычайно хорошем настроении. Эмили иногда задумывалась, действительно ли ее беременность смогла их сблизить. Трудно было сказать точно. Иногда казалось, что их отношения переходят на какой-то новый уровень. А иногда все было по-старому – и Эстер отчитывала Эмили за включенный на полную мощность обогреватель или