в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях!» – утверждала она, буквально цитируя свою героиню из кинофильма «Самая обаятельная и привлекательная». Она даже предоставила мне комнату в своей квартире для проведения уроков йоги с актерами (на тот момент я училась на преподавателя йоги). Замечать преграды она не желала, и когда я появлялась, всегда бодро спрашивала: «Как развивается твой роман?» – «Людмила Ивановна, да бросьте, разве у вас в жизни не было ситуаций, когда вы “складывали копья”? Ну, не судьба». – «Никогда! Когда я была совсем молодая, работала в “Современнике”, могла замарьяжить поклонника просто из спортивного интереса! И уж конечно никогда не сдавалась. Что значит – не хочет? Хочут они, хочут. Только стесняются!» Я поняла – она может ВСЕ. Какая-то фантастическая энергия, сила обаяния, несгибаемый дух, внутренний свет оборачивали ей на пользу любые обстоятельства.
Далеко не каждая актриса из «красного уголка» семейного общежития сумеет сделать настоящий Театр, которому будет присвоен статус государственного. Не раз доводилось мне наблюдать, как Иванова отстаивает дело всей своей жизни. То соседи напишут жалобу, мол, театр в подъезде им мешает, то снова надо ехать куда-то «на поклон», в Министерство культуры… И тогда она брала телефонную трубку и звонила куда следует. С бесконечным обаянием, с хохотком, дипломатично, тонко, ненавязчиво… Когда Людмила Ивановна клала трубку, то, как правило, с победоносным видом говорила: «Вот так!.. А ты что думаешь? Сейчас еще ничего, меня знают… А поначалу… Звонишь, бывало, какому-нибудь чиновнику: “Это народная артистка Людмила Иванова…” – “Чего-о-о-о?” – “Да Шурочка это, из “Служебного романа”. – “Ой, это вы?! Как интересно! Чем могу быть вам полезен?”»
Последняя наша встреча была очень тихая, очень личная, домработница как раз вышла в магазин, а гостей (на удивление) не было, и этот всегда шумный дом посетило безмолвие. Солнце лилось в окно гостиной, и в его лучах клубились легкие пылинки. Людмила Ивановна молчала, уважая мое неважное настроение и не комментируя ситуацию. Ее «сватовство» (вот редкий случай, ведь она утверждала, что поженила двенадцать пар) не задалось. Я чувствовала ее молчаливую поддержку. Потом она спросила: «Чем же я могу тебе помочь? Ты знаешь, я сама в этой жизни много раз была несчастна… Особенно в молодости, в первом браке. Бывало, чтобы не иметь со мной дела, супруг переходил на другую стороны улицы, будто мы незнакомые люди. Постоянно делал мне больно… Лишь выйдя замуж за Валерия, я узнала, что такое женское счастье… И ты узнаешь!»
Психология победителя. Вот что она оставила нам в наследство. И я это наследство берегу и понимаю: его хватит на всю жизнь.
Андрей Данилов
иконописец
Шишкинские истории
Шишкино – это деревня рядом с Тарусой. Не коттеджный поселок, а настоящая русская деревня, с дорогами и бездорожьем, с красивыми домами и покосившимися хибарками, с лесом вокруг деревни и с Окой, которая протекает километрах в пяти от деревни. И хорошо, что так, потому что если бы она текла рядом, народу вокруг было бы столько, что голова могла треснуть. А так лес, пчелы, лисы и коршуны, а еще лоси заглядывают по осени. Природная идиллия, словом.
Сюда семья физика Миляева и актрисы Ивановой приехала в 70-х годах прошлого века. Приехала, да и осталась тут навсегда. Дом отстроили, а потом в Шишкино потянулись друзья семьи, а потом и друзья друзей, детей и теперь уже внуков. Так и возник феномен Шишкина: старые хибарки, где пели изысканные романсы и бардовские песни, читали Пушкина и Булгакова с Толстым, Салтыковым-Щедриным, Островским, Андерсеном, Цветаевой (куда ж без нее в Тарусе!), писали картины маслом и карандашом, писали книжки и статьи, устраивали выставки «на деревьях», спорили о физиках и лириках, о современных проблемах, справляли дни рождения и именины – словом, жизнь кипела. Она и сейчас кипит, только потише и без Людмилы Ивановны. Увы…
Я ее часто называл тетей Милой, правда, когда народу поменьше, когда мы с ней вдвоем беседовали. Ну, нравилось мне так. А друзья ее звали Милой, а тетки наши, шишкинские, про себя – Милой, Милкой. Ведь красиво это имя звучит – Мила… Милая значит, добрая.
Живем мы от тети Милы, от Мил-Иванны, метрах в пятидесяти, под горкой. В Шишкине «всё пригорки-горки-спуски», как пелось в одном стихе Милы Ивановны. Она и меня зазвала купить дом, в котором мы с семьей теперь живем. Дом этот с виду хоть и не новый, но какой-то был опрятный – с наличниками, с окошками не покосившимися, под крышей железной. Ну, добротный такой. И дом этот в Шишкине все не продавался и не продавался, никто в нем не жил, а вот не продавали его хозяева тогдашние, и все тут! А мне вдруг взял и продался, стал, как сейчас говорят, моей «недвижимостью». Не иначе как Божеское соизволение: приехал – вот тебе дом!
Ну а потом и по сию пору столько было в Шишкине всякого – и выпито, и съедено, и снято, и говорено, и спето, – всего и не вспомнить! Людмила Ивановна, конечно, принимала во всем живейшее участие – осуществляла творческое руководство. Винца она нам не наливала, но, сидя во главе стола, исподволь руководила действом, направляла беседу.
А знаете, как она стряпала! И приговаривала:
– Ничего такого особенного не будет, но тарелку супа или борща налью каждому.
И это истинная правда! Всегда у нее в доме был и суп, и хлеб, и кое-что еще. А готовила она вот как: сидя на стуле. Это не потому, что в последние годы она не могла стоять; по-моему, ей просто нравилось так готовить. Сидит, чистит картошку или режет морковку и кидает – то в одну миску, то в другую. Тут же раковина с водой, все при ней, все под рукой, ни за чем не нужно тянуться.
Она у нас – промеж собой – звалась графинюшкой. Мне впервые это слово – «графинюшка» – сказал ее младший сын Саша. Не оттого, что манеры у нее были аристократки, не потому что «народная-всенародная артистка», а так, нравилось нам, и самая ее усадьба выглядела настоящей усадьбой с традициями, с прудом, с дикой природой и с дикими утками, которые тут гнездились под старым пнем. Ну а вообще графское-то в ней было: как посмотрит на некоторых, так те и шасть со двора! И затаиваются, и в дом, когда Людмила Ивановна там, не заходят, даже близко к усадьбе не подходят.
А еще у графинюшки должен быть предмет аристократического обихода – собаки то есть, лучше борзые. О борзых речь впереди, а собаки у Миляевых-Ивановых были всегда. И собаки некоторые даже с норовом – Пушок, например, победитель кур – тех хватал за милую душу. Задушит, но не ест, а Мил-Иванна расплачивайся с соседями.
Потом