— Ну и? — спросил он, улыбаясь так, словно рот его был из медовых сот. — Шинбана и Шиимсаг, значит, да? Правнучки мои тоже, да?
Бансабира засмеялась:
— Ну, в том, что я их мать у меня точно сомнений нет…
Они проболтали до глубокой ночи. Бансабира пригласила деда гостить в любое время, но, когда близнецам исполнится год — обязательно.
* * *
Через несколько дней после казни тана Аамута, посеревшая Тахивран встретила в коридорах дворца сына и отшатнулась. Он, впрочем, нимало не уныл и продолжал перекраивать устоявшиеся ясовские порядки на свой лад. В тот день он сел рука в руку в кабинете с тремя телохранителями, которые сопровождали его в течении десяти лет скитальства. Первому было наказано полностью прочистить ряды дворцовой стражи, и для этого он был назначен новым её командиром.
Второй стал командующим столичной армии, которую предстояло не только тренировать и обучать, но и попросту собрать. Не городские патрули, ни дворцовых гвардейцев, но нормальную регулярную армию, пусть и небольшую. Этого Кхассав назначил генералом. Третий, Таир, по-прежнему оставался главным в его личной охране, сущность которой сводилась к тому, чтобы защищать государя ото всех опасностей, как бы далеко они ни находились.
Теперь такой опасностью стал Яфур Каамал.
— Мне нужен доступ к золоту Льстивого Языка, — сухо проговорил Кхассав, тарабаня по столу пальцами.
— Проще в мирассийском борделе найти шестнадцатилетнюю девственницу, чем договориться с озлобленным таном, который уже все потерял, — прокомментировал Таир.
— Именно, — согласился раман. — С Каамалом я не договорюсь, сколько бы ни бился. Но Мать лагерей — стоящий сподвижник.
— Кажется, её сын теперь едва ли не единственный наследник каамалова золота?
Кхассав оскалился жадно и хитро:
— О том и речь. С Бансабирой можно иметь дело. Если я смогу уговорить её, пока она будет регентом при сыне, Мирасс будет наш. Только надо уговаривать медленно. Ей понадобиться хороший срок распланировать затраты так, чтобы не сильно остаться в убытке. А без этой возможности не прогнется и она.
— Тогда, может, убрать их обоих?
Кхассав прицокнул и мотнул головой.
— Глупо. Если я стану рубить танам головы направо-налево, снова начнется смута и война. Мне надо остаться в истории не разжигателем гражданской войны, а завоевателем, равному которого мир не помнил. И уж честно, остатки Ласбарна на величайшее завоевание явно не тянут. Так что надо поспособствовать, чтобы Мать лагерей стала матерью всего севера.
— А её муж?
— Ну, жаль, конечно, что это не я. Но, если откроется, что я замешан — быть беде. А за Яфура, даже если Бану узнает, вряд ли сильно расстроится.
Таир кивнул.
— Тогда я все понял. Как скоро надо его убрать?
— Не торопись. Для начала, надо чтобы он официально назначил сына Бану преемником. Потом, чтобы мальчишка прижился рядом с дедом хотя бы пару лет. Намозолил глаза в замке, стал знаком подданным. А потом можно и прибрать. Главное, проследи, чтобы Каамал не наплодил кого-нибудь еще или не назначил в наследники.
— Понял, — отозвался Таир. Кхассав заулыбался: раманом быть здорово.
* * *
Недалеко от границы Пурпурного и Золотого домов северяне разбили короткий привал.
— Как в старые времена, правда? — горько спросил Яфур, оглядывая раннюю весну в округе троп и возвышающихся неподалеку гор дома Раггар. Они чуть отошли от остальных, расположившихся на отдых, чтобы поговорить.
— Как в старые времена, — подтвердила Бану. Во времена, когда она только примкнула к кампании отца, когда только познакомилась с Этером и Маатхасом. Только выбрала сторону. Только встретила Юдейра, невинного и робкого мальчика, красневшего всякий раз, как видел её грудь.
Сколько людей умерло в этой самой груди с тех пор?
— Странно, правда, что мы впервые встретились, лишь когда те времена прошли.
Каамал, сжав губы, кивнул.
— Я не знаю, зачем ты сделала в столице то, что сделала, — проговорил Яфур, промолчавший большую часть совместного пути, — но я благодарен. Спасибо. Закончить жизнь столичным узником было бы совсем жалко.
— Если в твоих словах, тан, была хоть сотая доля искренности, когда ты говорил о родственниках, значит, я сделала это не зря. В конце концов, ты и впрямь всегда оставался человеком, которому знакома честь.
Льстивый Язык чуял подхалимаж за версту. Но сейчас не мог сказать наверняка, лицемерит Бану или нет.
— Я давно не видел своего внука, — заметил тан. — Когда твои дети окрепнут, Бану, я бы был рад увидеть тебя и их. И… Сагромаха тоже можешь позвать, — добавил тан.
К тому моменту жена Этера наверняка родит, и всякого конфликта между новорожденным и Гайером, точнее между их сторонниками, можно будет избежать.
— Спасибо за приглашение, тан. С радостью воспользуюсь твоим гостеприимством.
Яфур покосился на молодую женщину. Бансабира поймала этот взгляд и осторожно кивнула. Яфур поднял руку, несколько колеблясь положил руку Бансабире на плечо, пару раз аккуратно прихлопнул и поспешно убрал. Бансабира улыбнулась этому жесту в душе.
— Хотел спросить всю дорогу, — Каамал быстро перевел тему. — Что такого ты сказала раману наедине, что он отстал от меня?
— Что даже если ты загрузишь все свое золото на корабли, выведешь их в море и подожжёшь, никто не отнимет у тебя этого права, ибо ты — тан Серебряного дома Каамал.
Она соврала, но соврала с достоинством, и Яфур не смог уловить и слабого оттенка неправды. Поглядев на невестку, Каамал перевел дух.
— До встречи, Бану, — он не стал благодарить за отпор Кхассаву.
— До встречи, Яфур, — в некоторых людях голос гордости звучит громче зова чести, и потому Бану не стала ни на чем настаивать.
* * *
Оставшиеся дни пути до чертога Маатхасов Бансабира держалась отстраненно и почти молча. Иногда Хабур спрашивал, не случилось ли чего? Танша качала головой. Порой, неверно толкуя ситуацию, он подбадривал:
— Да скоро, скоро ты увидишь детей, Бану. Ну и Сагромаха заодно, — Хабур как-то двусмысленно посмеивался при этом, ощущая себя чрезвычайно глупо. Но Бансабиру его намеки не утешали и не веселили.
Однажды за ужином Хабур не удержался и встряхнул женщину за плечи:
— Бану! Мы не первый день знакомы, не надо мне говорить, что все в порядке. Что? — он требовательно уставился на родственницу.
— Кхассав, — отозвалась, наконец танша. Хабур нахмурился, движением головы будто спросил: что с ним?
— Кхассав умен, — добавила Бану. — Он может быть опасным противником, если я откажусь идти войной на Мирасс.
— А может и не быть, — тут же отрезал Хабур, отпуская женщину. — Если он думает, что сможет сначала разбить Мирасс, а потом северян или даже наоборот — пусть попробует. Да если мы продержим его здесь до любой из зим, он примерзнет своим поганым языком к собственному мечу.
Бансабира усмехнулась:
— Пожалуй.
* * *
Долгожданные вести настигли Бану в чертоге Сагромаха в середине апреля. Зайдя утром в кабинет, она нашла на столе пергамент, полностью замазанный угольком, на фоне которого высвечивались белые буквы, гласившие, что отныне Яфур Каамал признает преемником сына своего младшего сына Нера, Гайера Каамала-Яввуза и закрепляет за ним все законные права.
Бансабира, раз за разом недоверчиво перечитывая белые строчки, безотчетно водила пальцем по листку, мараясь в саже. Пока из дальнего угла комнаты, из укрытия за книжным шкафом, не донесся голос Юдейра:
— Бедняжка безутешна, у неё, как вы и просили, случился выкидыш. Малой кровью, как по заказу, — Юдейр развел руки и чуть склонил голову, будто напрашиваясь на рукоплескания.
— Спасибо, — Бансабира оглядела разведчика с таким пренебрежением, будто он был пьяным паяцем. — А это что?
— Ну как же? Не видите? Это копия. Снял угольком с гравюры в литейной дома Каамал. Скоро по всему Серебряному танаару разойдется новость.