— Как же: с потолка нити, а на них и камешки, и стёлкышки, и трубочки, и всё это так звенит на ветру, качается, переливается. Средство от скуки, — подражая интонации отца, добавила она. — То вроде просто лежишь и считаешь время, а это крутится такая штучка под потолком, и вот уже мысли заняты. Правда, здорово?
— Конечно, — с достоинством согласилась госпожа Одезри. — Не понимаю, почему никто раньше такие не вешал. Вечно людям нужна указка моды.
— Что в людях ведётся, то и у нас не минётся.
Женщина тряхнула головой:
— Как твоё имя, милая? Я всё никак не спрошу — заговорила ты меня.
— Юллея, — девушка смущённо улыбнулась, подобрала подол и выставила вперёд одну ногу, вытянув носок.
Надани удивлённо посмотрела на неё.
— Теперь среди придворных дам кланяться не принято, — важным тоном заметила невеста, довольная. — Все делают вот так.
Женщина неуклюже повторила за ней. Девушка весело рассмеялась:
— У вас прекрасно получается. Правда же это куда изящней поклонов? А то как будто подражали мужчинам — вот ведь ужас.
— Ты такая образованная, — подивилась Надани. — И на всё-то у тебя своё мнение.
— А как же, — рассмеявшись, пропела невеста, подбежала к окну и выглянула наружу. — Чем я хуже любой девицы из Онни? Отец приглашал учителей. Я и читаю, и пишу, и рисую, и музицирую, и пою.
Женщина задумчиво улыбнулась:
— Никак не дождусь, — тихо поделилась она, — когда, наконец, увижу своего внука.
— Ой, — Юллея прижала руки к груди, — я каждый вечер молюсь небесам, чтобы у меня был весёлый, здоровый ребёночек. Смешной такой карапузик с пухленькими щёчками. И будут у него красивые глазки, как у папочки, и маленькие такие пальчики на ножке — меньше моей ладони. А вырастет он непременно первым красавцем и умничкой.
Надани вздохнула, подошла к ней и обняла:
— Как хорошо, что ты приехала, — прошептала она, зарываясь в пыльные с дороги белые волосы.
Девушка, несмотря на тяжёлое, расшитое нитями драгоценных металлов и речным жемчугом платье, порхала по саду. Оживлённая, сияющая улыбкой, она напоминала Хину солнечный лучик.
— А это дерево как называется? — с неподдельным интересом спрашивала она. — Ой, какая трава! Что это? Посмотри, какие листья! Просто фантазия! Откуда они?
Молодой мужчина поначалу отвечал ей, потом — просто наблюдал за невиданной прежде стремительной яркостью жизни, подобной горной реке в ясный день. Невеста расспрашивала его: бывал ли он в Онни, побеждал ли в настоящем бою, видел ли вблизи мурока — и на все ответы улыбалась с восхищением, столь искренним и сильным, и восторгом столь радостным, что Хин чувствовал, как в груди становится теплее. Никто и никогда не смотрел на него так, будто он оправдал ожидания и даже превзошёл их, а его присутствие рядом — не обуза, но дар и благо.
— Ты был мною доволен? — спросил он Келефа вечером накануне дня свадьбы. — Хоть раз?
Тот лукаво прищурился.
— Нет, ответь, — настойчиво потребовал Хин.
Сил'ан рассмеялся:
— Ведьма не справилась, — сказал он и поплыл прочь.
Человек нахмурился, догнал его:
— Ты о чём?
— Милый герой, — насмешливо начал Келеф, но оборвал себя, ниже наклонил голову. — Ты поймёшь когда-нибудь, — проговорил он уже спокойно. — Но если я скажу сейчас, ты, может быть, меня возненавидишь. Я хочу расстаться без неприязни. Позволишь?
Наследник сглотнул, его черты смягчились:
— Конечно.
— Не ходи за мной, — попросил уан.
— Но…
— Поговорим утром перед церемонией.
Занимался тоскливый и тревожный жёлтый рассвет. Гулко прогрохотала плита у входа, торопливо застучали каблуки по холодному камню пола, к которому жались бледные измученные тени. На втором этаже у лестницы показались ещё помятые со сна пушистые твари. Хин приветственно помахал им рукой, клубки меха пренебрежительно заклекотали и взлетели к потолку.
— Они на тебя обижены, — пояснил паук, выбегая на перила.
Молодой мужчина быстро поднялся к нему.
— Почему? — удивился он.
— Ты нас бросаешь, — трагически заломил десяток лап Синкопа.
— Я — вас? Ничего не путаешь?
— Может быть, и нет, — невнятно пробормотал лятх. — Келеф тебя ждёт в своей комнате. Сказал: входить без стука.
Хин поёжился:
— Он ведь знает, что я не люблю это место.
— Забыл, наверное, — туманно отговорился Синкопа и, не дожидаясь новых вопросов, побежал по стене вниз.
Одезри проводил его взглядом, пока живая и плотная тьма не проглотила маленький торопливый силуэт, затем повернулся и, прислушиваясь к гулкому эху, подошёл ко второй двери. Сил'ан сидел на полу спиной ко входу и смотрел в окно.
— Харнаптов сегодня не будет, — ободрил он. — У меня другой подарок.
Наследник закрыл дверь и подошёл ближе. Сил'ан обернулся.
Ни горящих холодным синим металлом губ, ни прекрасной, но безжизненной белой маски. Живое незнакомое юное лицо смотрело на Хина, и тот наклонился ближе, изучая его черты: длинный любопытный нос с будто заострённым, доброжелательно приподнятым кончиком; мечтательные губы, в уголках которых чудилась улыбка; изгиб бровей, изысканный и тонкий. Яркие, тёплые, чуть взволнованные оранжевые глаза другого чем у людей разреза под синевой ресниц.
Одезри покачал головой, не находя слов. В голове роились десятки мыслей, но ни одна не казалась достойной того, чтобы ради неё разбить доверчивую тишину.
— Не уезжай, — попросил он, наконец. — Пожалуйста, останься.
Келеф иронично улыбнулся. Хин узнал это выражение: в маске — лишь лёгкий прищур глаз, всегда казавшийся холодным и зловещим.
— Где же твоя решительность? — Сил'ан опустил ресницы. — Слышу только растерянность и отчаяние.
— Я скажу…
— Нет, мой герой. Что бы ты ни сказал — нет.
Хин опустился на пол, уставившись в стену перед собой. Келеф отвернулся к окну и заговорил неторопливо:
— Я не Бог, не наставник, не защитник, не уан — меня измотали эти роли. Я — живое существо. Из-за сухости, жары и тревог тускнеет и увядает моя красота, здесь никому не нужная. Хахманух был прав: я тщеславен, мне приятно обладать властью, но куда больше я хочу чувствовать себя желанным, делить наслаждение и больше никогда не оставаться одному. Летням не нужен такой повелитель, и выход прост — маска для лица и маска для духа. Кто знал, что за семнадцать лет они так отяжелеют, что сделаются невыносимыми?
Молодой мужчина потерянно молчал. Сил'ан задумчиво улыбнулся:
— Помнишь, как мы возвращались от реки — первый раз — и что ты сказал мне тогда? Прекрасные слова. Я ведь лежал и представлял, как постепенно исчезну в Лете — может быть, рассыплюсь песком. Ты говорил искренне. И — я изумился себе — мне стало жаль что ты детёныш, а в твоих словах нет умысла. Окажись на твоём месте взрослый человек, я подарил бы ему блаженство. Из благодарности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});