Читать интересную книгу Пушкинский дом - Андрей Битов

– Он… – и выразительно постучал по перилам…

Раньше, когда это и впрямь грозило жизни, стукачей угадывали безошибочным чутьем, по запаху, и обходили стороной, а если было не обойти, замыкались. Интуиция выработалась потрясающая: кому, что и когда можно говорить. Человек переключался в ту же секунду, не замечая, почти не испытывая неудобства. Область этой подвижной корреляции языка не изучена, не описана как феномен. Этот рефлекс, работавший с безошибочностью инстинкта, во многом атрофировался, как только отпала непосредственная угроза жизни. Стук теперь угрожает разве карьере: человек может не поехать за границу, остановиться на служебной лестнице, в крайнем случае слететь с нее на пролет ниже. Но на уровне меркантилизма инстинкт не работает, точно угаданное знание отсутствует, а воображение их не заменит. Теперь подозревать за собою стук – почти повышение, этим можно похвастаться громким шепотом. Наличие стукача подразумевается на каждом шагу: накрывается подушкой телефон, включается изысканная музыка… Успех ближнего подозрителен: почему его выпустили, почему напечатали, почему выставили?.. И впрямь – не почему. Каждый, в меру своей образованности и привычки логически мыслить, стал думать за власть, забыв, что она не думает, а – есть. Подозревать стало либо некого, либо всех. А будет надо – возьмут. По дороге вы вспомните, что забыли вытащить карандаш из телефонного диска.

…отчего это так приятно произносить: к-н-я-зь… (и далее).

Суть Митишатьевым схвачена грубо, но верно. У нас уже уважают за титул, в основном каким-то детским, из Дюма вычитанным уважением. Девочки без подсказки играют в принцесс и королев – врожденный роялизм. Все это соскучившееся детство неожиданно выперло в кинематограф – в потоке заведомых фильмов актеры с чувством и вкусом начали играть отрицательных персонажей: белых, дворян, офицеров, князей… комиссары стали получаться все дежурней и проще. В среднеазиатском кино эта тенденция так заголилась, что поток юбилейных картин типа «остерн» был метко кем-то назван «Басмачфильм».

Это был старый Бланк.

Аллюзию (см. коммент. к с. 382) «Бланк – Ленин» автор решительно отвергает. Она бессмысленна. Я о ней не знал, когда писал, никакого Бланка не знаю… (но – и не вычеркнул, когда узнал).

…сыграл «на зубариках» «Марш Черномора».

«Марш Черномора» из оперы Мих. Глинки (1804–1857) «Руслан и Людмила» по одноименной поэме А.С. Пушкина. Каждый наш зуб (пока они свои) при щелчке по нему (скажем, ногтем) способен издать свою ноту своей тональности. Люди с хорошим слухом способны даже подобрать нехитрую мелодию. Мастера такого рода встречались в моем послевоенном детстве. Последним известным мне исполнителем оказался Рид Грачев, питомец детдома военного времени, талантливейший прозаик прискорбию, рано покинувший литературу.

…об «Октябре» и «Новом мире»…

Резкость их контраста была главным культурным завоеванием так называемой либеральной эпохи. Если при основании журналов названия их были синонимами, то теперь в передовых умах они стали антонимами: «Октябрь» был отвергнутым прошлым, а «Новый мир» невнятным, но «к лучшему» будущим. Наличие их обоих означало время. Что оно течет. Что оно – есть. Диалектическая разность наконец восторжествовала и дала плод – нового двуглавого орла. Чем ярче разгоралась рознь журналов, тем более становились они необходимы друг другу и в каком-то, пусть неосознанном и нециничном, смысле начинали работать на пару, на шулерский слам. Но, по остроумному выражению одного биолога, «никакого симбиоза нет – существует взаимное паразитирование». Разницу подменили рознью, и практически неизвестно, кто умер первым, но тогда умер и второй. Да, сначала был разбит «Новый мир», но и торжество «Октября» оказалось не менее скоропостижным: без «Нового мира» оно уже ничего не значило. Борьба с «Новым миром» была для «Октября» самоубийством. Возможно даже, что самоубийство Кочетова это доказывает. Но факт, что потребность в контрасте была истрачена, Истории больше не требовалась, – и горький факт, что именно «либералы», а не «октябристы», имеют особые заслуги в развитии этой энтропии. Я хорошо помню фразу, уже означавшую агонию: «Он печатается и там и там». Она говорилась не про левых и правых, а про – «настоящих» писателей. Теперь имена этих журналов – снова синонимы.

Вот слезы одного крокодила по этому поводу:

Помню, два редактора, бывало,лихо враждовали меж собой.На полях читаемых журналовблагородно шел достойный бой.Средь стального грома без опаскипродвигались лошади рысцой…Был один прямой по-пролетарски,а другой – с крестьянской хитрецой.Рядышком их ранние могилы.Поправляю розы на снегу.С тем, что личность – не такая сила,снова согласиться не могу.Вижу строки – и мороз по коже,помню взгляды – и душа в тепле.Жили два писателя хороших,интересно было на земле.

…о валюте… о сертификатах…

Надеюсь, это понятие исчезнет раньше всех… Тут им было что обсуждать. Сталин, после Победы, готовя денежную реформу и обмен денег 1947 года, запросил исчислить ему рубль по международному курсу. Экономисты старались, как могли, чтобы курс был повыше, но слишком врать ему тоже боялись. Сталин рассердился на предоставленную цифру: «Надо, чтобы рубль был выше доллара!» – «Сделаем-с» – сделали. Так появилось понятие официального курса рубля (неофициальный курс объявлен не был): он был несколько выше доллара.

Тут, думаю, и появился искус сыграть на разнице официального и неофициального… При Сталине все еще было прочно: рубль стоял внутри страны. После его смерти началась неизбежная вялотекущая либерализация (длящаяся по сей день), что коснулось и рубля: трещина в его курсе стала расти – рубль внутри страны стал занимать свое место. Тем временем больше людей стало ездить за границу и работать там, больше стало и приезжать… В страну понемногу потекла свободная валюта, которой никто не был вправе пользоваться. Спекуляция валютой стала расти, и разница официального и неофициального курсов рубля стала более чем материальной. Недаром именно в наиболее либеральные, оттепельные, времена за махинации с валютой была введена даже расстрельная статья. Носить в кармане свободную валюту советский человек имел право еще меньшее, чем оружие или наркотики.

Чтобы легализовать тех, кто получал валюту официально были введены сертификаты и расширена сеть магазинов «Березка», где проживающие по работе в России и заезжие иностранцы обеспечивают себя привычными для них на Западе товарами непосредственно за валюту. Теперь и советский человек может получить во Внешторгбанке чеки (сертификат на покупку товаров) взамен валюты, законно ему причитающейся. Может с ними и «Березку» посетить.

И тут сразу возникли трудности: «Березки» стали подразделяться на более и менее элитные. Стали спрашивать и паспорт… (И недаром – чеками тоже стали спекулировать; особенно когда на них стало можно купить автомобиль без очереди и в «экспортном» исполнении: для невыездного советского человека чеки вдруг стали дороже опасного доллара.)

Таким образом, в СССР имеют реальное хождение три валюты: свободная, сертификаты и рубли. Между ними существует пляска черных курсов, на которой наживаются сообразительные и отчаянные люди, получая то большие барыши, то большие сроки.

Меня утешает литературная мысль, что в России и всегда было так. Читая в классике про дореволюционную жизнь, я недоумевал по поводу разницы расплат рублями: золотом, серебром или ассигнациями?.. Пиша этот комментарий, вдруг догадался, что это в переводе на советский язык: золото – валюта, сертификат – серебро, ассигнации – рубль. Думаю, тем не менее, что разница этих трех внутренних курсов до революции была минимальная и стабильная.

Сейчас (лето 1978-го) курс доллара на черном рынке 4,5 рубля. Никогда еще мне не было так ясно мое финансовое положение: все, что мне нужно, стоит доллар. Килограмм кофе = полный бензиновый бак = пол-литра водки = 4,5 рубля = 1 доллар. Мне как невыездному полное удовлетворение: дешевле нигде не будет. Спасибо товарищу… страна стабильна. Я бы именно сейчас ввел в СССР твердую валюту!

Митишатьев дуплился, мечтая сделать «рыбу»; Лева ехал «мимо».

Жаргон игрока в домино. Дуплиться – игрок имеет право выставить две карты за один ход, если у него на руках два подходящих дубля. Сделать «рыбу» – после такого хода ни один из игроков не может продолжать игру, все, что осталось у них на руках, записывается в минус. Ехать «мимо» – вынужденно пропускать ход.

И царь ему (Пушкину. – А.Б.) нравился.