— Нет, — Бансабира просто пожала плечами. — Но варварскими считает наши обычаи.
Кхассав усмехнулся:
— Я заметил.
— Их учение гласит, что Бог создал женщину из ребра мужчины. Вроде как обрат от сливок. Поэтому мужчина и распоряжается своими ребрами, как вздумается. Говоря откровенно, — Бану перешла на философский тон, — если бы я росла с таким учением на устах, я бы тоже не удивлялась обычаю не спрашивать женщин. Разговаривать с ребрами как-то негоже.
Хабур расхохотался, а Кхассав, улыбнувшись, сохранил серьезный взгляд.
— В Мирассе я слышал старые астахирские песни. И во всех почти говорилось, что северные женщины происходят от Богов. Не знаю, байки или нет…
— В смысле, байки? — уточнил Хабур.
Теперь настал черед удивляться Бансабире. Она обернулась к мужчине всем туловищем.
— Подожди, то есть …? — в зеленых глазах застыл вопрос. А в глазах Хабура практически сразу читался ответ. — Я думала, Сагромах без конца повторяет мне это, чтобы … ну как… из любви.
Хабур загоготал.
— Нет, ну в чувствах Сагромаха и впрямь нет надобности сомневаться. Но он зовет тебя так не для того, чтобы приласкать твою гордость. У Астахирского хребта до сих пор, если ударить законную жену или изнасиловать, можно потерять голову. А если за неё не вступится родня…
— Им отрубают руки? — наконец, до Бану дошел смысл этой фразы. Хабур, видя её удивление, засмеялся с каким-то теплом в сердце. Все-таки прав Сагромах: имея выдающийся талант стратега, в деле обычных человеческих отношений Бансабира смыслит очень мало. Особенно в тех, в которые вовлечена лично.
— Да, таков закон северян. Тебе надо думать о себе получше, чем ты привыкла, Бану, — посоветовал Хабур, словно они были наедине. — Поэтому, — он перевел глаза на рамана, — я попрошу вас, государь, не делать очевидных жестов в сторону тану Яввуз.
Кхассав, улыбаясь, вскинул руки.
— И в мыслях не бы…
— Тогда чего ради вы выставили всех, чтобы пооткровенничать с ней?
— Всех, да не всех, Хабур. Ты — здесь. Хорошо, — уступил Кхассав. — Давайте на чистоту. Я разослал своих хронистов по всей стране, собирать сведения о Бойне из первых рук, и знаю о вас немало, чтобы не доверять вашему мнению относительно опасностей Ласбарна. Уже этого достаточно, чтобы не желать никак с ним связываться. Но главное, я могу сказать вам, что я был гостем в Храме Даг девять дней. И я бывал в ранговой комнате.
У Бансабиры захватило дыхание. Глаза расширились и застыли, не мигая.
— И этот знак, — он кивнул в сторону разложенных на столе женских рук, на одной из которых по неизменной традиции сидело храмовое кольцо с вензелем, — это ведь узор первого ранга? Так?
Бансабира не находила, что ответить. Да и не то, чтобы раман сейчас в самом деле спрашивал.
— Когда мы впервые встретились, узор соответствовал тому, который я видел под вашим именем в Храме Даг. А теперь у вас такой же, как под именем Ирэн Безликой.
— Ты знал Ирэн?
— Одним из моих охранников был её давний ученик. Так что мастера Ирэн Безликую и её последователей я точно успел узнать.
Бансабира отвела лицо в сторону. Слишком неожиданно.
— Я не просто видел ваше имя, тану. Я слышал о вас рассказы. От неё, от мастера Ишли. От парня по имени Астароше. От Шавны Трехрукой, такой выразитель…
— Замолчите, — вдруг осекла танша.
Кхассав замер: кажется, беседа приобрела непринужденный тон. Что произошло?
— Простите, государь, — Бану поджала губы. — Шавна Трехрукая очень мне дорога, — посмотрела Кхассаву прямо в глаза. — Она погибла.
— Мне жаль, — только и нашелся Кхассав.
— Давайте больше не будем о храме. Я поняла, все, что вы хотели сказать. Мирасс, так Мирасс. Я поразмышляю об этом разговоре, но, честно сказать, едва ли без видимой причины ввяжусь в войну так далеко. Вы и сами знаете, что чем дольше путь до снабжения, тем меньше шансов победить. Едва ли это лучше, чем Ласбарн.
— Все же подумайте, тану, — попросил Кхассав.
— Хорошо. Я могу возвращаться в танаар?
— Не хотите задержаться? — Кхассав поднялся сразу, как, прощаясь, встала Бану. — Мы могли бы составить несколько действительно хороших бесед.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Разве что до завтрашнего утра — чтобы мои ребята окончательно протрезвели, — улыбнулась танша. Кхассав кивнул.
— Думаю, вы найдете, что сказать остальным по поводу моего скорого отъезда.
— Конечно, — подтвердил Кхассав и через стол протянул Бансабире руку. Мать лагерей улыбнулась и ответила на рукопожатие, глядя государю в глаза.
* * *
Когда Джайя вылетела из кабинета, свирепая и обиженная, чуть поодаль её остановил Дайхатт.
— Что-то стряслось, раманин? — обеспокоенно спросил Аймар. — Я могу вам помочь?
— Нет, — отрезала женщина. — Если только вы не способны прирезать Бану Кошмарную, — буркнула она под нос, не сдержавшись.
— Ну, я не могу пообещать прямо прирезать, госпожа. Но если Бансабира посмела нанести оскорбление будущей раману Яса, этого, конечно, прощать нельзя. Что я могу для вас сделать?
Джайя осмотрела с головы до ног полным пренебрежения взглядом.
— Думаете, я не знаю, что вы с Бану в родстве?
— Думаете для меня это важно? Бансабира только играет в честность, но врет больше всех нас вместе взятых. И иногда врет не тем, — заметил Аймар.
— Уйдите с дороги! — разбираться в происходящем у Джайи не было никакого желания, она толкнула Дайхатта в грудь. Тот поглядел раманин вслед. Ничего, беременность невечна. Однажды он достучится до Джайи. Тахивран уже не молода, но Джайя ненавидит Бану также сильно, как и он. Так что у этих двух еще много-много времени, чтобы отравить жизнь Бансабире Яввуз в той же мере, в какой она отравила её им всем.
* * *
Кхассав сказал, что из-за тоски по двум малышам-грудничкам, Бансабира Яввуз, разумеется, не может позволить себе задерживаться в столице долго, а приехала она раньше многих. Никакие увещевания и посулы не помогли уговорить её помочь походу средствами, и завтра танша покинет Гавань Теней. Хабур поедет с ней. Яфур тут же заявил, что тоже отправится с братьями-северянами. Но зато, объявил раман, тану Яввуз согласилась-таки поучаствовать в ласбарнской кампании наравне с остальными в вопросе отправки армии, и уже это было победой.
Иден, услышав, выглядел очень удивленным, но молчал: ему Бансабира, явившись под ночь, лично сказала, что участвовать ни в чем не намерена и уедет с рассветом.
Кхассав раздал необходимые распоряжения остальным танам, молча поглядел на Яфура. По взгляду тана понял, что в любом разговоре о золоте его ждет отказ еще более категоричный, чем первый. Потому Кхассав от Каамала отстал и отпустил в Серебряный танаар скорбеть по сыновьям.
Танам было велено развернуть активную подготовку войск для похода, а поставку золота для военных нужд, раз уж ни один из танов не пожелал ссудить необходимую сумму, Кхассав обещал взять на себя.
— Это может занять некоторое время, но тем лучше будут подготовлены наши войска, — убедил он остальных.
Таны согласились.
— А, и да, — добавил раман напоследок, — стража! Уведите тана Аамута в темницу.
— Что?! — Тахивран бросилась вперед. — Ты не посмеешь! Это твой дед!
— Это человек, который посмел приказывать моим людям в моем дворце. Вы придете на его казнь завтра?
Тахивран побелела.
Никто не сказал ни слова.
* * *
Узнав о предстоящей казни Аамута, Иден теперь сам заглянул к внучке и спросил, не желает ли та остаться.
— Такое зрелище, внученька, такое зрелище! — предвкушал тан.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ох, и взглянуть бы, да, деда? — в тон отозвалась танша.
Бану оценила приглашение, позволяя воображению разгуляться. Однако, поблагодарив, отказалась: чем раньше она вернется в чертог, тем раньше её лаваны возьмутся за составление бумаг, оповещающих о помолвке Адара и правнучки Идена.
Ниитас счел это разумным. Однако уходить из покоя внучки не торопился.